Словесное древо

крестных испытаниях, в черном горе и обиде своей.

И в настоящий вечерний час, когда там на фронте умножаются ряды мучеников за

торжество народной души, здесь ваши братья постараются, насколько хватит их

уменья, показать вам малую крупицу воскресшей красоты. Она услышится вами в

некоторых словах, которые скажутся с этих подмостков. Перед вами пройдет действо

— жизнь рабочих людей — борцов за Красоту, за Землю и Волю.

В этом действе нет ничего смешного, оно со смыслом, и тот, кто будет гоготать,

выдаст головой себя как пустого человека.

В действе под одним человеком надо разуметь многих. Вы увидите рабочего

Сергея, смертельно больного, который умирает в борьбе, — это весь рабочий народ,

который приносит себя на заколение за правду в жизни; старуху, пьющую богомолку,

— это наша церковность, подвидная да блудная. Парикмахера - это соблазненная бур-

жуазией часть народа, который за модную жилетку променял свое первородство.

Услышите музыку за океанами - это голос всемирной совести, не умолкающей над

залитой праведной кровью землей.

Понимая так, вы уйдете отсюда обновленными, со сладкой слезинкой на глазах,

которая дороже всех сокровищ мира.

Дерзайте, друзья мои!

Сгорим, а не сдадимся!

<1919>

СЛОВО О ЦЕННОСТЯХ НАРОДНОГО ИСКУССТВА

Думают, подозревают ли олончане о той великой, носящей в себе элементы

вечности, культуре, среди которой живут?

Знают ли, что наш своеобразный бытовой орнамент: все эти коньки на крышах,

голуби на крыльцах домов, петухи на ставнях окон — символы, простые, но

изначально глубокие, понимания олонецким мужиком мироздания?

Чует ли учительство, по самому положению своему являющееся разъяснителем

ценностей, чувствует ли оно во всей окружающей, подчас ничего не говорящей

непосвященному, обстановке великие непреходящие ценности искусства?

Искусство, подлинное искусство, во всем: и в своеобразном узоре наших изб («На

кровле конёк есть знак молчаливый, что путь так далек»), и в архитектуре древних

часовен, чей луковичный стиль говорит о горении человеческих душ, подымающихся в

вечном искании правды к небу.

Как жалки и бессодержательны все наши спектакли-танцульки перед испокон

идущей в народе «внешкольной работой», великим всенародным, наиболее богатым

эмоциями, коллективным театральным действом, где каждый зритель — актер,

действом «почитания мощей».

104

Искусство, не понятое еще миром, но уже открытое искусство, и в иконописи,

древней русской иконописи, которой так богат Олонецкий край.

Надо только понять его. Надо уметь в образах неизвестных забытых мастеров найти

проблему бытия, потайный их смысл, надо уметь оценить точность и старательность

работы художника.

Надо быть повнимательней ко всем этим ценностям, и тогда станет ясным, что в

Советской Руси, где правда должна стать фактом жизни, должны признать великое

значение культуры, порожденной тягой к небу, отвращением к лжи и мещанству,

должны признать ее связь с культурой Советов.

Учительство должно оценить этот источник внутреннего света по достоинству,

научить пользоваться им подрастающее поколение, чтоб спасти деревню от грозящей

ей волны карточной вакханалии, фабрично-заводской забубённости и хулиганства...

Здесь вокруг нас на каждом шагу спутниками нашей жизни являются великие

облагороживающие ценности.

Надо их заметить, понять, полюбить, надо привить культ к ним.

Так говорил родной поэт наш проникновенно вещий Клюев.

А FltfCVd

105

106

1. ПОЛИТИЧЕСКИМ ссыльным, ПРЕПРОВОЖДАЕМЫМ В г. КАРГОПОЛЬ

ОЛОНЕЦКОЙ ГУБЕРНИИ

Между 18 февраля и 2 марта 1906 г. Вытегра

Николай Клюев, за Крестьянский союз и за все его последствия. Знаю из центров

только один — а именно: бюро содействия Крест<ьянскому> союзу в Петербурге -

Забалканский проспект, № 33; бюро высылает книги и брошюры, но в деньгах всегда

отказывает — требуя от членов собственного нелицемерного желания служить делу

союза. Отдав себя в полное распоряжение бюро и поселившись в Макачевской волости,

Олонецк<ой> губ<ернии>, Вытегорского у<езда>, я делал, что мог, свято веря в

счастливый исход. Я отдал всё, что имел, не пожалев себя и старых бедных родителей

— добиться удалось: обложить Пятницкое общество Макачевской волости сбором в 5

коп. с души в пользу Кр<естьянского> союза, постановить приговор с требованием

Учредительного собрания (приговор отослан Царю), отменить стражников, отобрать

церковную землю и все сборы отменить, приобрести 9—11 ружей, сменить старшину,

писаря, место которого заменял я — только 2 месяца. Всё дело велось больше года, и я

успел за это время раздать больше 800 прок<ламаций>, получен<ы> все от бюро

содействия Кр<естьянскому> союзу. Арест произведен за последний приговор о земле

и лесах, — которые общество объявило своими. За это только меня и обвиняют, в

остальном же меня только подозревают. Я прекрасно знаю, мои дорогие братья, что

здесь пропасть человеку очень легко, — знаю, что кругом разбойники, но знаю и то,

что бороться за решетками — глупость; к тому же я имел

дело и товарищество только с мужиками. Дорогие мои, как будете в Каргополе, то

не найдете ли возможным написать открытку — в Ярославль губернский, Духовная

улица, типография наследников Фальк — Н. И. Ушакову для Лаптева Александра,

сообщив о моем аресте и адрес: Вытегра, Н. Клюеву, он - адвокат и может помочь. Если

же откроется всё, то мне, конечно, не миновать ссылки.