Слово и дело

На эту тему я думал, и думал много, но советская власть была устроена очень консервативно. Чтобы продвинуть мою идею с иноагентами хотя бы на уровне области, нужна была поддержка от обкома, а те без согласования с Киевом в туалет боятся сходить. В Киеве же моё предложение тоже сами принимать не будут, отправят на утверждение в Москву, а там мне уже отказали — и таким нехитрым образом круг замкнется, а я останусь ни с чем. К тому же я пока не видел достойных иноагентства субъектов в подведомственном хозяйстве. Возможно, таковые имелись в Киеве, но мне на республиканский уровень пока что выходить было не с чем, да и не будет там никто меня слушать, потому что человек я новый и временный, уеду, а оставленные мною заботы лягут на аборигенов, которым это совсем не нужно.

— Пока нет… — я помотал головой. — Слишком много согласовывать надо, лучше, если это будут сверху продвигать. А заходить сбоку — долго и бессмысленно. Но кой-какие наметки есть, их, думаю, можно и без обкома провести. Могу подготовить рапорт.

— А подготовь, подготовь, хуже не будет, — внезапно согласился Чепак. — Что касается Макухина — как я и сказал. Можешь заниматься им, но сам, понимаешь?

— Понимаю.

Всё действительно было понятно — официально Чепак никакого отношения к этому делу иметь не собирался. Ни разрешать, ни запрещать он не будет. Но я фактически превращался в частного детектива, который не сможет привлекать никаких сотрудников управления, даже по дружбе или за какие-то услуги. Многого я с таким подходом не нарасследую, а вот обжечься могу очень сильно — если вспоминать про тот самый запрет на разработку партактива, который сохранился с хрущевских времен. В принципе, своим советом полковник давал мне возможность отступить, сохранив лицо — мол, я не сам отказался, а послушался старого и опытного коллегу и начальника. А официально — официально ничего не было.

Я заметил, что начальник внимательно разглядывает меня.

— Что-то не так, Трофим Павлович? — спросил я.

— Да всё так, Виктор, всё так. Только ведь ты не успокоишься, да?

— Не знаю ещё… Буду думать, — уклонился я от прямого ответа. — Ваш совет дорогого стоит.

— Да решил ты уже, я же вижу! — почти крикнул он. — Эх ты, неугомонная душа… чую, и в Москве у тебя что-то похожее было. Только ты забыл, что мы не в Москве, и здесь твои привычки могут оказаться бесполезными, а иногда — и вредными. Хочешь, я тебе более интересную загадку загадаю?

Я удивленно посмотрел на него.

— Загадывайте, Трофим Павлович. Только не обещаю, что разгадаю её, у меня с головоломками очень сложные отношения.

— Хех, сложные, отношения… Вот смотри, — он вдруг расстегнул кобуру и достал оттуда очень знакомый пистолет –немецкий, я такие видел в фильмах про войну, из-за характерной формы их очень любили киношники. И название у этого пистолета было очень емкое — «Люгер». Вернее, Luger P08.

Полковник выщелкнул магазин — обычный, коробчатый; я не помнил, сколько там патронов помещалось — кажется, семь или восемь. Потом он извлек один патрон, поставил его столбиком и по столу двинул ко мне.

Я послушно взял этот патрон и повертел — обычный «парабеллум» 9 на 19, такие после войны во всех странах НАТО на вооружении приняли, под них много чего сделали. Ну и во время войны немцы куда их только не пихали — в «шмайссер», например, которыми те же киношники любят вооружать всех солдат германской армии поголовно.

Я вернул патрон на стол и посмотрел на Чепака.

— И что это значит?

— А это значит следующее. В прошлом году, в сентябре, под Ромнами был убит лесник. Убийство как убийство — у нас они тоже происходят, хотя и не так часто, думаю, как у вас. Занималась убийством милиция, да недолго — ровно до того момента, как нашли гильзу и определили, из какого оружия стреляли…

— Постойте, Трофим Павлович, дайте догадаюсь — из вот такого «люгера»? — поспешил я проявить ум и сообразительность.

— Так точно, Виктор, точно так, — Чепак довольно улыбнулся. — Оружие, скажем так, не слишком редкое, на войне их через мои руки прошло десять штук, этот — одиннадцатый, разрешили оставить в качестве личного. Патронов, правда, к нему осталось — половина обоймы, а их у нас не продают, как ты знаешь. Но ничего, придумаем что-нибудь… да, придумаем… Так вот. Когда про оружие узнали, мы то убийство себе забрали, начали копать, копали, копали — и раскопали, что тот лесник совсем не лесник, а бывший боец русской народно-освободительной армии. Слыхал про такую?

Я едва не хлопнул себя по лицу рукой — жест, который в этом времени вряд ли был бы понят правильно. Поэтому я всего лишь почесал затылок, сделав вид, что так и задумывал.

— Локотское самоуправление? Слышал, да, они потом во время Варшавского восстания отличились.

— Да, они… как там шутят некоторые — выгнаны из СС за жестокость, — невесело усмехнулся Чепак. — Соседи из Брянска с их наследием лет двадцать после войны воевали, вроде победили — и тут раз, привет из прошлого. Лесник этот очень непростой оказался, сбежал на Украину, жил по чужим документам, да ещё и в лесу, где проверяющих — раз, два и обчелся, да и те глубоко не копают, только и смотрят на дату рождения и на прописку. Семья у него была, её мы проверяли очень тщательно — ни сном, ни духом про своего отца и мужа…

Чепак говорил ещё что-то, а я вспоминал другую историю, тоже связанную с этим Локотским самоуправлением — про Тоньку-пулеметчицу, которая как раз до семидесятых пряталась где-то в Белоруссии. Правда, та скрывалась под своей — точнее, мужа — фамилией, но тоже как-то прошла все проверки и считалась правильным ветераном. Я пытался понять, поймали её или ещё нет — и что мне делать, если эта Тонька находится на свободе. Впрочем, это можно узнать достаточно легко, такие вещи рассылаются по всем областным управлениям, надо лишь немного порыться в архивах и посмотреть, что приходило из Брянска.

— Так что думаешь?

Вопрос Чепака вырвал меня из размышлений о судьбах Тоньки.

— Простите, о чем?

— Прощаю, — он усмехнулся. — Я спросил — как найти убийцу, о котором неизвестно ничего. Вот буквально — никаких зацепок.

— Надо искать в прошлом убитого, — автоматически ответил я. — Если тот лесник действительно служил в РОНА, то кто-то из выживших опознал и решил отомстить. Они же много где засветились, и везде — с особой жестокостью. А этот кадр мог и в других местах что-то сотворить…

— Хорошо, что ты это понимаешь, — одобрительно кивнул Чепак. — Вот и возьми это расследование на свой контроль, а то наши с тобой следователи, как мне представляется, свои штаны найти не в состоянии, совсем хватку потеряли.

Я мысленно охнул, но вслух сказал совсем другое:

— Постараюсь разобраться, Трофим Павлович. Чудес не обещаю, но сделаю всё возможное.

— А чудес никто и не требует, Виктор, совсем никто. Чудеса, знаешь ли, это не по нашей части, — он тяжело встал. — Ладно, засиделся я тут с тобой. В общем, надеюсь на тебя.

Прощание у нас вышло быстрым — но иным оно у начальника и подчиненного быть и не могло. Я вернулся на кухню, поставил чайник — надо было как-то справляться с переизбытком алкоголя в организме, обернулся, чтобы убрать со стола. И увидел оставленный полковником патрон — «парабеллум», 9 на 19 миллиметров.

[1] Да, есть и другие данные — например, что Берия был убит во время ареста. Но никаких стопроцентных доказательств в пользу одной или другой версии не существует, а сторонники и противники есть у обоих. По мне — важно лишь то, что жизнь Берии закончилась, а способ и дата не так важны, хотя и интересны историкам.