Слово и дело

«Заукраинский» тост Макухина что-то сдвинул в моей душе и всерьез испортил мне настроение. До него я собирался мужественно достоять до конца этого мероприятия, а уже потом заниматься своими делами. Вместо этого пришлось уже сознательно привлекать внимание сидящего с партийными бонзами Чепака и отпрашиваться с помощью выразительных жестов. К счастью, начальник благосклонно махнул рукой — мол, вали, — и не стал задавать никаких вопросов. К несчастью, мою пантомиму заметили и его немалых чинов соседи, которые тут же начали что-то шептать ему на ухо — видимо, выясняли, кто этот паяц. Впрочем, мне их реакция была безразлична. После общения с Макухиным я вообще впал в уныние и всерьез подумывал сбежать в Москву, чтобы упасть в ноги Денисову — вдруг примет обратно, хотя бы на должность уборщицы.

Основная проблема была в том, что я не знал, что делать. Это в будущем был хорошо понятен смысл лозунга «Слава Украине», под который щирые хохлы убивали наших пацанов и мирных жителей, а что с ним сейчас — я не имел ни малейшего понятия. Память «моего» Орехова помогать отказывалась — в школе он ничего подобного не слышал, а потом был в родном городе слишком редко и короткими наездами, чтобы хорошо знать настроения местных жителей. Одноклассники, с которыми он поддерживал связь, ничем вроде этого не увлекались — ну или хорошо маскировались, зная его место службы. А внешне всё в Сумах выглядело прилично — везде кумачовые флаги и транспаранты с утвержденными лозунгами, памятники Ленину с клумбами, на которых вот-вот зацветут цветы, всеобщий мир и интернационализм. Идти к тому же Чепаку с жалобой на Макухина, который вместо советских тостов пьет за бандеровскую непотребщину, мне не хотелось. Чепак точно знал, что представляет собой этот завотдела науки, и наверняка приложил лапку, чтобы подвести его ко мне. А теперь будет смотреть, как я буду реагировать.

Одним из вариантов был как раз срочный отъезд в Москву, но его я решил приберечь на самый крайний случай. Ещё можно было не делать ничего — сделать вид, что я ничего не заметил или не понял, в общем, изобразить туповатого служаку, которому все эти украины до одного места. В общем-то, так оно и было, но только в том случае, если такой Макухин тут один и является ещё одной местной достопримечательностью в дополнение к диссиденту-идиоту Солдатенко. А вот если национализм в Сумах цветет и пахнет под тонким слоем понаехавших со всей страны «москвичей» — это совсем другое дело. Вся моя сущность требовала вскрыть этот гнойник, даже если меня смоет вылившейся из него сукровицей. Но я понимал, что в одиночку не справлюсь. Если я буду слишком активно нарушать местный покой, то в какой-то далеко не прекрасный момент со мной произойдет несчастный случай на производстве. Ну или инфаркт-инсульт, как с майором Вороновым. Интересно, накопал ли он что-нибудь? И что изъял полковник Чепак из его бумаг, спешно собранных со всего кабинета ещё до похорон?

За эти две недели я не раз ловил себя на мыслях о том, какими Сумы стали в моём будущем. Памятники и бюсты наверняка снесли — это к бабке не ходи, на Украине это происходило повсеместно; улицы, думаю, переименовали — тот же ещё не построенный проспект Маркса, наверное, будет носить гордое имя Степана Бандеры. Ну и так далее и тому подобное. Думать об этом почему-то было больно, но и не думать — невозможно, хотя те Сумы, которые рисовало моё воображение, вызывали только отвращение. Впрочем, мне этот город и сейчас не нравился. [1]

Я понуро вздохнул — одни вопросы и ни одного ответа. Впрочем, мне было не впервой искать ответы, да и вопросы я задавать вроде бы умел.

— Витёк, ты шо ли?

Голос боку вырвал меня из раздумий о судьбах человечества и вернул в реальность. Я повернулся и после обращения к памяти «моего» Орехова опознал говорившего — это был его одноклассник Сава.

* * *

Про Саву — вернее, про Савелия, но полным именем его никто и никогда не называл — «мой» Виктор ничего плохого не помнил. Они учились вместе до восьмого класса, потом Сава с семьей уехал в Харьков, но они пересекались, хотя последний раз — очень давно, лет восемь назад. Сейчас Сава превратился в высокого почти красавца, а его прикид был модным даже по московским меркам — правда, в Сумах широкие джинсы-клеш, пестрая рубаха с огромным воротником навыпуск, длинные волосы и «висячие» усы выглядели вызовом общественному мнению.

В руках Сава вертел красно-белую пачку «Мальборо» — тоже, если разобраться, вызов обществу в моем лице.

— Привет, Сав, какими судьбами тут? Угостишь?

К его чести пачку он протянул без колебаний, а потом помог прикурить от пижонской самодельной зажигалки, напоминающей Zippo — видимо, только формой и навязчивым ароматом бензина свежего. Но его присутствие на обкомовском мероприятии действительно было странным — таких хиппи, по идее, должны были ещё на дальних подступах останавливать милиционеры.

— А я тут работаю, — радостно объяснил Сава, небрежно махнув рукой на бетонную глыбу в стиле советского рационализма. — За звук отвечаю.

— А, так это из-за тебя на последних рядах ничего не было слышно? — ехидно спросил я.

— Из-за меня! — радостно согласился Сава. — Но аппарат дубовый, говорил же им, что надо импорт брать — «Маршалл» вполне подошел бы. А они уперлись — советское значит лучшее, валюты нет и не будет… Так и работаем.

Он даже руками развел, выражая своё негодование по поводу отсутствия нормальной аппаратуры.

— Ясно, — я улыбнулся. — А сам как? Давно вернулся? Ты же вроде в Харькове жил?

— Да, жил… А теперь вот тут живу. Про срочную я вроде тебе уже говорил, — я покопался в памяти Виктора и кивнул — было. — Во. А как вернулся, пошел в институт искусств, отучился — и попал сюда по распределению, эту махину как раз строили. Скучно тут, конечно, в Харькове веселее было… А ты чего сюда, опять к матери приехал?

— Нет… вернее, и к ней тоже, но вообще я тут в командировке, в длительной. Полгода буду тянуть лямку, — объяснил я.

— На завод?.. хотя постой… — Сава наморщил лоб. — Ты же говорил, точно — ты же в КэГэБэ учиться собирался! И к нам по этой линии? Или выгнали?

— Не выгнали, — я натянуто улыбнулся. — По этой, Сава, по этой. Только стараюсь не кричать об этом на каждом углу. Понимаешь?

Если бы это было возможно, я бы прикончил «моего» Виктора за его болтливый язык. И Саву — за компанию и за хорошую память. Я тронул левую подмышку — пистолета всё ещё не было, но этот жест странным образом меня успокоил, и я понял, что ничего страшного не произошло. В конце концов, Сумы не самый большой город, а должность у меня не самая маленькая, так что о моём назначении скоро даже собаки знать будут.

— Понимаю, — Сава посерьезнел и сделал жест, словно закрывал свой рот на молнию. — Я — могила! Никому и никогда!

Я рассмеялся.

— Да забей, никакая это не военная тайна, — сказал я. — Просто не надо бегать по улицам и кричать, что Орехов служит в Комитете.

— А, понял, — он кивнул — всё ещё серьезно. — Ну, здорово. А звание у тебя какое?

— Капитан я.

— О, круто… но я понял. Никому говорить не буду, но если вдруг чего — буду просить тебя о помощи.

— А что, у наших есть к тебе вопросы? — поинтересовался я.

В принципе, вопросы у нашей Конторы могли возникнуть к любому гражданину Советского Союза, но я с трудом представлял, что сумские опера разрабатывают допущенного к таким мероприятиям звуковика местного концертного зала, пусть и со слегка вызывающей внешностью.

— Да нет, вроде… — Сава помотал головой. — Проверяли, конечно — там же в зале такие люди, но я им всё честь по чести оттарабанил, меня Тарас Николаевич натаскал предварительно.