Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия

Пушкин не случайно задал этот вопрос И. И. Лажечникову, поскольку его интересовала природа происхождения этого слова в предложении: «…нъ розно имъ хоботы пашутъ», однако вразумительного ответа не получил, поскольку в своем ответном письме И. И. Лажечников пишет следующее:

«…Теперь объясню Вам, почему я употребил слово хобот в Ледяном Доме и, кажется, еще в Последнем Новике. Всякой лихой сказочник, вместо того чтобы сказать: такимто образом, таким-то путем, пощеголяет выражением таким-то хоботом. Я слышал это, бывало, от моего старого дядьки, слыхал потом не раз в народе Московском, следственно по наречию Великороссийскому…» [146]

146

Цит. по: Т. М. Николаева. «“Слово о полку Игореве” и пушкинские тексты». М., Ком Книга», 2011. С. 137.

Но наиболее значительным вкладом А. С. Пушкина в «Слововедение» является его неоконченная статья «Песнь о полку Игореве», которая в наибольшей степени выражает в прямой форме отношение поэта к «Слову» и его незримому автору. Статья представляет собой «Введение» к тексту и «Толкования» памятника вплоть до слов: «А мои ти куряне сведоми къмети…» в обращении буй тура Всеволода к «светлому» брату Игорю.

К сожалению, статья осталась незаконченной, но даже в таком сокращенном виде в ней четко выражены отношение Пушкина к тексту памятника и трактовка его семантической сути [147] . Во «Введении» к статье Пушкин высказывает свою твердую убежденность в подлинности древнего текста «Слова».

147

Семантика (от греческого semantikos – обозначающий) a) значения единиц языка; b) раздел языкознания, изучающий значение единиц языка; с) один из разделов медицинской семиотики, то есть учения о признаках болезни (симптомах) и характерных их сочетаниях (синдромах).

Приводим статью без купюр с некоторыми комментариями в связи с тем, что широко распространенный ныне ее формат несколько отличается от «Замечаний на песнь о Полку Игореве», приведенных в Приложении IX «Материалов для биографии Александра Сергеевича Пушкина», изданных П. В. Анненковым [148] .

ПЕСНь О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

«“Песнь о полку Игореве” [149] найдена была в библиотеке графа А. Ив. Мусина-Пушкина и издана в 1800 году. Рукопись сгорела в 1812 году. Знатоки, видевшие ее, сказывают, что почерк ее был полуустав XV века. Первые издатели приложили к ней перевод, вообще удовлетворительный, хотя некоторые места остались темны или вовсе невразумительны. Многие после того силились их объяснить. Но, хотя в изысканиях такого рода последние бывают первыми (ибо ошибки и открытия предшественников открывают и очищают дорогу последователям), первый перевод, в котором участвовали люди истинно ученые, все еще остается лучшим. Прочие толкователи наперерыв затмевали неясные выражения своевольными поправками и догадками, ни на чем не основанными. Объяснениями важнейшими обязаны мы Карамзину, который в своей Истории мимоходом разрешил некоторые загадочные места.

148

«Сочиненія Пушкина съ приложениемъ материаловъ для его біографіи, портрета, снимков съ его почерка и съ его рисунковъ, и проч.». Томъ первый, Санктпетербургъ, издание П. В. Анненкова, 1855. С. 478—487.

149

Статья датируется последними месяцами 1836 года на основании письма А. И. Тургенева к брату Николаю от 3 декабря 1836 года, в котором он сообщал, что Пушкин «хочет сделать критическое издание «Песни о полку Игореве».

Некоторые писатели усумнились в подлинности древнего памятника нашей поэзии и возбудили жаркие возражения. Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока. Вальполь не вдался в обман, когда Чаттертон прислал ему Стихотворения старого монаха Rowley. Джонсон тотчас уличил Макферсона. Но ни Карамзин, ни Ермолаев, ни А. X. Востоков, ни Ходаковский никогда не усумнились в подлинности «Песни о полку Игореве». Великий критик Шлецер, не видав «Песни о полку Игореве», сомневался в ее подлинности, но, прочитав, объявил решительно, что он полагает ее подлинно древним произведением и не почел даже за нужное приводить тому доказательства; так очевидна казалась ему истина!» [150] . (Выделено мной. – А. К.)

150

«Вальполь не вдался в обман, когда Чаттертон прислал ему Стихотворения старого монаха…» – Чаттертон Томас (1752—1770 годы) – молодой английский поэт, автор стилизованных баллад и поэм, которые он выдавал за произведения некоего Томаса Роули, монаха и поэта XV века. В литературоведении сложилось устойчивое мнение, которое разделил и А. С. Пушкин, что эта подделка была разоблачена английским писателем и историком Хорасом Уолполом (Walpole) (1717—1797 годы) – родоначальником т. н. «готического романа».

На самом деле стихи Роули, якобы обнаруженные юным бристольцем, получили высокую оценку Уолпола, с которым Чаттертон вступил в переписку. Окрыленный юнец признался блестящему литератору в розыгрыше и доверительно сообщил ему, что хочет посвятить себя писательскому труду. Однако Уолпол счел нужным поставить мальчишку на место, ответив на его признание, что поэзия – занятие для джентльменов, а не для простолюдинов.

Поэтический дар рано ушедшего из жизни Чаттертона в своеобразной форме оценил другой английский писатель и лексикограф Сэмюэль Джонсон (1709—1784 годы): «Это самый необычный молодой человек из всех, мне известных. Поразительно, как может сущий щенок писать подобные вещи».

Джонсон тотчас уличил Макферсона – английский писатель С. Джонсон первый высказал сомнение в подлинности поэм Оссиана (Ойсин, Ойзин), изданных шотландским писателем Джеймсом Макферсоном (1736—1796 годы) в 1762 году под заголовком: «Сочинения Оссиана – сына Фингала». Оссиан – легендарный воин и бард кельтов, живущий, по преданию, в III веке. Некоторые его сказания были записаны не позднее XII века.

А. С. Пушкин в своих заметках: «Когда Макферсон издал «Стихотворение Оссиана» высоко оценил поэтические достоинства этой подделки: «Все чувствовали удовольствие без примеси, то есть читали превосходные поэмы и не обязаны были за них благодарностью никому из живых людей» (Мысли о литературе. М., «Современник». 1988. С. 343—344).

На этом содержание «Введения» согласно протографу А. С. Пушкина заканчивается, а следующие два абзаца являются поздней стилизацией на основании иных источников, найденных в бумагах поэта, о чем П. В. Анненков, в частности, писал:

«Здесь кончаются любопытные заметки нашего автора, но в дополнение к ним мы еще приводим отрывок, писанный карандашом и сохранившийся в рукописях. Им возражает Пушкин на мнение журнала «Библиотека для чтения», том IV, предполагавшего в «Слове о полку Игореве» такую же подделку, какой прославился Макферсон, и в языке Песни обороты XVIII века.

Вот эта заметка: «Подлинность самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? Но Карамзин не поэт. Прочие не имели все столько поэзии, сколько находится оной в плане ея, в описании битвы и бегства. Кому пришло бы в голову взять в предмет песни темный поход неизвестного князя? Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей Песни словами, открытыми в наших старых летописях или отысканными в других Славянских наречиях, где еще сохранились во всей свежести употребления? Это предполагало бы знание всех наречий Славянских. Положим, он ими бы и обладал – неужто такая смесь естественна?» [151]

151

Цит. по указанному сочинению П. В. Анненкова. С. 487. (Необходимо отметить, что Пушкин назвал «темным» сам поход князя Игоря.)

Далее П. В. Анненков продолжал: «Заметка эта, может быть, должна была составлять начало самой статьи. Мысль, в ней заключающаяся, действительно развита во вступлении к разбору Песни» [152] .

В «Заметке», приведенной Анненковым, отсутствуют следующие фрагменты, которые позже появились в нижеприведенной стилизации:

– «Других доказательств нет, как слова самого песнотворца»;

– «Державин? Но Державин не знал и русского языка, не только языка «Песни о полку Игореве»;

152

Там же. (Выделено мной. – А. К.)

– место: «…в плане ея…» стилизовано: «…в плаче Ярославны…»;

– «Гомер, если и существовал, искажен рапсодами» [153] .

Наконец, в «Заметке» полностью отсутствует последний абзац «Введения», посвященный М. В. Ломоносову.

Все эти фрагменты, очевидно, заимствованы из других сочинений поэта, но, к сожалению, не указанных неизвестными авторами отмеченной выше и нижеприведенной стилизации «под Пушкина».

«Других доказательств нет, как слова самого песнотворца. Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? но Карамзин не поэт. Державин? но Державин не знал и русского языка, не только языка «Песни о полку Игореве». Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколько находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства. Кому пришло бы в голову взять в предмет песни темный поход неизвестного князя? Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей песни словами, открытыми впоследствии в старых летописях или отысканными в других славянских наречиях, где еще сохранились они во всей свежести употребления? Это предполагало бы знание всех наречий славянских. Положим, он ими бы и обладал, неужто таковая смесь естественна? Гомер, если и существовал, искажен рапсодами.

153

Рапсоды (греч. rhapsodoi, от rhapto – сшиваю и ode – песнь) – древнегреческие певцы-декламаторы, речитативом, без музыкального сопровождения исполнявшие на праздниках, пирах и состязаниях эпические поэмы (преимущественно Гомера). В отличие от аэдов, которых они сменили, рапсоды не импровизировали песен, а комбинировали («сшивали») отрывки разучиваемых по записи текстов.

Ломоносов жил не в XII столетии. Ломоносова оды писаны на русском языке с примесью некоторых выражений, взятых им из Библии, которая лежала перед ним. Но в Ломоносове вы не найдете ни польских, ни сербских, ни иллирийских, ни болгарских, ни богемских, ни молдавских etc. и других наречий славянских» [154] .

Раздел «Толкование» в «Заметке» А. С. Пушкина.

Слово о плъку Игореве, Игоря сына Святославля, внука Ольгова

«Не лпо ли ны бяшетъ, братіе, начати старыми словесы трудныхъ повстій о плъку Игорев, Игоря Святославича! Начатися же тъй псни по былинамъ сего времени, а не по замышленію Бояню».

154

А. С. Пушкин. Собрание сочинений в десяти томах, Т. 6. М., «Художественная литература», 1976. С. 372—373.

§ 1. Все, занимавшиеся толкованием «Слова о полку Игореве», перевели: «Не прилично ли будет нам, не лучше ли нам, не пристойно ли бы нам, не славно ли, други, братья, братцы, было воспеть древним складом, старым слогом, древним языком трудную, печальную песнь о полку Игореве, Игоря Святославича?» [155]

Но в древнем славянском языке частица ли не всегда дает смысл вопросительный, подобно латинскому пе; иногда ли значит только, иногда – бы, иногда – же; доныне в сербском языке сохраняет она сии знаменования. В русском частица ли есть или союз разделительный, или вопросительный, если управляет ею отрицательное не; в песнях не имеет она иногда никакого смысла и вставляется для меры так же, как и частицы и, что, а, как уж, уж как (замечание Тредьяковского) [156] . (Здесь Пушкин фактически дал определение энклитике. – А. К.)

155

В таком смысле переложили начальные стихи Песни Пожарский, Грамматин и Вельтман, а первое издание графа Мусина-Пушкина и Шишкова перевели: «Приятно нам, бартцы, начать» и «Возвестим братие… тем слогом и проч.» (Прим. Анненкова).

156

Замечание 1-е. В русском языке сохранилось одно слово, где ли после не не имеет силы вопросительной – нежели. Слово неже употреблялось во всех славянских наречиях и встречается и в «Слове о полку Игореве»: «луце жъ потяту быти, неже полонену быти». (Прим. Пушкина.)

Во-первых, рассмотрим смысл речи. По мнению переводчиков, поэт говорит: Не воспеть ли нам об Игоре по-старому? Начнем же песнь по былинам сего времени (то есть поновому) – а не по замышлению Боянову (то есть не по-старому). Явное противуречие! [157] Если же признаем, что частица ли смысла вопросительного не дает, то выйдет: Не прилично, братья, начать старым слогом печальную песнь об Игоре Святославиче; начаться же песни по былинам сего времени, а не по вымыслам Бояна. Стихотворцы никогда не любили упрека в подражании, и неизвестный творец «Слова о полку Игореве» не преминул объявить в начале своей поэмы, что он будет петь по-своему, по-новому, а не тащиться по следам старого Бояна. Глагол бяшетъ подтверждает замечание мое: он употреблен в прошедшем времени (с неправильностию в склонении, коему примеры встречаются в летописях) и предполагает условную частицу: неприлично было бы. Вопрос же требовал бы настоящего или будущего.

157

Очень понимаем, почему Л. С. Шишков не отступил от того же мнения. Ему, сочинителю «Рассуждения о древнем и новом слоге», было бы неприятно видеть, что и во время сочинителя «Слова о полку Игореве» предпочитали былины своего времени старым словесам. (Прим. Пушкина.)