Слово живое и мертвое
Шрифт:
О породе зверей: «…ни в их нраве, ни в их повадках я не нашел ничего такого, что импонировало бы мне до глубины души(!). Враг общества номер один почему-то представлялся мне шиковатой(?!) колоритной личностью, а оказался злобной стенающейтварью, лишеннойкакого бы то ни было личногообаяния». Тут все безвкусно, безграмотно. Это уже не случайные вкрапления, нередкие нечаянности, так ухарски переведена вся книга.
И если бы только она одна!
Переводились рассказы писателей страны-доминиона, в основном – о судьбах коренных жителей. Литература страны еще очень молода, авторы не слишком искушены, им и самим не всегда хватает мастерства, такта и
Племя аборигенов не дает колонизаторам надругаться над своей святыней. Одержав первую победу, племя веселится. У автора сценка ироническая, в переводе – разудалый балаган. Язык может показаться живым, но это – по милости развязного, залихватского тона: вопрошал, распалялся, разглагольствовал, ничего себе положеньице– таков выбор слов там, где в этом нет никакой нужды. Переводчик пишет болтовня, а в подлиннике дети уже не верят в старые сказкио колдунах. В переводе старуха – героиня рассказа со смакомсплюнула, а в подлиннике – с холодным презрением! И даже смерть старухи выглядит карикатурно: « Вид у нее был какой-то отсутствующий. Она была мертва». А на самом деле: казалось, она все еще погружена в раздумье. Ноона была мертва!
Непродуманная интонация оглупила людей и события, превратила не чересчур талантливый, но вполне осмысленный рассказ в зубоскальство, в карикатуру на целый народ, и не так-то просто было редактору хотя бы отчасти это исправить.
Еще один вид дурного кокетничанья:
«А был ли муравьед?» – замечает охотник. У всякого сколько-нибудь начитанного человека всплывает в памяти знаменитое горьковское «да был ли мальчик-то?». Думается, такие «обертоны» и «рикошеты» вовсе не обязательны.
Предположим, что тут сходство случайное. Но вот уж наверняка не случайное совпадение, а некое переводческое, мягко говоря, озорство: « Обходящий дозором свои владениякайман»! Переводчик не мог не понимать, что читателю тотчас вспомнится некрасовский Мороз-Воевода. Однако он именно того и добивался, и это не свидетельствует о такте и хорошем вкусе. Так имел бы право сказать живописец нашей природы В.Песков о каком-нибудь звере русских лесов. Но вкладывать эти слова в уста западного автора, который их не знает, и применять к зверю, которому этот образ никак не «к лицу», – более чем странно.
А иногда вдруг читаем и такое: «… джунглиготовились дать последний и решительныйбой»!
Диву даешься, какой душевной глухотой должны были отличаться авторы, редакторы, переводчики, чтобы подобные «словесные узоры» увидели свет!
Сотри случайные черты…
Одна молодая писательница жаловалась на редактора, тоже молодого. Дескать, не ценит человек хорошего нестандартного слова: у меня в повести сказано про девочку – «долго нежилась в постели», а редактор предлагает скучное, тусклое, чисто служебное – лежала.
А в повести упрямая, вспыльчивая девочка со всеми друзьями и одноклассниками рассорилась, разругалась, потому и в школу не пошла, залежалась в постели. Она еще храбрится, не признается сама себе, но совесть нечиста, на душе кошки скребут, она не наслаждается бездельем, а тяготится им. С таким настроением не очень-то понежишься. Яркое слово здесь оборачивается фальшью и разрушает цельность впечатления. Прав тут был, конечно, редактор.
Всегда необходимо понять место каждой мелочи во всем повествовании. Видеть не только слово, фразу, штрих, но образ в целом, окраску всегособытия, находить ключ ко всемухарактеру.
Чем сложнее образ, тем важнее передать во всех тонкостях и оттенках то зрительно, поэтически, психологически своеобычное, что в нем заключено. Не огрубить рисунок, не утратить черты живого облика, не упростить душевное движение.
Современный французский роман. Героиню душит отвращение к жизни: «Точно грязная стоячаявода, которую нельзя остановить,
оно захлестывалоее своими тяжелыми мутными волнами».Даже не глядя в подлинник, чувствуешь: образ развалился на части, ничего не вышло. Ведь стоячаявода – стоит, ее незачем останавливать, она ничего не захлестывает, у нее нет никаких волн!
Как воздух, необходимо умение вникнуть в суть слова и попросту живое воображение, чтобы увидетьи передатькартину в целом, линии, краски, движение.
«…Слышно, как ноги лошадей со свистом рассекают траву». Описана бешеная скачка? Вовсе нет. Всадники дремлют, лошади еле плетутся, раздвигая густую, жесткую траву, – и она шуршит, сухо шелеститу них под ногами.
А вот перед вами такая картина: «…подле небрежно разбросанных костей молодых воинов… вразброс лежали стальные кости– ружья…» Какой возникает образ? Скорее всего – пушкинское: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?». Вы подумаете, что молодые воины мертвы и, может быть, кости их давно уже выбелены солнцем, омыты дождями, оплаканы ветром… Ничуть не бывало: описана ночь наканунесражения! Воины еще живы. Быть может, тела спящих воинов разбросаны, как игральные кости на столе? Тоже мог бы быть яркий, зримый образ, но, увы, из перевода никак не понять, что же хотел сказать автор. [В сборнике рассказов Р.Брэдбери «Р – значит ракета» (М., 1973), откуда взяты этот и некоторые другие примеры, указано: «Пер. с англ. Н.Галь, Э.Кабалевской». На самом деле в сборник без ведома обеих переводчиц включены лишь три рассказа в переводе Н.Галь («Конец начальной поры», «Ракета», «Дракон») и два – в переводе Э.Кабалевской («Машина времени», «Звук бегущих ног»). Остальные 12 рассказов перевел составитель, что нигде не оговорено. Поскольку в этих переводах имеется ряд примеров того, против чего направлена публикуемая нами книга, необходимо во избежание возможных упреков предупредить об этом читателей. – Прим.ред.]
« Клочьями клубитсятуман» – образ распался, из трех слов два друг с другом не в ладах. А не худо бы представить себе зрительно эти несовместимые формы: клочья– рваные, клубы– более законченные, округлые.
«…Девушки-индианки… обступили нас обнаженной улыбающейся стеной смуглых тел». Улыбались, надо полагать, все же не тела? В этой книге нет особых психологических тонкостей, больше чисто внешней образности, экзотики. И «смуглая улыбающаяся» стена была бы образом дерзким, но возможным. Однако и самые яркие декоративные мазки надо накладывать осмысленно. Переводчик все сдвинул, переместил, потому что не умеет увидеть картину, которую должен нарисовать.
Если шлюпка, готовая к спуску, « забита всякой всячиной», будто хламом, капитану грош цена! Нет, в ней припасенона случай крушения все самое необходимое.
Куда могут завести неточные, приблизительные, случайные слова и обороты? Довольно далеко!
В 30-х годах был у нас издан некий солидный американский роман. Студенты его «проходили» и очень жалели героя: хоть он и стал убийцей, но выглядел совсем несчастным и беспомощным – жертва буржуазного общества да еще игрушка страстей и злого рока…
Много позже мне довелось вплотную заняться этой книгой, прочесть ее в подлиннике – и с изумлением я увидела, что это совсем другаякнига! Иным оказался герой: выражаясь штампами из учебника, не только жертва, но и продуктбуржуазного общества, достойное порождение «американского образа жизни»: хоть и маленький, но уже хищник. И даже у его возлюбленной, а затем жертвы – милой, любящей и несчастной девушки – тоже прорезаются зубки хищника, она тоже заражена американским стремлением продвинуться, пробить себе «путь наверх», непременно сделать хотя бы маленькую карьеру.