Слой-2
Шрифт:
– Про брата спрашивал?
– Спрашивал. Гвоздевой матерьял, но смотря как подать.
– Вот ты и смотри, – сказал Коллегов.
– Сколько? – спросил Лузгин. Мишка ответил.
– С вами не разбогатеешь.
По дороге домой торопился, скоро встреча с Толиком, мысленно перематывал ленту разговора, ставил себе вешки для будущего монтажа сюжета. Запомнилась фраза губернатора, когда Лузгин расспрашивал его о местной и московской нефтяной мафии. «На буровой мафии нет», – сказал Рокецкий. Хорошая фраза, надо ударно использовать.
У подъезда на скамеечке под бетонным козырьком сидели двое,
– Извините, вы Лузгин Владимир Васильевич?
– А что, собственно? – удивился Лузгин. – Ну я, я – Лузгин.
Второй тоже поднялся со скамейки, бросил окурок в кусты.
– Вам известен такой товарищ по фамилии Обысков?
– Толян? Ну знаю его немного. А в чем дело?
– Мы не могли бы с вами минут десять поговорить?
– О чем? Ну пошли ко мне.
– Спасибо, это лишнее, – сказал первый. – У нас здесь машина, пойдемте сядем, там теплее.
Лузгин проследил взгляд говорившего, и что-то оборвалось и упало у него внутри: на парковочной площадке и как раньше не заметил, а ведь шел и думал, и ждал, стоял знакомый уже обысковский «мерседес».
– Это же его машина! – оторопело сказал Лузгин.
– Это наша машина, – сказал первый и сделал рукой приглашающее и вместе с тем скрыто-властное движение.
Ему открыли заднюю дверцу, и он втиснулся внутрь; дверца захлопнулась за ним с отчетливым звуком неизношенного импортного замка. Почему-то пришло на ум гдето читанное: японцы долго ломали головы, как придать замкам своих малолитражек объемный стук шикарных лимузинов, и придумали, запатентовав хитрое устройство под названием «Звук большой машины».
Двое заняли места впереди. На заднем же сиденье Лузгина поджидал незнакомый парень лет тридцати, белобрысый, красиво стриженный, в очках, черном костюме и черной же модной косоворотке.
– Вы Владимир Васильевич, – сказал белобрысый.
– А вы? – сказал Лузгин.
– Меня зовут Андрей. А это Степан, – он кивнул переднему сиденью, где уселся тот, что говорил с Лузгиным у крыльца; водитель был просто водитель, без имени. «Сте-пан» – на два такта щелкнуло в голове Лузгина, нечто знакомое, уже выплывало однажды. И было с этим связано что-то неприятное. «Сте-пан...».
– Вы сегодня видели Обыскова?
– Нет.
– Не встречались, не говорили по телефону?
– Я же сказал: нет. А в чем дело?
– Он должен нам деньги. Мы его ищем.
– Мне тоже, – сказал Лузгин. – Мне он тоже должен.
– И много?
– Не ваше дело.
– Как сказать... Вы договаривались встретиться?
– Допустим, ну и что? Это моя проблема.
– Боюсь, что это уже наша общая проблема, Владимир Васильевич. На сколько вы договаривались?
– На двенадцать. Ну, на час дня. Он обещал...
– Он и нам обещал. И исчез.
– То есть как исчез?
– Вошел в банк и исчез. Не вышел оттуда. По крайней мере, через главный вход. В банке нам сказали, что был и ушел.
– Он получил деньги?
– Этого мы не знаем. С нами отказались говорить.
– Так, – сказал Лузгин. – Сейчас половина первого. Подождем еще немного, я думаю, он придет. Он обещал. Курить можно в машине?
– Можно, – сказал красиво стриженный. – Владимир Васильевич,
а не подождать ли нам всем вместе у вас дома? Кофе угостите?– Ради бога, – сказал Лузгин. – Пошли ко мне. И в самом деле – вдруг позвонит.
– Машину уберешь, – сказал белобрысый Андрей водителю.
– И много он вам задолжал? – спросил Лузгин, когда втроем ехали в лифте.
– Двести миллионов.
Совпадение суммы окатило Лузгина новой тревогой. И пока грел на кухне воду, насыпал и размешивал в чашечках кофе и сахар, дурное чувство не отпускало.
– Вы знаете, Владимир, где он живет?
– Понятия не имею.
– Мы знаем, – сказал Степан. – Мне лучше чай, пожалуйста. – Почему-то именно Степан, невысокий, плотный мужичок с густыми бровями и неменяющимся выражением темных холодных глаз, невнятно тревожил Лузгина. Присутствие Степана ощущалось физически.
– А как ваши дела, Владимир?
– Вы о чем, Андрюша?
Лузгин был у себя дома, и положение хозяина давало ему право на некое превосходство в общении.
– Ну у вас-то, надеюсь, все получилось?
– Что получилось? Выражайтесь яснее, милейший.
Андрей посмотрел на него поверх пижонских прямоугольных очков без оправы.
– Нашими деньгами вы сумели распорядиться?
– Вашими деньгами? – Лузгин рассмеялся. – Ни вы, ни ваши деньги мне абсолютно незнакомы. Вы что-то путаете, Андрюша.
– Мы ничего не путаем, – с внезапно обозначившейся жесткостью произнес белобрысый. – В конце концов, Обысков нам не так уж и нужен. Нам нужны вы, нам нужны наши деньги.
– Погодите. – Лузгин поставил на стол чашку с кофе. – Вы можете мне спокойно и в грех словах объяснить, что происходит?
Белобрысый посмотрел на Степана.
– Ещё и его кинул, паскуда?
– Да бога же ради, хватит глазки строить! – выкрикнул Лузгин, покрываясь крупными мурашками. – Пришли, сидят тут, херню городят!.. Вообще: встали и ушли, я вас знать не знаю. Ясно выразился?
– Отдайте деньги, и мы уйдем.
– Какие, на хер, деньги?!
– Спокойно, – сказал Степан и пересел поближе, захватив табурет между ногами, как всадник, – не делайте резких движений, не надо, я вам советую.
– Обысков приезжал к вам в четверг? – спросил Андрей.
– Да, приезжал.
– И в воскресенье тоже?
– Правильно.
– И передал вам двести миллионов рублей.
– Что? – ахнул Лузгин. – Это я ему, скотине, занял двести миллионов, даже больше!
Андрей поднял руку и заслонил ладонью лузгинское лицо:
– Сидите и слушайте, Владимир Васильевич. Обысков был нам должен сорок миллионов. Он сказал нам, что вы можете наварить половину этого сороковника за сутки, если вам дать двести. Мы дали ему двести миллионов, и он передал их вам утром в воскресенье.
– Вы с ума сошли. Это он, это у меня...
– Ты слушать умеешь, сука? – спросил Степан.
– Обысков унес вам двести миллионов в дипломате. Когда он вернулся, денег не было – мы проверяли, мы ждали в машине. В этой машине. Он сразу отдал нам десять, сказал, что занял у вас. Сегодня утром мы отвезли его в банк, где он должен был получить и отдать нам еще десярик. Он вошел в банк и пропал. Но с ним мы разберемся отдельно. Верните деньги, и мы с вами расстанемся.