Слой-2

Завтракали в патио; внизу на дорожках, скрытых листьями, звучали шаги и голоса, кто-то шумно плескался в бассейне, долетал детский смех, далекая чужая музыка; утреннее вязкое тепло обволакивало вымытое тело. Ночью сквозь сон Кротов слышал какие-то крики и песни, и вроде по-русски, а может, приснилось родное.

Завтрак был американским: миска с хлопьями, молочник, апельсиновый сок, яичница с беконом, тосты, масло, джем и кофе. Ирина обычно не ела по утрам, не было аппетита, а здесь вдруг «разъелась», Кротов даже сказал: «Будем толстенькими, кулёма?». Знал ведь, что слово не нравится, но так и лезло на язык, вот же гадство в характере.

После завтрака собрались купаться. Пока женщины шептались и трясли купальниками, Кротов позвонил Геннадию Аркадьевичу, извинился за вчерашнюю необязательность, но Гена весело отмёл его пардонности, сказал, что день свободен, купайтесь, гуляйте и вообще отдыхайте, а вечером в девять он заедет и повезет их в таверну на местные песни и танцы.

Долго спорили, где купаться: в бассейне или в море. Ирина была за бассейн, море уже прохладное наверняка, но вчерашний альянс победил и сегодня. Собрались и спустились вниз, снова шли по дорожкам и мостикам. В мелководных каналах и кафельных лужах барахтались загорелые дети, съезжали на попках по горкам, с визгом плюхались в руки загорелых мамаш и папаш, и Кротов пожалел, что не взяли с собой Митю: Ирина хотела, но Кротов сказал, что не даст отдохнуть по-нормальному. Старый и глупый дурак, теперь будет скучать и мучиться.

Навстречу двигалась семья с тремя детьми, судя по возрасту старших и младших – бабушка-дедушка с внуками. Кротов посторонился, пропуская на узкой дорожке, и пузатенький дед в шортах и майке сказал ему:

– Утро доброе.

– Привет, – сказал Кротов. – Наши в городе.

– Здесь половина наших, – сказал дед, пронося свое пузо, и Кротов подумал, что ночью ему не приснилось.

На берегу, едва расположились с лежаками – пришлось поискать свободные, у моря всё было занято, нашли повыше, у деревьев, Наташка сбегала куда-то и приволокла непромокаемые тонкие матрасы, чтобы не лежать на досках: молодец, сориентировалась быстро, – Кротов решил первым опробовать воду и побрел неспешно вниз, стесняясь бледного, рыхлого тела, и у самой воды наткнулся на Горшкалева: тесен мир, особенно на Кипре.

Саша Горшкалев был хорошо знаком Кротову как отец первой в городе биржи недвижимости. Кротов там тоже поучаствовал – правда, без особого успеха. Нынче Горшкалев, по слухам, занялся еще и турбизнесом, что-то придумывал с греками. Кротову попадалась на глаза его реклама в тюменских газетах.

Горшкалев был с женой и детьми, совмещал отдых с делами на Кипре. Кротов бывал пару раз у них в доме, изумлялся горшкалевской системе воспитания: маленький сын и дочь постарше, худые и загорелые, по утрам обливаются холодной водой, ходят на руках и делают десять «мостиков» кряду, говорят не по-нашенски, вслух читают Гумилева – и не знал бы, что Гумилев, но сын объявлял, как на утреннике.

Разговорились о том о сём, тем более что лезть в море не очень-то и хотелось. Горшкалев узнал про кротовский таймшер, сказал, что обдираловка, можно дешевле и лучше, и пляж здесь каменистый, детям не очень удобно, а вообще Кипр для семейного отдыха – то что надо, но в Греции лучше, особенно на западном побережье.

– Как вода? – спросил Кротов.

– Отлично. Но детям всё же лучше в бассейне – там чисто.

Кротов собрался с духом, помахал рукой своим и пошел в море, оступаясь на видных и скрытых пеною камнях. Горшкалевское «отлично» прокатилось мурашками до шеи, но он загнал себя в воду по грудь, задыхаясь в ознобе, нырнул с головой, яростно заработал руками и ногами, и когда вынырнул и замотал головой, убирая с глаз воду и волосы, всё уже было нормально. Горшкалев размеренно плыл впереди, опустив голову в воду, Кротов так не умел и поплыл за ним медленно, разгребая руками от подбородка, потом лег на спину и закрыл глаза. Погруженные уши ловили далекий моторный стук, солнце припекало сквозь веки, проявляя на глазных яблоках смутные пятна и полосы. Он перевернулся шумно на живот и поплыл дальше, к гряде каменного мола, где уже сидел маленький, далекий Горшкалев.

Он взобрался по скользким камням и сел рядом, переводя нестойкое дыхание. Наташка прыгала под деревьями и махала ему полотенцем, жена Ирина смотрела с лежака из-под руки, приподняв голову. «Ты молодец», – сказал себе Кротов. Дочь перестала прыгать и показывала пальцем куда-то вверх и в сторону. Кротов обернулся и посмотрел в небо: высоко над морем летел на парашюте привязанный тросом к мчащемуся катеру какой-то счастливый камикадзе.

– В город сходим? – спросил он Горшкалева.

– Лучше вечером. Сейчас жарко, да и скоро сиеста, всё закроется, это же юг. Кого мы видим! – сказал Горшкалев, адресуясь к подплывающей жене. – Большой успех, но плыла ты неграмотно.

– Он всех всему учит, – сказала Кротову горшкалевская жена Галина, держась рукой за камень и отдувая воду с носа. – Бедные дети, бедная я...

Поплыли назад, Кротов снова отдыхал на полпути, слушал новые подводные звуки. Почти у берега наткнулся на Ирину с Наташкой, вяло двигавшихся на мелководье, схватил жену за руку и повлек на глубину, та упиралась и говорила про акул, Кротов смеялся и тащил всё дальше, пока не увидел: не шутит, действительно боится, лицо растерянное и злое, и тогда отпустил, и вдруг сам почувствовал под животом и ногами бесшумную невидимую неизвестность, и тоже поплыл энергично к берегу, и перевел дыхание, только коснувшись пальцами дна, дальше шел на цыпочках – хватит, наплавался.

Он рассказал про сиесту, но женщины рвались в поход и зрелища; они переоделись в сухое и вышли на прибрежное шоссе, где проезжавшие такси сигналили им и притормаживали. Город был рядом, жили на окраине, но Кротов решил: едем в центр на машине, оттуда вернемся пешком.

– Руссия? – спросил таксист. – Хорошо! Калимера!

В первом попавшемся банке поменяли доллары на кипрские фунты, Кротов дал пятьсот фунтов жене и сказал: «Вам на семечки».

Первый шопинг принес разочарование: очень дорого и выбор не слишком. В магазинах было прохладно, спасибо кондишенам, и разрешали курить, пока женщины рыщут, так что Кротов впервые в жизни сказал жене: «Не торопись, смотри внимательно», – а дома гнал из магазинов чуть ли не пинками, не выносил толкучку и грубую магазинную публику. А тут, когда в трикотажной лавке ему предложили пива, он и вовсе размяк и умилился, сидел под вентилятором и браковал одну кофточку за другой, лишь бы не снова на жару; продавщицы негромко переговаривались с Наташкой, дочь бегала к отцу с обновками и возвращалась. Кротов пил пиво и не соглашался, но тут жена вышла из кабинки в светлом брючном костюме, сидел как влитой, затащить бы в кабинку, как в самолете: что это с тобой, старик? И Кротов сказал, что вот это годится, это берем однозначно, жена покраснела от удовольствия и вертелась перед большим зеркалом; дочь заходила то слева, то справа; продавщица обернулась к Кротову, поцеловала и отдернула от губ сложенные колечком пальчики.

– С тобой всё ясно, – сказал Кротов. – Теперь пошли искать Наташке.

– Чего искать? – Дочь таращила глаза в испуганном восторге.

– Всё, что найдем. Папан гуляет.

В большом супермаркете, обнаруженном сразу за углом, Кротов уселся в баре и пустил женщин на вольный покупочный выпас. Иногда прибегала жена уже с новыми фирменными пакетами в руках, складывала их возле Кротова, говорила: «А тебе когда будем смотреть что-нибудь из мужского?». Кротов хмыкал невнятно, и жена уносилась на эскалаторе вниз или вверх, глядела со ступенек озорно и рассеянно.

Короче, нахапались и пришлось снова брать такси. Тащились с пакетами по своим уже в доску дорожкам и мостикам, Кротова нервировали взгляды отдыхающих: приехала деревня, хватает всё подряд в первый же день, а бабам начихать, ползут счастливые, до вечера будут кривляться у зеркала... Встретился тот же пузатый, брёл один с авоськой, сказал, что за выпивкой, тут рядом магазин, в пять раз дешевле, чем в баре. Кротов просил обождать и погнал своих женщин галопом, бросил пакеты у двери и помчался к пузатому. «Купи мне вина!» – успела крикнуть Ирина.

Пузатый представился как Петр Иваныч и повел Кротова через кусты к другому сокрытому выходу – прямо к дверям «гастронома», через центральный вход кругом и дальше, сам нашел этот путь лишь позавчера. Кротов надумал было приколоться по вискарю, ассортимент был что надо – чувствовалась бывшая английская колония, но Петр Иваныч отсоветовал: дорого, местное бренди куда вкуснее и стоит копейки, притом есть выбор по градусности – от двадцати восьми (это «утреннее», с подмигом пояснил пузатый) до «вечерних» пятидесяти. Кротов выбрал «дневное» – знакомые сорок градусов и бутылку вина «Командарие», опять же читал про него в самолете – сувенирное вино, гордость кипрских виноделов. Купил еще сыра и местный лаваш, запаянный в тонкую пленку.