Случай в аэропорту

Уговоры действия не возымели - мне предстояло решить, как подороже продать свою жизнь. Припоминая виденное в кино, я принял боксерскую стойку... увы, это не произвело на Нормана решительно никакого впечатления. Он размахнулся и...

Т-р-рах-х!!!...

Раздался треск, по комнате разлетелись какие-то обломки... Что произошло?...

Глаза Нормана выпучились, как у краба; несколько мгновений он пытался удержать равновесие, но не удержал и грохнулся на пол.

По дому раскатился глухой звук удара. Где-то истерически, со взвизгиваниями залаяла собака.

– Сережа, ты цел?
– Вика выронила обломанную спинку стула и кинулась ко мне.

– Цел, - неуверенно отвечал я.
– Что с Норманом?...

Держась за руки, как испуганные дети, мы приблизились к неподвижно лежавшей фигуре. Расшитый золотом халат задрался, обнажив толстые мохнатые ляжки.

– А он... не того?...
– я опустился на колени.
– В смысле... дышит?

– Дышит, кажется... смотри!
– Вика указала на едва заметно поднимавшийся и опускавшийся живот.

Наступила тишина, смешанная с собачьим лаем. Мне вспомнился фильм "Misery", в котором отрицательная героиня, будучи огрета пишущей машинкой, дважды оживает и бросается на положительного героя.

– А-а-а...

Норман открыл мутные глаза. Мы с Викой отскочили.

– Fucking bastards...

Кряхтя от напряжения, он поднялся на ноги. Волосы на его затылке были алы от крови.

– Should I call an ambulance?
– предложил я.

– Don't worry, - лицо Нормана исказила злобная гримаса.
– I'm calling the police.

Шатаясь, он подошел к телефону и стал стучать по клавишам.

– Vicky, we gotta go...
– сказал я почему-то по-английски.
– То есть, пошли... пошли СКОРЕЕ!
– я схватил девицу за руку и потащил из комнаты.

Спотыкаясь, мы скатились по ступенькам. Вика дернула меня за свитер: "Давай через парадный вход - так быстрее!" - она с натугой распахнула высоченную дверь, и мы оказались в обширном зале. Сквозь арку в его левом конце виднелась уходящая в бесконечность анфилада комнат, в конце которой горел свет и белела распахнутая постель. Справа располагался монументальный камин, над камином красовалась голова оленя с необыкновенно раскидистыми рогами. За стеной бесновалась собака (судя по голосу, мелкая - той-терьер или болонка... я представил Нормана с болонкой на руках и прыснул). "Ты чего, рехнулся?" - обернулась Вика.

Оскальзываясь на зеркале паркета, мы пересекли каминный зал, затем еще одну комнату и оказались в прихожей. Вика отомкнула входную дверь; мы вывалились на крыльцо и понеслись к воротам. Сердце у меня билось в горле, колени были, как ватные... наконец мы оказались в машине.

– Почему он дома?
– я никак не мог попасть ключом в зажигание.
– Ты ж говорила, его не будет!

– Его в Дублин вызывали, а он, видно, не поехал, - отвечала Вика. Скорее!... Что ты сидишь, как засватанный?!

Я завел мотор и утопил акселератор до пола - прокрутившиеся на месте шины издали неприятный визг. Поворот направо, поворот налево... нас занесло, и машина чуть не врезалась в фонарь. Через минуту мы вылетели на улицу, ведущую в центр.

– Уф!...
– Вика откинулась на спинку кресла.
– Ловко я его стулом уделала, а?

– Рано радуешься!
– нервно отвечал я.

Мимо нас мелькали фонари, деревья, чугунные ворота, каменные заборы...

– Почему?

Улица неожиданно вильнула вправо - я резко затормозмозил. Вику дернуло вперед, чуть не ударив лицом о приборную доску.

– Из Кэнли есть только один выезд, - (я обогнул угол и опять нажал на акселератор).
– Если полицейские доберутся туда раньше нас - конец!

– Как один выезд?
– удивилась девица.
– Да ты просто сверни куда-нибудь и...

– Здесь вокруг Шэннон...
– перебил я.
– Кэнли находится в излучине реки!

Луна светила мне в глаза. Шины скрежетали на поворотах. Я покосился на Вику - та размышляла...

– Я придумала, да!
– объявила девица.
– Делаем так: встаем у обочины, выключаем фары, будто это чья-то запаркованная маши...

– Господи!
– задохнулся я от женской глупости.
– Посмотри по сторонам: много ты видишь запаркованных машин?!

Вика очумело повела глазами: вдоль дороги не было ни одного автомобиля!

Специфика данного пригорода: все машины стоят в гаражах или, как минимум, за заборами безразмерных участков...

Перед тем, как мы вылетели на верхушку холма, у меня хватило ума погасить фары.

– Смотри!
– ахнула Вика.

Нам навстречу ехали две полицейские машины (я отчетливо видел синие вспышки мигалок). Выезд из Кэнли находился между ними и нами... пожалуй, ближе к ним.

– Сереж, надо парковаться! А вдруг пронесет?

Вспышки приближались. Я вытер со лба холодный пот.

– Надо подъехать ближе к краю Кэнли, - мой голос прозвучал хрипло... я откашлялся.
– Там дома победнее и участки поменьше, машин на улице должно быть больше.

Секунды улетали от нас прочь. Дорога вилась вниз по холму. Вдоль тротуара стали появляться автомобили...

– Сереж, паркуйся... дальше откладывать нельзя.

Я бросил машину к обочине, пристроился сзади белой Хонды и выключил мотор.

Вика соскользнула с кресла и скорчилась под приборной доской; длинные ноги ее сложились, как у кузнечика. Я повалился боком на освободившееся сиденье, уткнувшись лицом в ее кудри.

Наступила тишина.

Потом раздался звук приближавшейся машины... ближе... ближе... мимо нас пронесся, разбрызгивая вспышки, первый полицейский автомобиль. Но где же второй?... (Одна за другой, секунды тонули в тишине - как лемминги в море.)

Затем я услыхал шорох шин, и на потолок кабины легли, вздрагивая, синие сполохи. "Что там?" - прошипела Вика; ее плечо напряглось под моей ладонью.

Холодея от страха, я выглянул в окно: второй полицейский автомобиль остановился посреди улицы метрах в десяти от нас. "Одна машина проехала мимо, - прошептал я, - а вторая перегородила дорогу здесь... секут фишку, с-собаки!" Опять наступила тишина... я вдруг заметил, что на середине дороги лежит окурок сигары - не сигареты, а именно сигары. И что на заборе, на другой стороне улицы намалевано аршинными буквами название ансамбля "U2"...

Щелк!...

Дверца полицейского автомобиля отворилась, выпуская наружу полисмена здоровенного детину с кобурой на поясе (я пригнулся). Под аккомпанемент вспышек он закурил, облокотившись на капот своей машины... на лице его появилось задумчивое выражение. Я опустил голову на сиденье, опять уткнувшись в викины волосы.