Слуга 3(трех) господ

У самых дверей я столкнулся с кем-то из особенно нетерпеливых.

— Слиха, адони. (извините, господин, — ивр.)

Не успел ответить, рассмотреть, кто подтолкнул, как тот исчез, растворился в толпе…

— Hotel Alexander, плииз…

Я заранее изучил карту, где располагался этот отель в Тель-Авиве, на улицу а-Яркон, в сотне метров от моря. Номер был забронирован, об этом меня предупредили еще в Питере. Рядом с портом, какими-то непонятного назначения складскими помещениями. В одном из них, как потом выяснил, устраивали «танцульки». В другом огромном ангаре иногда проходили концерты заезжих звезд шоу-бизнеса. Вспомнилось, как в свой первый приезд, когда мы, волонтеры были предоставлены сами себе, однажды выбрался в Тель-Авив, побродить, подышать его воздухом. Я любил пешие прогулки по незнакомым улицам, чтобы почувствовать город, создать о нем собственное впечатление. Вот и на этот раз… Первое знакомство с главным городом Израиля, «городом без перерыва». Столицей Тель-Авив признавали большинство государств в ООН, Иерусалим же был и оставался для них отложенной на будущее, — после подписания, как надеялись, мирного договора, — столицей как Израиля, так и гипотетического палестинского государства. Однако же для израильтян именно Иерусалим всегда был единой и неделимой столицей страны, и они верили, что когда-нибудь он будет признан таковым всеми народами.

Номер оказался не слишком большим, но достаточно удобным и, что немаловажно, недорогим. Собираясь повесить куртку в шкаф, я обнаружил в кармане записку. Всего несколько слов. «В полдень, Дизенгоф-центр, собачье кафе». Догадался: это тот самый незнакомец, с кем столкнулся в аэропорту. Кто же еще мог бы… Не карманник же. А теперь спать… Усталость после перелета все-таки сказывалась. Но какой может быть сон!.. Посмотреть город? — конечно, почему нет… Теплынь… пение мириадов цикад, незнакомые запахи и совсем рядом шепчет о чем-то своем Средиземное море.

Маршрут был более или менее известен. Заблудиться сложно. Поначалу — к скверу на проспекте Нордау, здесь излюбленное место сбора «золотой молодежи», в основном, нетрадиционной, как принято говорить, ориентации. Отсюда — к улице Бен Йехуда, одной из главных артерий города… Пройти ее насквозь до Алленби. Ночная жизнь Тель-Авива завораживала. Кафе, полные посетителей, громкая музыка и незнакомая восточная речь. Непривычные запахи… В конце пути знаменитый рынок Кармель. В это время суток торговые ряды заметно пустеют… Возле баков, куда сбрасывали непроданные, ставшие за день несвежими овощи, фрукты, и возле покинутых продавцами прилавков сновали пожилые олим, репатрианты, надеявшиеся раздобыть что-то съедобное на ужин. Они не были бомжами, но по всей видимости жизнь для них не была сладкой в стране, текущей молоком и медом, коли таким вот образом приходилось охотиться за пропитанием, хлебом насущным.

…Утро выдалось безоблачным, впрочем ожидать, что оно может быть другим, не приходилось. Дождей небесная канцелярия на этой неделе не планировала. И на следующей, и на следующей… Чашка кофе с булочкой в расположенном рядом с гостиницей кафе — время завтрака я благополучно проспал — и вот я, бодр и готов на подвиги. Можно повторить вчерашний вечерний маршрут до шука (рынок, — ивр.) Кармель, там в соответствии с картой свернуть налево и вниз по Кинг Джордж. Пара кварталов — и я в Дизенгоф-центре. Тель-Авив предстал в этот час передо мной слегка напыщенной, но вместе с тем намертво прилепившейся к нему метафорой «города без перерыва»: море солнца и море куда-то спешащих его гостей и жителей. Огромный по масштабам Израиля торговый центр был назван в честь первого мэра Тель-Авива Меира Дизенгофа, некогда основавшего первый еврейский квартал близ арабской Яффы, и ставший по-существу форпостом еврейской «экспансии» вглубь страны, именовавшейся «Палестина» и находившейся под административным управлением Великобритании, согласно выданному ей мандату Лиги Наций. Дизенгоф оставил яркий след в еврейской истории. Родился в одном из местечек царской Бессарабии, проходил военную службу в Житомире, учился в Париже, стал коммерсантом в Одессе. Активный сторонник идей сионизма, он вместе с Жаботинским основал общество «Геула» («освобождение, спасение, избавление» — ивр.), поставившей перед собой задачу выкупа у арабов земель в Палестине для последующего их заселения евреями-мигрантами из Европы. Первый такой участок, названный Ахузат-байт (нечто вроде «домашней усадьбы» — ивр.), постепенно перерос свои границы и превратился подобно бабочке из гусеницы в прекрасный город-сад. Тель-Авив — в переводе «Холм весны» или «Весенний холм», кому как больше нравится. Дизенгоф пробыл на посту градоначальника до 1936 года, именем легендарного мэра названа и улица, бегущая вдоль Дизенгоф-центра. Выходцам из Одессы она живо напоминает Дерибасовскую, по которой в любое время суток степенно фланировали обыватели и заезжие. В Одессе, кстати, Меира Дизенгофа тоже не забыли: мемориальная доска в его честь и по сей день украшает одно из зданий на Ремесленной улице.

Первый вопрос, который надо было мне решить: какой вход предпочесть, поскольку блуждать по этажам, магазинам и коридорам Дизенгоф-центра можно было бесконечно. Входов было несколько, с разных сторон огромного здания, предстояло выбрать тот, который быстро приведет к цели. И что это за «собачье кафе»? Спросить кого-то? — засмеют ведь. Я представлял, как в таких случаях себя вести. Надо обойти торговый центр, постоять возле витрин, потолкаться среди покупателей, подняться на лестнице вверх, немедля спуститься, выйти на парковку, вернуться, чтобы была полная ясность: есть ли за тобой слежка или нет. Утомительно? — но зато романтично…

«Собачье кафе», — возможно, туда можно войти с домашним питомцем? Вот она, разгадка, надо проследить за… Дальнейшее было делом техники. Увязавшись за «дамой с собачкой», я спустился этажом ниже и — так и есть. Дюжина столиков, обнесенных низкой оградкой из цветочных клумб, за которой расположились и оживленно болтали собаковладельцы. Признаться, никогда не был собакофилом, собак любых пород не боялся, хотя и понимал, что побаиваться некоторых все же стоит: кто знает, что там у них на уме. Однажды в лесу попал в довольно неприятную ситуацию, когда две огромные собачищи породы «московская сторжевая» ринулись ко мне во весь опор, и если бы не окрик хозяина, мало бы не показалось…

— Эй, генацвале!..

Голос и человек были незнакомы, но сам возглас — несомненно, обращенный ко мне — предполагал, что здесь меня ждут, и я не ошибся адресом. Что ж, «генацвале» так «генацвале». Будем знакомиться.

— Шалом…

Крупный парень лет тридцати, неопределенной, незапоминающейся внешности, с бородой а-ля раввин, в желтой футболке и шортах, сделал приглашающий жест к столику. Заплывшие глазки и выдающийся животик выдавали в нем не дурака поесть и большого любителя пива, что и неудивительно: в стране и было, и есть чем порадовать настоящего гурмана.

— Шломо. А ты — Алехандро. Очень приятно.

— Мне тоже.

— Нам с другом две чашечки кофе, мотек, — попросил он подошедшую к столику официантку.

«Мотек» можно услышать в Израиле повсеместно. Ласковое и слегка фамильярное словечко-обращение, применительно и к младшему по возрасту, и просто симпатичному тебе человеку, оно означет нечто вроде «милый» или «милая»… Примерно как у американцев: бэби, малыш… По всему было видно, что Шломо здесь завсегдатай. Связной? Хотя… не мое это дело, — подумалось, — меньше знаешь, крепче спишь…

— Ты что-то будешь есть, салат? Салаты здесь превосходные. Ассорти с курицей…

Слышать «ты» от первого встречного человека было непривычно, но в Израиле все так говорят, еврей еврею друг и брат, мы у себя дома, как еще можно говорить с родственниками? Даже малые дети обращаются к дедушкам и бабушкам на «ты» и по имени.

— Спасибо, я позавтракал недавно. Можно спросить?

— Разумеется, что именно?

— Вы уверены, что здесь безопасно? Все-таки кругом все с собачками, а мы…

— Не переживай, хавер (друг, — ивр.). Если я замечу что-то нежелательное, я наступлю тебе на ногу, хорошо? Шутка…

— А-а-а… Только поаккуратнее, пожалуйста.

— Так, на чем мы остановились? Как тебе обстановка?

— Впечатляет, что могу сказать.

— Здесь чистенько, уютно и неплохо кормят, и никому нет до нас дела: все заняты своими разговорами.

— Мы же не собираемся оставаться на ночь, так что все в порядке…

— Наверное, хочешь знать, с кем имеешь дело? Как здесь оказался? У мамы неожиданно для меня обнаружилась еврейская кровь, она москвичка коренная, а отец из донских казаков. Не думал, конечно, что стану израильтянином, но партия сказала, и я ответил: «есть!» Так что, ватик я, старожил, стало быть. Вступил в организацию, цель которой «Израиль от Нила — до Евфрата». Чудные ребята, с радикальными идеями, но безвредные, пошумят-пошумят и на этом — все. ШАБАК они не волнуют. ШАБАК — ты ведь знаешь, это служба безопасности. Наверное, у нее среди нас свои люди, но беспокоиться не о чем. Собираемся в Иерусалиме по большим праздникам в кафе «Путин», водку пьем, песни горланим… За родину, за торжество гиперсионизма во всем мире.

— И на что живете, существуете?

— Слушай, давай на «ты», брат… В турфирме обретаюсь, вожу туристов, в основном русских, на Тивериадское озеро, Кинерет, по-местному, в Иерусалим, в Храм Гроба Господня… Ну, и услуги разные, впрочем, неважно… Не жалуюсь, одним словом.

— Хорошо устроился…

— И не говори, блеск. Вот, держи портмоне. Две тысячи шекелей на первое время, здесь картис банка «Апоалим» для безналичных расчетов, сумма, правда, небольшая, то, что можем себе позволить в данный момент, проездной на сто шекелей… Ты знаешь, как с ним обращаться?