Слуга Империи

Раб из мира варваров и его госпожа в одно и то же мгновение обратили друг к другу странные, красноречивые взгляды. А потом, снова обратясь к Аракаси, Мара спросила:

– Я понимаю, чего он хочет, но согласится ли Ичиндар?

– Кто может это сказать?
– еще раз пожал плечами Аракаси.
– Передать рабов Королю Островов - дело нехитрое. Лиам может делать с ними, что ему заблагорассудится. Куда более сложный вопрос - что будет делать император с нашими возвращающимися военнопленными?

Молчание затянулось. Не подлежало сомнению, что в Цурануани таким людям никогда не удастся вновь обрести честь и свободу.

Внезапно ощутив ужасную усталость, Мара принялась разглядывать собственные ноги. Синяки, оставшиеся после бегства с арены, были уже не видны, но каждое упоминание о рабстве и свободе бередило душевные раны.

– Что слышно о Минванаби?

Ответ последовал без промедления:

– Там готовят для войны больше трех тысяч солдат.

Мара встревоженно вскинула глаза:

– Они направляются к Священному Городу?

– Нет. Просто готовятся, не выступая за пределы поместья Минванаби.

Глаза у Мары сузились.

– Почему?

Но ответил ей не Аракаси, а Люджан, задержавшийся у дверей после того, как назначил воинов на посты у каждой двери и каждого окна.

– У Десио есть основания опасаться Имперского мира, госпожа. Если ты отступишься от распрей с Минванаби, то отвергнешь лишь обязательства, связанные с кровной местью. Найдутся такие, которые усмотрят в этом урон для чести Акомы, но кто посмеет осудить тебя за повиновение Свету Небес? Если император заставит враждующие дома сохранять мир, то Десио не сумеет исполнить то, в чем поклялся на крови перед богом Туракаму. Он должен уничтожить нас, не дожидаясь, пока мощь императора чрезмерно возрастет... в противном случае он оскорбит бога смерти.

Кевин взял на себя смелость послать слугу за холодным питьем для госпожи. Он чувствовал, как трудно ей сохранять самообладание.

– Неужели Десио осмелится напасть на императора?
– спросила она.

Аракаси покачал головой:

– В открытую - нет. Но если у Высшего Совета отыщется причина для объединения против воли императора, то у Десио под рукой окажется самая многочисленная армия в пределах досягаемости от Кентосани. Такое стечение обстоятельств может оказаться весьма опасным.

Мара прикусила губу. Сейчас, когда клан Омекан расколот на два лагеря - сторонников Деканто и Аксантукара, - опасность совершенно очевидна: Десио может стать новым Имперским Стратегом, если достаточно много партий в Высшем Совете решат прибегнуть к силе, чтобы воспротивиться императорскому указу.

Кевин добавил еще одно малоприятное соображение к тем, которые уже были высказаны:

– Три тысячи мечей Минванаби за стенами Высшего Совета могут послужить убедительным аргументом, даже если он и не располагает явным большинством голосов.

Истерзанная не только усталостью, Мара мрачно взглянула на стакан с напитком, доставленным слугой. Впору было подумать, что ей подали смертельный яд. Потом она постаралась взять себя в руки.

– Переговоры в Мидкемии состоятся не раньше чем через три дня. Пока Ичиндару и Лиаму не удастся достичь согласия, все это только домыслы. А теперь, когда мы находимся в безопасности Имперского дворца, давайте насладимся этим спокойным временем.

Аракаси поклонился глубже чем обычно и бесшумно удалился. Мара сидела, уставившись в одну точку, словно провожала мастера невидящим взглядом, и возвратилась к действительности только тогда, когда Кевин пристроился рядом и обнял ее. Опасаясь, что голос выдаст ее смятение, Мара все-таки докончила свою мысль:

– Я боюсь, что на плечи такого молодого монарха ляжет слишком тяжелое бремя, и хотя боги могут оказать покровительство Свету Небес, они точно так же могут и отвернуться от него.

Кевин поцеловал ее в макушку. Он не питал иллюзий. Оба понимали: самое большое, на что они могут надеяться, - это на то, что Аракаси сумеет послать им последнее предупреждение за час до того, как враг нанесет удар.

В течение трех дней казалось, что вся Империя затаила дыхание. За пределами дворца Священный Город с усилиями, но неуклонно возвращался к нормальной жизни. Плотники заканчивали ремонт последнего разрушенного причала; каменщики постепенно оттаскивали от арены обвалившиеся куски стен для укрепления ворот в Имперском дворце. Рыбаки вставали затемно, чтобы забросить сети в реку, а земледельцы доставляли остатки урожаев прошлого сезона на тяжелогруженых повозках или переправляли их по реке на баржах. Запахи цветов и благовоний из храмов пересиливали смрад от сжигаемых трупов; торговцы, раскинувшие лотки прямо под открытым небом, зазывали прохожих, громко нахваливая свои товары.

Но даже последний голодранец, неизмеримо далеко отстоящий от средоточия власти и могущества, ощущал во всех этих слышимых и зримых приметах человеческой деятельности нечто эфемерное и преходящее. Слухи и пересуды разносились, не признавая границ между сословиями. Император Цурануани пребывал в мире варваров, и лишь Искайзу, бог плутовства и случайности, поддерживал равновесие. Не только мир между двумя народами, но и устойчивость древней нации - все зависело от того, насколько сумеют понять друг друга два молодых правителя из столь чуждых миров.

Не имея возможности найти утешение в саду, среди фонтанов, Мара проводила часы в маленькой срединной комнате апартаментов Акомы. При неизменном присутствии солдат, теснившихся в обеих примыкающих комнатах, и часовых у всех дверей и окон она изучала записи и послания, а также поддерживала осторожные связи с другими властителями. Аракаси являлся чуть ли не ежечасно в самых различных обличьях - продавца птиц, гонца и даже нищенствующего монаха. Он неустанно трудился в промежутках между короткими минутами, когда ему удавалось вздремнуть, и использовал любую возможность раздобыть хотя бы крошечный лоскуток, знания, которое могло впоследствии пригодиться.

В соседнем помещении Люджан проводил со своими воинами тренировочные поединки на мечах. Ожидание могло измотать и вывести из себя кого угодно, и прежде всего солдат, у которых не было никакого дела, кроме бесконечного многочасового стояния на посту. Еще несколько отрядов Акомы пробрались в город; благодаря тщательно продуманным планам, в которых первое место отводилось тележке торговца коврами, удалось провести еще больше воинов на дворцовую территорию. Теперь гарнизон Мары в ее покоях составляли пятьдесят два бойца, и Джайкен начинал ворчать. Его поварята не "могли почистить котлы, не споткнувшись о чьи-то ножны, да и воинам Люджана приходилось спать вчетвером на одном коврике. При этом он намеревался привести сюда еще новое пополнение. Впрочем, особенно рассчитывать на увеличение численности охраны не приходилось ни Акоме, ни Другим властителям, поскольку имперские стражники заметили чрезмерный наплыв солдат в дворцовых пределах и теперь внимательно проверяли все прибывающие тележки и всех входящих слуг, дабы ограничить количество участников возможных столкновений.

Из внешнего коридора донесся звук торопливых шагов. Со своего места за столом в средней комнате Мара услышала, как к лязгу, звону и топоту поединка между Люджаном и его напарником примешался стук беговых сандалий, и обернула сразу помертвевшее лицо к Кевину:

– Что-то случилось.

Мидкемиец не стал спрашивать, откуда ей это известно или чем именно эти быстрые шаги отличаются от шагов десятка других скороходов, пробегающих ежечасно мимо апартаментов Акомы. Он лишь поклонился воину, которого перед тем сманил перекинуться в кости, и пересек комнату, чтобы сесть рядом с госпожой.