Слуги зла
Шрифт:
Ни гнилых пней, ни лишайников. Ни валежника, ни бурелома, ни сухой хвои, ни прошлогодних листьев. Ничего, напоминающего о распаде и смерти, нет в этом волшебном лесу, насквозь просвеченном июльским солнцем. Дэни рассеянно отмечает, что отмахиваться от комаров и слепней тоже не надо — крохотные кровососущие гады тут не водятся. Незнакомые, восхитительно яркие бабочки порхают над лилиями, но Дэни вдруг приходит в голову, что эти бабочки не выходят из коконов, не бывают гусеницами — они порхают тут всегда, а мерзких, поедающих листья волосатых червяков в этом лесу нет.
Белоснежные,
Внезапно деревья расступаются, открывая прекрасную и невероятную картину: волшебный чертог, выросший из цветущих ветвей, с листвой, образующей серебристо-зеленые стены, со стволами, держащими этот дивный дворец, как сваи. Окруженный чистейшими ключами, бьющими из-под поросших цветами камней, он возвышается на озерном берегу в солнечном свете. А перед дворцом, на золотой подставке стоит огромное зеркало в рамке из живых алых роз. В этом зеркале ослепительно горит солнце; Дэни еле различает в сиянии свой смутный и темный силуэт.
— Эльф, взгляни на себя! — приказывает королева Маб, и ее голос разносится по всему лесу, подобно колокольному звону. — Слышишь, рыцарь?
Дэни подходит к зеркалу, медленно, как под глубокой водой, и видит, как из солнечного света всплывает фигура, подобная ему только отчасти, рождающийся эльф, с глазами синими, как васильки после дождя, с гривой белокурых кудрей, с благородной осанкой прирожденного принца… Тяжелый зеленый бархат коснулся его кожи; Дэни на миг отрывает взгляд от зеркала, опускает глаза и смотрит на собственные ноги в сапогах из зеленого сафьяна, сшитых с нечеловеческим искусством.
Он осознает, что видит в зеркале собственное отражение — и все. Все, кроме этого золотого сияния, исчезло из души и из памяти. Он оборачивается, встречается взглядом с дивными очами королевы Маб и понимает, что есть еще и Любовь. Абсолютная Любовь. Государыня.
Королева Маб спешилась. Она стоит рядом, и эльф опускается на колени. Он хочет коснуться шлейфа ее одеяния, но не смеет. Он — пока совершенно никто, он ждет, когда его Государыня скажет…
— Твое имя Инглорион, — говорит королева Маб, касаясь кончиками пальцев его плеча и наполняя его радостью, как солнечными лучами. — Ты рожден Светом для того, чтобы нести Свет. То, что ты видишь вокруг — Пуща, твой дом.
— Это мой дом, — шепчет Инглорион. — Это мой мир. Ты — моя Государыня…
…Дэни открыл глаза и увидел красный отсвет на каменном потолке.
Горит огонь в очаге, подумал он, даже не приподнявшись. День сейчас? Ночь? Время в пещере спуталось, искусственный свет смешал части суток во что-то аморфное, имеющее значение только для орков.У огня кто-то сидел; горбатая тень колебалась на стене. Дэни тряхнул головой, смахивая волосы с глаз, потянулся, чувствуя во всем теле ленивую истому, похожую на давнюю усталость, и окликнул:
— Паук, это ты?
Сидящий у огня обернулся. Дэни увидел клок белесых волос и ухмыляющуюся мордочку с выбитым клыком.
— Это я, — радостно сообщила Шпилька. — Паук в патруле.
— Мне нужно с ним поговорить. — Дэни хотел сесть, но голова закружилась, и он снова улегся на тюфяк. С удивлением обнаружил, что накрыт шерстяным одеялом, довольно-таки шершавым и колючим, но безупречно теплым. — Позовешь?
Шпилька мотнула головой:
— Он сам придет. Хочешь молока? У нас теперь есть молоко.
— Откуда? — Дэни приподнялся на локтях, поражаясь собственной разбитой слабости. — Я хочу, но откуда вы взяли?
Шпилька подошла с глиняной крынкой. Молоко оказалось не коровьим, а каким-то заметно другим, довольно жирным, со странным привкусом, и теплым, будто его вскипятили и остудили.
— Яки были у соседей, — сказала Шпилька, придержав крынку. — Кое-кто выжил. Теперь в этом поселке собрались почти все уцелевшие из окрестностей. А наш Клык — вожак нового клана. Он старший. Нетопырь, Паук, Пырей, Топор, Дурман и Молния у него в свите.
— А Дурман и Топор — это кто? — спросил Дэни машинально. Остальные имена почему-то были знакомы, и в голове царил страшный сумбур. Он не только не мог понять, день сейчас или вечер, но и сколько времени он проспал. Казалось, что долго, ужасно долго. Казалось, он пару раз просыпался от кошмаров и снова засыпал. Чудно, действительно.
— Топор — вожак ребят с Драконьего Гребня, — ответила Шпилька. — А Дурман командовал инженерами на Серебряной реке. А что?
— Так… — Дэни протянул ей полупустую крынку, и вдруг увидел собственную руку, кости, рвущие кожу, руку кого-то, чуть не подохшего от голода, не эльфийскую, совсем не эльфийскую…
«А почему, собственно, ей быть эльфийской, — подумал он. — Чья это рука? Инглориона? Дэни?
Кто же я такой?»
Шпилька сидела рядом на корточках и наблюдала с доброжелательным интересом. Дэни чуть улыбнулся и спросил:
— А я долго провалялся?
Шпилька легонько пнула его в плечо — Дэни отчетливо осознал, что орка соразмеряет силу, чтобы не причинить ему боль.
— Почти месяц, — сказала она. — Сентябрь пришел к повороту.
Дэни зажмурился, мотнул головой, борясь с мутной слабостью, и вдруг понял, что она сказала:
— Сколько?!
— Дней двадцать пять.
Дэни сел, обхватив колени руками. Колени показались совершенно не своими.
— Но почему?!
Шпилька ткнула его носом в щеку — Дэни неловко отмахнулся ладонью.
— У тебя была горячка — знаешь, какая? Ребята здорово удивлялись, что ты выкрутился. Паук думает, что это не только от простуды, хотя ты здорово простудился, по-моему. Тут еще и чары. Ты же бредил такими вещами…
— Месяц… — пробормотал Дэни. — Я чуть не умер. Я месяц пробредил. И… Шпилька, мне очень надо поговорить с Пауком. Пожалуйста.