Слушайте, о волки!
Шрифт:
Обычный человек крайне редко (или практически никогда) не задаёт себе вопроса «А зачем я сотворил именно такой мир? и зачем продолжаю поддерживать такое творение?», а если и задаёт, то исключительно в его психоаналитическом аспекте, который звучит примерно как «А что лично я сделал для того, чтобы оказаться в такой ситуации и в этом качестве? И что я продолжаю для этого делать?» В то же время такой вопрос, будучи правильно поставлен и понят, принципиально меняет не только восприятие человеком мира, но и является ключом для изменения мира как такового: и уже не в психоаналитическом, а вполне себе в метафизическом аспекте. Эффект, который достигается таким вопросом (хотя только в его сугубо бытовой плоскости), отражён Михаилом Зощенко в рассказе о человеке, после многолетних проволочек проведшего в свою комнату электричество. Первым ударом для него стало созерцание дивана, на котором при недостатке света он умудрялся всё это время спать. Затем шок испытала уже его квартирная хозяйка, вопреки собственной воле затеявшая уборку. Результатом мощнейшего
К сожалению, на уровне бытовом сплошь и рядом так и происходит: на этом уровне матрица «Никогда хорошо не жили – нечего и начинать» выглядит особенно устойчивой. Однако если человек, в отличие от известного некошерного животного, способен-таки оторвать голову от корыта и посмотреть на небо, то для него слово «жизнь» (и производный от него глагол «жить») начинает обозначать нечто совершенно другое, количественно и качественно, чем содержимое его корыта. А при этом новом подходе осознание того, что «никогда хорошо не жили» (строго говоря, и не жили вообще) влечёт за собой неизбежное острое желание немедленно начать.
В такой плоскости вопрос «Чего я наТворил?» неожиданно приобретает глубокий метафизический смысл, который подчёркивается заглавной «Т» в глаголе. Тот, кто осознал себя не только творцом конкретной жизненной ситуации в частности, но и Творцом мира вообще, не может не понимать прямой и самой непосредственной причинной-следственной связи между всем тем, что он думает и делает в каждый момент времени, и теми результатами, которые он наблюдает вокруг себя. Но, допустим, он это понял. Ладно, говорит он себе, прямо сейчас начинаю думать и делать по-другому, тем самым совершенствуя своё Творение. Насколько его усилия будут в этом случае эффективны?
Ответ на этот вопрос прямо зависит от ответа на вопрос, вынесенный нами в первые строки этой книги. Неумолимая необходимость вынуждает нас вернуться к этому вопросу, а звучал он, напомним, так: насколько Бог зависим от законов созданного им же самим мира и насколько Творец свободен от своего Творения вообще?
Если мы отвечаем себе, что творец подобен велосипедисту, который после начала движения обречён безостановочно крутить педали, под угрозой в противном случае грохнуться оземь вместе с велосипедом, то возможность и шансы изменения творения существенно сужаются. В таком процессе творения законы сотворённого мира оборачиваются, в известном смысле, против творца, и он сам становится их заложником. Фраза «Не мы такие – жизнь такая», получившая на одной шестой части суши второе дыхание из уст киношных бандитов образца 90-х годов, означает как раз бессилие недоученных чародеев перед лицом ими же воплощённой реальности.
Однако, если мы сравним творца с пианистом, который опустил руки на клавиши с целью сыграть первый концерт Чайковского, но вместо этого заиграл почему-то собачий вальс, то никто и ничто не мешает ему вернуться к исходному замыслу: причём сделать это можно так виртуозно, что слушатели воспримут звучавшее до этого просто как авторскую трактовку пролога к основному произведению.
Дальше – больше. Приведя оппозицию «Творцы и твари» в исходное положение, человек неизбежно оказывается в пространственно-временном континууме, который принципиально отличается от ранее ему предложенного и некритично им усвоенного. На место шустрилы, которого ненадолго запустили помародёрствовать в чужом амбаре, и главной целью которого было вынести побольше, пытаясь при этом совмещать на своём лице чувство собственного достоинства с благодарным смирением, приходит инженер или художник, созерцающий собственный мир на предмет того, что в нём ещё можно (или нужно) попробовать, подкрутить, подмалевать: при том, что сроки не поджимают, поскольку дату дедлайна устанавливает приёмная комиссия в лице его же самого.
Для осознания получившегося эффекта в полной мере, читателю предлагается представить, что в каждом создаваемом каждым творцом мире начинает действовать огромное количество созданных волею этого творца демиургов рангом пониже, но оказывающих на происходящее в этом мире пусть и не столь значительное, но вполне определённое влияние. Творец, таким образом, имеет дело с чем-то вроде самообучающейся программы, которую он написал: созданная им Вселенная сразу и неизбежно, независимо от его воли, структурируется по фрактальному принципу, распадаясь на несколько крупных, вложенных в неё саму, матрёшек, и огромное количество вложенных друг в друга матрёшек поменьше. В каждой из этих матрёшек, следуя тому же принципу фрактала, воспроизводится вся совокупность законов изначально созданного мира, и многочисленные копии личности самого творца, наделённые теми же самыми творческими возможностями, пусть и иногда в несколько карикатурной форме.
«Во что смотришься – в то и обращаешься» или, что тоже самое, «Чем сам являешься – то и порождаешь».
Практической иллюстрацией вышесказанного может послужить следующее. Некий офисный клерк, проснувшись с утра, и быстро и привычно сконструировав вокруг себя собственную Вселенную из «двушки» на окраине Москвы, претенциозного евроремонта, смеси снобизма с ресентиментом и лёгкого похмелья, идёт на кухню, где возле плиты уже ворочается среднебюджетная девушка в футболке на голое тело, неумело пытаясь соорудить омлет. По отношению нему, к творцу этой Вселенной, девушка является демиургом первого уровня, а создаваемая ею самой в данный момент под-Вселенная, то есть матрёшка первого фрактала, примерно может быть определена как «Жрать охота, да и этому дураку надо чего-нибудь приготовить». Нетрудно заметить, что этот фрактал не создан творцом напрямую,
над его творением трудится демиург: но вот те параметры, по которым оно производится, равно как и методы творения, используемые демиургом, и сам демиург как таковой, – всё это находится в прямой зависимости от творца, и не может быть больше, чем он сам. В ходе явления творца народу, то есть своего вхождения на кухню, творец может вступить в контакт с творением, произнеся нечто вроде «Чо, опять омлет? Другого ничего не можешь сделать?», на что творение – оно же демиург первого уровня – отреагирует, например: «Блин, да я вообще щас делать ничего не буду!», завершая, таким образом, конструирование фрактала общей Вселенной по заданному чертежу.За завтраком демиург первого уровня оживлённо расскажет творцу о некоей Машке, которая, прикинь, вчера напилась, вызвала такси и уехала, а этот её алень потом ходил и всех спрашивал «Машу не видели?», – вводя, таким образом, в общую Вселенную (конкретно в пределах обслуживаемого данным демиургом фрактала), ещё две параллельных фрактальных под-вселенных, матрёшки второго уровня, с обслуживающими их демиургами. В одной из них, называемой «Отъезд пьяной на такси», верховодит демиург второго уровня Машка (повторно отмечаем, что этот демиург, и эта под-вселенная, сотворены уже не непосредственно творцом Вселенной, офисным клерком, а уполномоченным на его создание предыдущим демиургом в футболке на голое тело). Одновременно, и параллельно ей, создаётся под-вселенная под названием «В поисках Машки» с демиургом второго уровня Аленем (в которой, по-видимому, в дальнейшем тоже будет сотворено много интересного).
И так далее, и так до бесконечности. Желающие могут взять эту матрицу и наложить её на тот процесс творения, которым они сами заняты в ежедневном режиме: всё будет воспроизведено до деталей, эта схема сбоев не даёт. Она отвечает нам на вопрос, почему же творцу так сложно бывает не просто сотворить нечто принципиально новое, но хотя бы даже скорректировать процесс творения: дело как раз в том, что он участвует в творении не один, одновременно с ним над процессом трудится огромное количество порождённых его волей демиургов различных уровней. И, хотя логика и принципы их творения в целом, как правило, совпадают с логикой творца, но сама эта логика может быть извращена до такой степени, что будет порождать внутри собственной Вселенной демиургов зла и разрушения. Тем не менее, как мы увидели, приписывать им самостоятельную волю и обвинять их в том, что сотворённый ими фрактал внутри общей Вселенной оказался гнездом разврата, источником высокого напряжения или зловонной помойкой, будет ошибкой. Подлинная причина выше. Куда выше.
Как говорил герой известного анекдота Вовочка, подсматривая за родителями в замочную скважину, «…И эти люди запрещают мне ковыряться в носу?» Демиурги, занятые обустройством конкретного фрактала, часто заставляют творца пересмотреть своё отношение к творению в целом: иногда пересмотреть принципиально.
В вышеприведённой схеме, разумеется, нет ничего нового: она описывалась множество раз. Достаточно вспомнить, скажем, ветхозаветную книгу «Бытие», где в первую неделю Бог творит множество изначальных чудес, включая одновременное создание мужчины и женщины по образу своему (подобие Божие, очевидно, в базовый пакет людей не входило, и его обретение было включено в жизненную задачу созданных). Однако стоило Богу на седьмой день взять отгул, как в созданном им мире моментально объявился некий Господь (то есть демиург второго уровня), который приступил к формированию собственного фрактала, включая создание копии человека из глины, а копии его жены – из выломанного у него ребра (можно предположить, что и все последующие чудеса этого господина носили столь же утилитарный и сугубо прикладной характер). Сколько подобных господ с тех пор шарахается по планете, создавая собственные миры и населяя их пародиями на изначальное творение, можно только предположить: метапсихологию в данном случае интересует сам Принцип и механика его воплощения, а не его вторичные результаты, опосредованные или посредственные, удовлетворительные или не очень.
Поскольку творение носит не разовый характер (за исключением немногих созданных Г-дами креационистами матрёшек), то для его поддержания и развития требуется постоянное продолжение усилия (подробнее об усилии см. главу «Священная война»). Именно это и предоставляет творцу возможность начать творить нечто, отличающееся от сделанного ранее в лучшую сторону: причём сразу, как только он сам до этого дозреет. Сам по себе волевой акт творца, направленный на изменение в лучшую сторону создаваемой им Вселенной, по изложенной выше логике неизбежно оказывает влияние и на созданных им демиургов, – даже если самому творцу ошибочно кажется, что они уже давно распустились, действуют по своему усмотрению, и что созданные ими фракталы стали равно велики Вселенной, или даже её превзошли. По мере пробуждения творца пробуждаются и демиурги. Поскольку каждый из них, разумеется, мнит себя творцом и создателем собственной Вселенной, не подозревая, что и он сам, и его продукт являются лишь порождением чужого воображения, то принятое творцом решение об изменении творения демиург приписывает себе: после чего с удвоенной силой начинает транслировать это решение во все созданные им фракталы, тем самым пробуждая всех слепленных из глины Аленей и высосанных из ребра Машек, и заставляя их наводить порядок в том, что они, в свою очередь, считают собственной Вселенной. Таким образом, подлинный Творец, то есть уважаемый читатель, запускает своего рода цепную реакцию, единственным условием продолжения которой является поддержание своего ума и своего поведения соответствующими вновь выбранному курсу. Если соскочит творец, соскочат, как вы уже поняли, и все нижестоящие инстанции.