Слушайте звезды! (сборник)
Шрифт:
Это ему казалось, что незаметно. Не мог же он знать, что накануне такие же «любители» книг, как он, только порешительнее, ночью залезли в окно и основательно поживились. И теперь женщины за стойкой настороженно всматривались во всех приходящих.
Но, хотя и увидели, как он спрятал книгу, высказывать вслух подозрение, оскорбить человека при всех не решались. Люди, работающие с книгами, вообще много деликатнее, тоньше, чем любые другие. Только когда все, кто стоял в очереди впереди него, ушли и он сам, расписавшись в карточке, направился к выходу, окликнули: «Молодой человек, можно вас на минуточку?» Не думая худого, он откликнулся: «Да, пожалуйста!» — «Простите, у вас в сумке книги только из нашей библиотеки?» — «Да-а…» одеревеневшим сразу языком ответил он. «Можно посмотреть?» Он заметался, зашумел: «Что за глупости?
Пока ждали приезда представителя власти, отпустили покурить. Куда убежишь, если в сумке и паспорт оказался? Стоя на крыльце библиотеки и затягиваясь горьким противным дымом, он, неожиданно для себя, поднял глаза к небу и взмолился мысленно: «Господи! Если ты есть — пронеси! Сделай так, чтобы все уладилось! Никогда больше книг воровать не буду! — подумал и добавил: — И ничего другого тоже не украду». Хотя, кроме книг и в детстве яблок из соседского сада, ничего и не крал в жизни своей. И не верил он в бога — какой бог в наше-то время? — а тут проснулось что-то, схватился за последнюю, нереальную соломинку.
И чудо произошло. Приехал хмурый длинный милиционер, полистал паспорт, расспросил женщин из библиотеки, покрутил головой, прочитал нудным голосом нотацию, а потом вернул паспорт и сказал: «Проваливай! В следующий раз плохо будет!» Женщины не возражали. Они ведь, в сущности, добрыми тетками были, только книг жалко.
Он бежал, а уши так горели, что люди, наверное, вслед оборачивались. Про бога, которому только что молился, забыл, повторял лишь: «Ох, как стыдно, как стыдно!» Книг он с тех пор действительно не воровал. Даже в библиотеки стал реже ходить. А уж ту, где его поймали, за три версты оббегал…
Тут сны пошли на убыль. Он словно выплывал откуда-то из глубины, шел все быстрее к поверхности, разводя в стороны податливую бесформенную тьму. Потом он вынырнул, раскрыл глаза и вдохнул глубоко свежий воздух, лившийся из распахнутой двери на балкон.
В понедельник занятия начинались с обеда, во вторую смену. Вполне можно было с утра сходить к врачу. Медпункт помещался тут же, в студгородке. Но чувствовал себя Ким сносно, позавтракал с аппетитом, собственную личность не насилуя. Курить, правда, по-прежнему не хотелось. Он и не стал пробовать, опасаясь, что все вернется. И, представив, что сначала придется сидеть в очереди (а очередь будет, она всегда там есть), а потом отвечать на вопросы строгой пожилой врачицы, которая на всех смотрит с подозрением, полагая симулянтами, измерять температуру и в конце концов получить справку на один день с диагнозом ОРЗ — острое респираторное заболевание, Ким покачал головой. Температуру он и сам себе измерил, было всего тридцать семь градусов, маловато для справки. Один день, наверное, для здоровья ничего не решал, и пропускать занятия сейчас, перед сессией, было бы глупо. Поэтому, поколебавшись еще немного, он мысленно махнул рукой: «Наплевать!» — и к врачу не пошел.
А отправился в институтскую библиотеку — кое-что посмотреть в периодике: экзамен по страноведению тоже нужно будет сдавать.
В этот относительно ранний час жара была уже довольно сильной. И хотя самого своего верха она должна была достичь после полудня, солнце с такой силой ударило по глазам, едва он вышел из общежития, что Ким даже споткнулся, отступил назад, в тень, и несколько секунд видел только радужные пятна. Когда зрение понемногу возвратилось, он вытащил старые свои солнцезащитные очки и нацепил их на нос. Правое стекло было треснутым, и мир виделся словно разделенным на две половинки.
От рынка, тихого и пустынного в понедельник, Ким свернул к старому кладбищу, чтобы срезать угол и пройтись по заросшим сиренью аллеям. Вообще старое кладбище не было таким пугающим, какими обычно бывают подобные места. Сюда охотно приходили влюбленные: очень
уж тихо и спокойно. И красиво. Не в смысле последнего приюта, хотя, конечно, в старину умели выбирать места, где успокоиться; Может быть, кладбище когда-то и напоминало кладбище. Но сейчас оно больше походило на сад или густую рощу с дорожками и скамейками в укромных местах. Не хоронили здесь уже лет сто. Однако внешний вид кладбища, особенно стену, его окружавшую, поддерживали в достойном виде.Стена была городской достопримечательностью. Какая-то ее часть еще при Суворове относилась к крепости. Уже в наше время стену восстановили и, чтобы добро не пропадало, превратили в кладбищенскую.
Крепкая стена была, добротно сложенная из крупных каменных блоков, пушкой не прошибешь. А Ким вывалил из нее довольно основательный кусок. Произошло это как бы случайно, ненароком. Задумавшись, он прошел мимо той аллеи, что вела к выходу, и спохватился только, когда уперся в стену. Надо было сворачивать. Но он подумал: хорошо бы пройти — все путь короче. Внезапно заломило затылок, все поплыло перед глазами, потом словно блеснула бесшумная вспышка, и опомнился он уже по ту сторону стены в клубах пыли, посреди разбросанных камней. Боль в затылке затихала, он стоял и недоуменно крутил головой. Потом обернулся на пролом в стене. Стена выглядела так, будто сквозь нее прошел тяжелый танк. «Ничего себе», — подумал Ким и, сообразив, что кто-нибудь мог видеть это происшествие, поторопился уйти.
Его болезнь привела к совершенно неожиданным последствиям. Он это хорошо понимал. И у Кима не было ни малейшего сомнения в том, как именно он проломил стену. Все помнилось очень четко: подумал, что хорошо бы не тащиться к выходу, а пройти прямо здесь, и затем представил, как разваливается стена. И стена тут же развалилась.
Разумного объяснения всему этому не было. Что-то не слышал он о болезнях, дающих паранормальные способности. Телекинез это называется, что ли? Или иначе? Раньше ничего подобного он делать не мог. Это точно. А теперь вот…
Тем не менее особого вреда здоровью такое его достижение не причинило. Чувствовал он себя по-прежнему. Не совсем чтобы хорошо, но не так уж и плохо. Вот разве что гул этот… Он вслушался в себя. Гул действительно был. Глубоко-глубоко тянулось непрерывное басовитое гудение. Словно работал маломощный стабилизатор напряжения. Ким грустно усмехнулся — вот, работает в нем некий трансформатор. А как перегорит, тут всему конец и придет. Веселенькая мысль, и была она под стать настроению Кима. Как себя может чувствовать человек, внезапно обнаруживший, что он экстрасенс? Да не такой, о которых все уже наслышаны, и кое-кто даже попробовал на себе — визуальные диагносты и мануальные терапевты, Джуны и бабы Нади из Зимней Ставки. К этим привыкли, о них даже газеты пишут в относительно уважительном тоне. Нет, каково ощутить себя не врачующим и по крайней мере безвредным, а разрушающим и очень реальным? Настолько реальным, что пыль от разбитой стены осела на одежде, и нужно было снять куртку и основательно ее встряхнуть.
Расскажи Киму кто-нибудь такое о себе, он не стал бы, конечно, смеяться, сочувственно кивал бы, спрашивал, чем помочь и при твердом внутреннем убеждении, что сбрендил человек, смотрел бы на рассказчика не без тайного интереса: а вдруг все-таки? Сейчас же, наоборот, при почти полной убежденности оставался малый процент сомнения — а не ерунда ли все это? Сомнения ничем не обоснованного, принимая во внимание пыль на куртке и иногда вдруг становящийся особенно слышным гул в глубине сознания. А все же не мешало бы проверить. Хотя и страшновато. Размышляя об этом, Ким поднялся со скамейки, на которой сидел уже около часа, и медленно двинулся вниз по улице, направляясь к центру города, к институту.
И едва не окончил свою жизнь под колесами здоровенного голубого «ЗИЛа», обляпанного до самой крыши цементным раствором. Тот пер, не обращая внимания на одинокого пешехода, ступившего на мостовую, и даже не подумал дать издалека предупреждающий сигнал. Клаксон коротко и зло рявкнул в последнюю секунду, и Ким еле успел отпрыгнуть. У него все прямо оборвалось внутри, стоял и смотрел вслед самосвалу, не имея сил хотя бы выругаться как следует. «С-собака страшная…» — выговорил он наконец, приходя в себя и возвращая краску на лицо. Усмехнулся — чуть-чуть не стало на одного экстрасенса меньше. И никто так и не узнал бы его тайны.