Служба - дни и ночи

В общем, поженились, а вернее, сошлись, и стали проживать в доме Марфы, а дом Раховских по ее настоянию продали. Тяжело Леониду с Марфой было. Она из него душу тянула, да и Виктору покоя не давала, в служанку превратила его. Он ей и белье стирал, и печь топил. Даже в школу пускать не хотела. Но здесь уже мы вмешались, и только благодаря этому Виктор продолжал учебу. Марфа у нас верующая, вечно у нее из других деревень мужики и бабы собирались. Она и Виктора втянула в это дело. Он часто ходил с ней в соседнюю деревню на их сборища. Потом умер и Леонид. Виктор остался при Марфе. Однажды, когда он поехал в лес за дровами, случилось так, что щепка из-под топора попала ему в левый глаз. Он долго пролежал в больнице. Глаз ему врачи спасли, но зрение сильно ухудшилось. С трудом закончил восемь классов, стал работать слесарем в наших мастерских. Да, видно, глубоко ему Марфа в душу залезла. Он уже взрослым стал, а продолжал общаться с сектантами. Что мы с ним ни делали: и беседовали много, и ребята пытались привлечь его к спорту, на танцы в клуб звали, а он отмахивался. Буквально приворожила его Марфа: днем он на работе, вечером у нее домохозяйкой, а к ночи на молитвы вместе ходили. Вскоре у них в доме начали собираться. Мы говорили Марфе, чтобы не губила парня, так она такой концерт закатила, а потом даже жалобу в район написала, что ей, мол, молиться запрещают...

— Виктор в армии не служил? — спросил Ларин.

— Нет, из-за глаза его не взяли. Переживал очень парень, а потом в Минск подался, на завод устроился, говорят, в общежитии место получил.

— А часто он приезжает?

— Раньше часто, теперь пореже. Марфа все его в неблагодарности упрекала: забыл, мол, как она его на ноги поставила. А он, глупый, слушал ее, а потом, видимо, в городе ума-разума набрался, понял, чем он ей обязан.

— А последний раз когда он приезжал?

— Что-то давненько я его не видела. Впрочем, где-то в конце июня или в начале этого месяца мне Казеева Люба — она у нас на почте работает — рассказывала, что видела Виктора, он будто бы во дворе Марфы дрова колол.

— А сколько он здесь был?

— Да кто его знает, не интересовалась я.

Ларин поблагодарил ее, и они, попрощавшись, вышли на улицу.

— Ну, что дальше делать будем? — спросил Яськов.

Ларин помолчал, а затем решительно предложил:

— Пойдем к этой старухе! Ты знаешь, где она живет?

Яськов ответил:

— Ведаю, но давай сначала поговорим с Казеевой. Она дивчина добрая и может нам помочь.

— А что, может, ты и прав? Давай к ней, где здесь почта?

— А уже подходим.

Через минуту они уже входили в небольшой кирпичный домик. Им повезло: в прохладном помещении, кроме светловолосой, одетой в ситцевый сарафан девушки, никого не было. Яськов, после того как они поздоровались, пошутил:

— Видишь, я же говорил, что Люба одна будет. Она в это время женихов принимает.

Казеева сразу же узнала Яськова и весело рассмеялась его шутке:

— Вы, Андрей Иванович, наверное, специально и привезли мне в это время жениха?

— А как же! Погляди, чем он не жених!

Но Ларин, боясь, что может войти кто-нибудь и помешать беседе, перебил его:

— Ну ладно тебе, Андрей Иванович, к девушке приставать. У нее женихов хоть пруд пруди, без сватов обойдется, — и, повернувшись к Казеевой, сказал: — Мы, Люба, к вам по делу. Скажите, пожалуйста, когда вы видели Виктора Раховского?

Казеева на секунду задумалась, а потом ответила:

— Да, видела. В первых числах месяца. Я шла по улице, а он во дворе дрова колол и в сарай их сносил. Мы поздоровались, и я, не останавливаясь, пошла дальше.

— А что же вы не поговорили с парнем? Он долго не был в деревне, а вы с ним вроде бы день не виделись? — шутя спросил Ларин.

Девушка неожиданно покраснела:

— Он, понимаете, решил позагорать, одет был по-пляжному, и мне было неудобно останавливаться.

— Люба, а какого числа это было, вы не помните?

Девушка встала и, подойдя к столу, раскрыла какую-то тетрадь. Проведя пальцем сверху вниз, ответила:

— Это было третьего июля, я в тот день перевод Лукашевичу носила. Он заболел и не мог на почту сам прийти.

— А больше вы его не видели или, может, слышали что-либо о нем?

— Нет, я его больше не видела.

Ларин понял, что девушка больше ничем им не поможет. Простившись, они направились к дому Марфы Клещ.

По тому, как Яськов, шагая рядом, отвечал на приветствия встречных, Ларин подметил: его здесь знают все. А Яськов не спеша поучал его, как надо вести себя со старухой. Из его наставления, длившегося на протяжении всего пути, Максим понял, что надо действовать решительней и этим не дать старухе устроить скандал до того, как они попадут в дом. Он был согласен с мнением Яськова, что Раховский мог оказаться дома. Ларин все с большим уважением относился к этому, казалось, медлительному участковому инспектору, в словах и в действиях которого чувствовались житейская мудрость и профессиональная рассудительность.

Вот и дом Марфы. Небольшой, деревянный, как большинство домов деревни. Он обнесен невысоким забором. Клещ была во дворе и что-то делала у сарая. Яськов открыл калитку:

— Добрый день! — и, не дожидаясь, пока старуха узнает его, продолжал: — Это я, Яськов, пойдем в хату, поговорить надо.

И он первым вошел в сени. Ларин последовал за ним. Они прошли первую небольшую проходную комнату, часть которой занимали русская печь, стол и две сколоченные из досок скамьи. Вторая комната была побольше. Справа, в углу за шкафом, виднелась деревянная кровать. На середине комнаты стоял круглый стол, покрытый домотканой скатертью, а около стены — диван. Стены оклеены обоями.

Послышались тяжелые шаги Марфы. Она вошла в комнату, села на диван и молча уставилась на шкаф. Весь ее вид говорил о том, что она не расположена к беседе. Ларин и Яськов стояли недалеко от входа. Максим понял, что ожидать от нее приглашения присесть бесполезно, и поэтому, взяв стоявший у стола стул, сел напротив Марфы.

— Вы, конечно, бабушка, знаете, что мы из милиции, и у нас к вам несколько вопросов.

Марфа застонала и, отодвинувшись в угол дивана, нехотя спросила:

— Какие вопросы могут быть к больному человеку?

— Нас интересует, где Виктор?

— А кто его знает, где он.

— Он приезжал к вам?

— Ну, приезжал. Приехал, побыл один день и назавтра уехал.

— Что же он так мало был?

— Кто его знает. Сказал, что дела у него в Минске.

— А чем он занимался здесь?

— Дрова порезанные с начала лета лежали, он их поколол и поехал. Говорила ему, чтобы погостил, так он не захотел.

— Скажите, он один к вам приезжал или с друзьями?

— Один.

— Какого это числа было, не помните?

— Нет, не помню, но знаю, что это было в конце прошлого месяца, а уехал он на следующий день.

Ларин решил уточнить;

— Вы хорошо помните, что это было в июне, а не в этом месяце?

— Конечно, помню. В этом месяце его у меня не было.

«Забыла старуха», — подумал Ларин и задал еще вопрос:

— И куда же он поехал?

— Да говорил, что в Минск, а на самом деле куда он подался, я не знаю, да и не мое это дело. У него своя голова на плечах.

Затем старуха, давая понять, что беседовать она больше не желает, заохала, и Ларин решил уходить, но Яськов, до этого молчавший, с какой-то ехидцей спросил: