Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

Павел Михайлович, будучи уже в преклонных годах, сильно захворал. Лечивший доктор признал все признаки близкой его смерти и посоветовал, чтобы снять с себя ответственность, пригласить консилиум известных профессоров. Консилиум пришел к таковому же заключению, как и лечивший доктор: состояние его безнадежно по слабости сердца и пульса, по их мнению, вряд ли он проживет эту ночь.

Сыновья принуждены были примириться мысленно, что они теряют отца, но, будучи по расчетливости в папашу, решили немедленно же приступить к приготовлению к похоронам. Заказали гроб, купили у известного фабриканта парчи В. Г. Сапожникова 6 два покрова большой ценности. Вечером этого дня Павел Михайлович открыл глаза, приподнялся на кровати и сел, попросил дать ему что-нибудь поесть, с желанием получить зернистой икры. Икру достали, он съел чайную ложку, после чего крепко заснул. Вызванный доктор сообщил, что случился перелом болезни и есть шансы на выздоровление.

63-6

В. Г. Сапожников был совладельцем фабрик шелковых и парчовых изделий в Москве и в Московской губ., входивших в состав Торгового дома «А. и В. Сарожниковы».

Павел Михайлович выздоровел и жил еще лет пять или шесть. Для детей Рябушинского получилось неприятное положение: боязнь, если слухи дойдут до отца, за покупку гроба и покровов, чем они могут сильно расстроить его. Поехали к Сапожникову и рассказали об их неприятном положении, прося покровы в дом не посылать и не просить пока за них деньги, обещаясь расплатиться за них потом. Сапожников согласился. С гробовщиком тоже было улажено, и таким образом все было сделано, чтобы отец не узнал. Обо всем этом рассказал В. Г. Сапожников Н. А. Найденову, который передал мне.

После смерти Павла Михайловича сыновья его развернули свои дела в большем масштабе, с приемами ловких европейских коммерсантов. Учредили в Москве банк 7 , сделались чуть ли не полными хозяевами Харьковского Земельного банка; купили известную льняную фабрику Локалова, лучшую из всех фабрик в России, славившуюся своим бельевым товаром; построили большую типографию 8 и еще много других предприятий, наименования которых забыл. Локаловская фабрика принадлежала двум дочерям Локалова, вышедшим замуж за двух родных братьев Лопатиных, с которыми я был знаком и имел раньше с ними торговые дела как с бывшими хозяевами бумагопрядильной фабрики.

63-7

В 1902 г. сыновьями П. М. Рябушинского был основан Банкирский дом братьев Рябушинских.

63-8

Типография «Утро России» П. П. Рябушинского была выстроена в 1907–1909 гг. по адресу: Большой Путинковский пер., д. 3. С 1913 г. принадлежала «Товариществу на паях типографии Рябушинских».

После продажи ими локаловской фабрики я встретил Владимира Егоровича Лопатина, которого и спросил: «Что заставило вас продать фабрику Рябушинскому? Неужели вам не жаль было ее?» — «Наоборот, — ответил он, — мы рады, что развязались от нее: фабрика старая, можем выстроить за три миллиона рублей, как мы за нее взяли, образцовую фабрику со всеми усовершенствованиями». Я заметил ему: «А все-таки жаль, много души человеческой вложено было в это дело основателем, чего за деньги купить невозможно!»

Мои слова оправдались: Рябушинские в первый же год владения ею получили прибыли 3 миллиона рублей без всяких затрат на нее. После этого выяснившегося результата ко мне зашел В. Е. Лопатин, уже не мечтавший о постройке новой фабрики, а с большим озлоблением говорил о Рябушинских и поднимал вопрос: нельзя ли через Министерство торговли и мануфактур воздействовать на Рябушинских, допускающих какие-то неправильности в производстве, нарушающие интересы государства. Я теперь забыл, в чем заключались неправильности, да меня, право, это и тогда мало интересовало. Я только увидал из его слов и тона разговора, что он почувствовал свою ошибку продажи «золотого дна» и свою нерасчетливость и свою злобу изливает на Рябушинских. Когда он уходил от меня, я подумал: «Бог кого хочет наказать — ума лишает!»

Из всех многочисленных сыновей Павла Михайловича оказался неудачником Николай, про его шалопайство разговоров было много. Выстроенный им дом под наименованием «Черный лебедь» в Петровском парке прославился оргиями 9 , и братья, желая спасти его состояние, просили о назначении над ним опеки; она была устроена.

Его брат Владимир Павлович мне при присяжном поверенном Иване Николаевиче Сахарове сказал о Николае: «Брат Николай — мерзавец, позор нашей семьи, он для нас всех enfant terrible 10 !»

63-9

Ср.: «Считаясь баснословным богачом, он (Н. П. Рябушинский. — B.JI., Е.Ю.) Возглавлял всю московскую художественную молодежь и в своей вилле «Черный лебедь» стал устраивать какие-то удивительные пиры, а то и настоящие «афинские ночи». В этой же вилле он держал на свободе, пугая тем соседей, диких зверей» (Бенуа А. Н. Мои воспоминания. М., 1980. Т. 2. С. 439). Н. П. Рябушинский был известным меценатом и коллекционером, в 1906–1909 гг. издавал литературно-критический и художественный журнал «Золотое руно». См.: Петров Ю. А. Династия Рябушинских. М., 1997. С. 143–150.

63-10

Enfant terrible (фр.) — шалопай, мот и гуляка, дословно — «ужасный ребенок».

Этот Николай и во время революции прославился всякой гадостью, его избегали и чурались 11 .

ГЛАВА 64

В описываемое мною время, то есть приблизительно в 1900-х годах, в России было два сахарных короля: один в С.-Петербурге Людовик Кениг, прославившийся изделием сахара-рафинада, и другой — в Киеве Бродский, производитель сахарного песка.

Кениг, перебравшийся из Германии в Россию, начал свою деятельность простым булочником, потом перешел на рафинирование сахара и к описываемым мною годам обладал капиталом в 40 миллионов рублей. У него было два сына; старший не пожелал заниматься коммерческими делами, а выбрал профессию ученого 1 ; второй сын, Лев Людовикович, пожелал вести свое личное дело и не быть в зависимости от отца. Отец выстроил ему в С.-Петербурге бумагопрядильню в 100 тысяч веретен стоимостью около 2 миллионов рублей 2 и дал еще миллион рублей как оборотный капитал. Лев Людовикович начал работать самостоятельно, без всякой зависимости от отца.

63-11

Н. Г. Думова, работавшая с материалами парижского Национального архива, приводит документальные и устные свидетельства о том, что после революции (до своей эмиграции в 1922 г.) Н. П. Рябушинский сотрудничал с ЧК и указывал этой организации местонахождение частных художественных собраний. См.: Цумова Н. Московские меценаты. М., 1992. С. 262–263.

64-1

Имеется в виду инженер Евгений Людовикович (Леопольдович) Кениг.

64-2

Имеется в виду бумагопрядильная фабрика «Л. Кениг младший» в Петербурге.

Лев Людовикович представлял из себя чистейшего бурша, хотя ему было, пожалуй, более 40 лет. Громадного роста, я сам высокого роста, но приходилось на него смотреть, только подняв голову; с оловянными глазами, как у замороженного судака. Когда смотрел на него, невольно представлялось: природа, создавая его, как будто взяла громадный кряж дуба и поручила из него обделать плотнику, не одаренному изящным вкусом, сделавшему без всякой художественной отделки, — так все его черты лица и тела были грубы и просты. Силой он обладал необычайной: рубль серебряный двумя пальцами скатывал в трубочку, подкову сплетал бантиком.

Лев Людовикович рассказывал, что, будучи однажды на охоте за медведями, по своей оплошности попал в лапы к большому медведю, и он мог сдерживать медведя, схватив его за горло и душить, пока не подоспел к нему на помощь его двоюродный брат Василий Васильевич Битц 3 , выстреливший в медведя в двадцати шагах, попавший медведю в глаз и убив[ший] его.

Василий Васильевич после этого приобрел у Кенига большое расположение и дружбу, и Кениг ему одному поручал быть маклером по закупке хлопка.

64-3

Правильно — Бетц; он был племянником Кенига.

Василий Васильевич рассказывал об этой охоте с большим волнением и ужасом от того страха и боязни, что он пережил, стреляя в медведя: мог легко попасть в брата, валяющегося в объятиях с медведем, лицо Кенига было очень близко от морды медведя, и «тем более, — говорил он, — у меня от страха за жизнь брата дрожали руки». Подбежавшие псковичи и крестьяне освободили полумертвого Кенига из объятий убитого медведя; хотя костей у Кенига медведь не повредил, но ему долго пришлось лечиться от ран.

Вес тела Кенига был феноменален: что-то около четырнадцати пудов, если только не более, но, впрочем, я хорошо тут не помню, какую он называв цифру; тяжесть его тела доставляла ему много огорчений: так, он не мог ездить на наемных экипажах или извозчиках, а ездил только на своей, специально сделанном по его заказу. Отправляясь в Берлин, он отсылал туда свой экипаж. Интересен его рассказ: однажды, будучи в Берлине с женой и детьми, он отдал свой экипаж им для поездки в зоологический сад, сам же предполагал пойти туда пешком и с женой уговорился, что она должна быть в известный час в определенном месте. Жена уехала, а в это время к нему явился знакомый, с которым он решил распить бутылочку своего излюбленного вина рейнвейна; когда несколько бутылок было выпито, он спохватился, что времени осталось мало и ему не дойти пешком до зоологического сада. Выйдя из гостиницы, он поспешил к стоянке извозчиков и сел на первого, но, только что экипаж тронулся в путь, рессоры у экипажа сломались, он принужден был сесть на другого, но и с другим случилось то же, он пересел на третьего; с этим экипажем шло все благополучно, но, проехав полпути, он почувствовал, что одна из рессор сломалась, но молчал, думая, хорошо бы было хотя на одной рессоре доехать. Доехал благополучно, но, когда слезал из экипажа, сломалась и вторая рессора. Извозчик был в большом огорчении: он глубоко верил в прочность своего экипажа. Кенигу стало жаль его, он заплатил стоимость починки рессор. На другой день отправился на прогулку, и, приближаясь к тому месту, где была стоянка извозчиков, он заметил, как они, увидав его, бросились к своим экипажам, сели на козлы и, стегая лошадей, быстро разъехались в разные стороны.