Слышишь, Кричит сова !

– Не. Лоток у меня. А сейчас Ваньку подменить заставили.- Феня обиженно поджала губы.- Ему, видишь, учиться нужно. А мне не нужно?

Тут Феня вдруг смолкла и уставилась на Ивана с тем же выражением, которое мелькнуло у нее на лице, когда он только вошел.

Иван этому значения не придал, подумав неожиданно, что, если ничего у него не выйдет, то, пожалуй, устроиться здесь можно, и даже неплохо. Вон даже джем сливовый - бери - не хочу, колеса мажут. Тут его и осенило прощай, резиновые консервы! И он спросил: - А ведра с крышками есть?

– Есть...- робко ответила Феня.

– Ну-ка давай. Нормально,- осмотрев поданное Феней эмалированное ведро, сказал Иван.- Навали-ка мне сюда вот этого,- ткнул пальцем в шершавый бок бочки.

– Да зачем вам столько?
– удивилась Феня.

– Колесики мазать!
– весело ответил Иван, похлопав себя по животу.

– Так вы извозчик,- обиделась Феня,- а все расспрашиваете, расспрашиваете...

– Извозчик, а то кто ж,- подтвердил Иван и заметил, как с Фениного лица сошло непонятное выражение растерянности и страха. А Феня и вовсе развеселилась: - А я-то подумала... Надо ж такое,- вдруг прыснула она.Думала, переоделся и проверять пришел!

– Кто переоделся?
– не понял Жуков.- О чем это вы?

– Да уж очень вы на Ваньку похожи,- пояснила Феня.- Ну, которого я подменяю. На Жукова.

Сказать, что Иван замер, как громом пораженный,- значит употребить набивший оскомину штамп. Но, что поделать, когда чувство, которое мгновенно испытал Иван, услышав Фенино объяснение, в лучшем случае сравнимо с ощущением, что тебе на голову свалился, скажем, платяной шкаф или что-нибудь еще более увесистое.

В первые дни Иван подсознательно побаивался возможности встречи с самим собой. Но малу-помалу уверился, что в этом мире его аналога или, попросту говоря, двойника нет. И вот Фенины слова развеяли это успокоительное заблуждение в пух и прах. Оставалось только удивляться, как они до сих пор не столкнулись нос к носу- два Ивана Жукова. В памяти всплыл хозяйкин вопрос, когда он явился к ней в первый вечер: мол, уже выучился?

Иван стряхнул охватившую его растерянность и спросил: - А где он учится? Чего его не видать?

– Так в интернате же. Их там по два месяца держат.

Говорят,- Феня понизила голос,- днем живые люди их учат, а ночью кладут под голову говорящую подушку. И она бубнит, бубнит, и все само собой в голове откладывается.

– И давно он там?
– Иван ждал с тревогой.

– А через три дня выйдет,- беспечно ответила Феня и добавила с легкой завистью: - Лентописцем будет...

– Кем?
– не понял Иван.

– Лентописцем. Ну те, кто на лентах пишут,- охотно пояснила Феня,- к венкам. К поздравительным, наградительным, опять же и к огорчительным. Важный человек будет!

Иван подтащил по прилавку разъезжающиеся раскладушки, хмуро буркнул: Дай веревку...

Быстро, но крепко увязав свою звякающую покупку, Иван кивнул Фене, сгреб с прилавка сдачу и бросился к выходу...

Ему оставалось только три дня - до того срока., когда, закончив курс лентописных наук, тутошний Иван Жуков явится на свою квартиру по улице Александровской. И вряд ли ему понравится, что место его занято, пусть даже очень похожим на него гражданином, пусть даже тоже Иваном Жуковым. Дальнейшее развитие событий могло быть всяким, но наиболее вероятное: заглянувшая на шум хозяйка остолбенеет при виде своего раздвоившегося постояльца, размахивающего кулаками перед собственным носом (или носами?), и в поисках самоуспокоения понесется к центуриону Хрисову... Съехать с этой квартиры?

Это лишь отсрочит встречу - городишко-то плевый. Двум Иванам Жуковым в нем не ужиться - это соображение заставило ускорить шаг и он, громыхая раскладушками, перебежал мостовую прямо перед носом у извозчика. Тот изо всех сил натянул вожжи и завопил вслед Ивану чтото нечленораздельное,, но безусловно оскорбительное. Жуков через плечо огрызнулся - скрипи-скрипи, песок тебе в колесо, а не джем...

Втащив раскладушки в сарай, Иван достал из багажника велосипеда инструмент, быстро содрал с алюминиевых остовов брезент и стал осторожно распиливать первую раскладушку.

Хотя в запасе у него оставалось еще три дня, тянуть было нечего. Потому что затеянное Иваном могло окончиться одинаково успешно или одинаково плачевно и через три дня и через час. Распилив три раскладушки, Иван принялся склепывать, трубки, не забывая подкладывать тряпочку под молоток, чтоб не дай бог не нашуметь...

На следующий вечер, уже к полуночи стремянка почти упиралась в потолок, но Ивану показалась все-таки низковатой. И он принялся распиливать четвертую раскладушку...

И тут, очевидно, самое время пояснить - зачем вдруг понадобилась Ивану Жукову самодельная лестница и что собирался он с ней делать...Иван перевернул страницу, потянулся, стул скрипнул в тишине неожиданно громко. Иван встал, распахнул форточку. Ночь погасила почти все светлые квадратики. Продребезжал запоздалый трамвай. "В парк, наверное". Только собаки не унимались, ночь-то - их пора. Из форточки потянуло холодком. Иван сделал глубокий вдох, выдох, и вдруг увидел в стекле чье-то бледное лицо. "Тьфу ты", - вздрогнул он, и тут же сообразив, что это его собственная физиономия отражается в оконном стекле. Но дрожь, пробежавшая по всему телу, еще задержалась в кончиках пальцев, заныла в. коленках. Прежде ему и во сне даже, не могло привидеться такое: встретиться самому с собой.

И даже после того, как случайно от Фени узнал он, что существует еще один Иван Жуков - но в отличие от него самого не пришлый, а здешний, коренной, так сказать,перспектива этой невероятной встречи насторожила, но не испугала его. Поскольку состояться ей было не суждено- через три дня, когда тот Иван Жуков появится, его здесь.уже не будет. Куда занесет его, неизвестно, всякое может ждать, но двойник-то в любом случае останется здесь. Тогда, успокоенный этой мыслью, Иван поволок раскладушки в свою "мастерскую".

И вот тут-то, сразу за углом, у здоровенной гранитной стелы, на которой литыми золочеными буквами далеко сверкала надпись "Здесь будет построен стройтрест "Домострой", здесь,- Иван, вспомнив об этом сейчас, вздрогнул точно так, как тогда,- из-за гранитной стелы вывернулся ему навстречу... он сам. Первым движением было рвануться в сторону, но вместо этого Иван судорожно поддернул раскладушки повыше и из-за них в щелку следил, как приближается тот. Но тот на него не обратил никакого внимания и, насвистывая (Иван с ужасом узнал свое "Яблочко"), прошел в двух шагах и свернул за угол. Иван помедлил, потом осторожно, не высовываясь из-за раскладушечного щита, шагнул следом. Так и двигались они - два Ивана Жукова - словно привязанные невидимой ниткой. Один впереди, ничего не подозревающий, второй - в нескольких десятках шагов позади. "Идиотская, должно быть, была картина",-подумал Иван, но, вспомнив - в городе все, что хочешь можно было увидеть,- понял, отчего он и тогда не опасался, что подумают о нем прохожие. Впрочем, что мог подумать встретившийся им вдребезги набравшийся меченосец, который через каждый десяток шагов останавливался и, покачиваясь, взмахивал своей двуручной железякой, сплеча обрушивая ее на фонарный столб. Рыцаря интересовали только фонарные столбы, поскольку они были металлические и посему, вероятно, представлялись ему закованными в латы соперниками. Столбам от ударов ничего не делалось и меченосец, пошатываясь, брел к следующему, бормоча обиженно: "и этот заколдованный"...

Потом через квартал, уже неподалеку от хозяйственного магазина, дорогу преградила небольшая толпа, сгрудившаяся вокруг нескольких человек, поочередно что-то выкрикивавших, Иван сначала не разобрал. Тот, первый, шагнул в дверь хозмага, а Иван, по-прежнему пряча лицо за импровизированным щитом, остался ждать - ему почему-то очень важно было узнать, куда же дальше пойдет тот?

В ожидании он пригляделся к толпе. Трое в черных цилиндрах что-то поочередно выкрикивали, одновременно вскидывая над толпой фанерный плакат. Иван прислушался. "Да здравствует Лжедмитрий Шестой!" - уныло ревел первый, поднимая свой плакат с такой же надписью. "Долой Лжедмитрия Шестого!" визгливо откликался второй, вскидывая свой плакат. Третий поднимал свой и грозно вскрикивал: "Да здравствует Лжедмитрий Седьмой!" Второй тут же откликался: "Долой Лжедмитрия Седьмого!" и поворачивал свой плакат другой стороной. Иван про себя усмехнулся находчивости свергателя Лжедмитриев: достаточно повернуть плакат - и долой того Лжедмитрия, которого выкликает любой из противников. Толпа глухим ропотом откликалась на каждый выкрик.

Наконец дверь хозмага скрипнула и вышел тот. Иван невольно стал про себя называть его так, подсознательно сопротивляясь очевидному факту: тот-то был не кто иной, как Иван Жуков. Тот постоял немного на крыльце, лицо у него было явно растерянное - Иван это заметил сразу и, конечно, понял отчего: как не растеряться, если Феня тебе говорит, что ты только что был здесь, раскладушки покупал - сразу четыре штуки!
– а ты никак не сообразишь, насмехается ли она или спятила. Иван даже посочувствовал, хотя и не без злорадства. Тот постоял немного, как бы в нерешительности, куда двинуться дальше, потом махнул рукой, оглянулся на дверь и спрыгнул через ступеньку. Иван двинулся следом. Некоторое время издалека еще доносилось "да здравствует...", "долой...", и тут они свернули на Александровскую, и Иван понял, что дома у него больше нет, потому что домой идет тот. Все было яснее ясного, и Иван повернул обратно. Теперь домом ему станет промерзший сарай маслобойки, где хочешь - не хочешь придется прожить, не высовывая носа, пока не будет готова лестница...