Слышишь, Кричит сова !
Шрифт:
Только в пятый раз прошагав квартал из конца в конец, Иван понял, что радиомагазина на том месте, где ему положено быть, нет. Дом в полтора этажа, где за узкими витринными стеклами должны были лежать аккуратно расставленные радиодетали, стоял на своем месте. Но в окнах его были выставлены не радиодетали, а сбившиеся в тесную толпу разнокалиберные горшки с геранью. Над дверью висела вывеска, на которой было выведено вязью "Карвон сарои". Иван было понадеялся, что так здесь радиомагазин называется, но робкая надежда протянула хилые ножки, едва только Иван прочитал чуть ниже "Постоялый двор".
И
Зазевайся Иван на секунду - и прости-прощай, Иван Жуков! Но чудом каким-то он вывернулся из-под копыт, ошутив затылком конское дыхание. Полуоглохший от лязга, пронесшегося у него над ухом, Иван выскочил на тротуар и остановился, глядя вслед странным всадникам, вырядившимся в костюмы из водосточных труб, молочных бидонов и с рогатыми ведрами на головах.
– Скачут, сволочи,- раздалось у него над ухом.
Жуков обернулся. Рядом стоял Васька, глядя вслед отдаляющемуся грохоту. В прищуренном взгляде его стояла зависть, и зависть прозвучала в слове, которое он произнес то ли про себя, то ли обращаясь к Ивану: Лыцари...
Жуков инстинктивно почувствовал, что Трошин его не узнал, и убедился в этом тут же, когда спросил: - Извините, гражданин, где здесь радиомагазин?
Васька подозрительно посмотрел на него. Ивану показалось, что он вроде принюхался даже: - Чего?
– Радиомагазин...
– Какой магазин?
– Да радио!
Васька обалдело смотрел на него.
– Да ты что?
– обозлился Жуков,- тебя же человеческим языком спрашивают - где здесь радиомагазин?
Трошин мигнул и плаксиво сказал: - Какое радиво, чего вам, гражданин, надо?
– и стал по-рачьи отодвигаться. Оказавшись на относительно безопасном, по его мнению, расстоянии, Васька уже другим тоном вскрикнул: Вот я сейчас стрельцов кликну!
Иван махнул рукой и повернул прочь.
Сначала он обращался со своим вопросом к людям по солиднее с виду. А потом, ошалев от бессильной ярости, стал бросаться ко всем прохожим. Одни на него вопрос 198 недоуменно пожимали плечами, другие пытались сообразить, чего он хочет от них, третьи ускоряли шаг и еще долго подозрительно оглядывались на него. И ни один из нескольких десятков спрошенных, очевидно, даже не слыхал прежде слово "радио". Охваченный отчаянием, Иван продолжал кидаться на прохожих, сознавая уже, что никто здесь и понятия не имеет о радио, а это значит, что радиомагазина и быть не может. А нет радиомагазина - нет и резистора, А это значит, что ему, Ивану Жукову, труба.
Но он в бессмысленной надежде метался по улицам, пугая прохожих расспросами, и кто знает, сколько бы это продолжалось, если бы не показался вдалеке медленно шествующий посреди мостовой участковый Хрисов в низко надвинутом золотом венце. Жуков
замер, как вкопанный, потом метнулся в кстати подвернувшийся проулок и через несколько шагов очутился перед широкой забухшей дверью с корявой вывеской "Бухвет". И, толкнув дверь, он шагнул через высокий порог.Подлетевший официант в долгополой малиновой рубашке, не спрашивая, провел его к свободному столу, отскочил, и через секунду, залитый в длинный черный фрак, поставил перед Иваном большую деревянную кружку. Он появлялся еще не раз, как будто угадывая, что кружка у Ивана пустеет. И каждый раз появлялся, одетый самым неожиданным образом, а один раз даже с бородой до пояса. Но Ивана удивить уже было трудно...
Из кухонной двери, распахнутой прямо в зал, сильно чадило. Над тесно сдвинутыми столами и лавками низко повисал густой табачный дым. То и дело чавкала забухшая входная дверь, и вместе с вошедшим врывались с холода клубы пара, мешались с дымом и чадом. Воздух слоился и дрожал, странно искажая лица и фигуры сидевших за кружками людей. Обрывки разговоров, которыми гудел зал, вдруг явственно доносились до Ивана от самых дальних столиков, терявшихся в дымном полутумане.
Он то вслушивался, то уходил в себя - механически, бездумно.
За соседним столиком сидели двое - оба удивительно на кого-то похожие. Иван чуточку, как-то нехотя, напряг память: ну да - один вылитый Кот в сапогах, второй- длинноносый, задиристый - был удивительно похож на пожилого Буратино.
Кот в сапогах спросил: - Слушай, а как ты относишься к экзистенциализму?
– Никак,- отвечал Буратино.
– Мне трудно поверить!
– удивился Кот.- Разве можно "никак" относиться к экзистенциализму?
– А мне начхать,- ответил Буратино, погружая в кружку длинный нос.
– Ты рисуешься!
– возмутился Кот.
– Никак нет,- сказал в кружку Буратино,- я не художник...
Тут появился официант и поставил перед Иваном новую кружку, на секунду заслонив собой Кота с Буратино, А когда он снова отскочил, за соседним столом сидели два старика в черных высоких клобуках. "Монахи, что ли?" вяло подумал Иван. От столика донеслось: - Милость без правды малодушество есть. Правда без милости - мучительство...
Второй голос резко ответил: - Чтый да разумеет!
Прислушиваться Иван не стал, и голоса как-то отдалились, словно говорившие отодвинулись далеко-далеко.
Хлопнула дверь, воздух сотрясся, и в противоположном конце зала открылись два сдвинутых стола. За ними, откинувшись на спинки стульев, сидели в расшнурованных синих куртках молодые усатые парни. Один вдруг поднялся и, высоко вздев кружку, завел: - Нам каждый г-о-ость дарован богом...
Собутыльники замолчали, подняв свои кружки.
– Какой бы н-и-и был о-о-он земли,- тянул стоявший.
На лицах сидевших было написано ожидание и, когда их товарищ пропел: В парче иль р-у-убище убогом...- все гаркнули в один голос: - Аллаверды!
Воздух заколебался снова, и клубы дыма и пара затянули пирующих в дальнем углу. И тут Иван услышал прямо у себя над ухом: - Ярыжка, а ярыжка!
Нисколько не относя это обращение к себе, Иван оглянулся, привлеченный непонятным словом. К нему близко наклонился хитроглазый мужичонка с какой-то кривой влево бороденкой. Зашептал: - Пиши. Быстро надо. Две денги дам.