Слышишь, Кричит сова !

– Что писать?
– удивился Иван.

Мужичонка сдвинул кружки в сторону, присел на невесть откуда взявшийся стул и вполголоса спросил: - Бланок-то есть?

– Какой "бланок"?

– Эх ты, ярыга-ярыга, голь кабaцкая,- буркнул мужичонка недовольно, полез за пазуху, достал смятую бумажку и, расправив на столе, пододвинул Ивану: Пиши давай.

Иван мутно уставился на бланк с грифом "Срочная телеграмма".

– Пиши давай, пиши. Быстро надо,- недовольно заторопился кривобородый.

Иван достал авторучку - чего, спрашивается, не написать, если просит человек, может, неграмотный,- подумалось равнодушно. Мужичонка, поминутно сторожко оглядываясь, наклонился близко-близко и чесночно зашептал Ивану в самое ухо: - Так, значит. Пиши: Царю-государю бьет челом и извещает сирота твой государев Мишка Иванов, сын Чулков, на Александра Федоровича, сына Нащокина, а прозвище на Собаку, что хочет тот Александр крестное целование порушить...- мужичонка задохнулся, перевел дыхание, оглянулся и снова зашептал: - а тебе, праведному государю, изменить, хочет отъехать со всем своим родом в иную землю, а называет себя царским родом, и хочет быть тебе, государю-царю, супротивен... Написал?

– Написал,- кивнул Иван.

– Ты пояснее, пояснее-то пиши. Ну, значит, дале так: Как Федор Иванов, сын Нащокин, у царя Василия Ивановича Шуйского царский посох взял из рук, так теперь Александр Нащокин хвалится тем же своим воровским умышлением на тебя, праведного царя, и Московским государством, твоею царскою державою смутить. Точка. Давай сюда.

Мужичонка схватил бланк, бросил на стол две монетки и растворился в клубах дыма.

– Вы позволите?
– у столика стоял опрятно одетый полупожилой человек с французским выражением лица.

Иван вспомнил - видел его мельком в первый день, когда шел к себе на квартиру.

– Пожалуйста,- кивнул он на свободный стул.

– Да, сегодня прорыв большой,- непонятно сказал тот, садясь и медленно оглядывая зал.

– Ну, что ж,- продолжал он,- не скрою, ожидал вас здесь увидеть. С тем и пришел. Позвольте представиться - Гай Петрович Сверливый, преподаватель халдейской истории в местном гимнасиуме.

– Иван Петрович Жуков, электромонтер,- сказал Иван, пожимая протянутую через стол руку.

– Так-так, Иван Петрович,- проговорил Сверливый, пододвигая к себе принесенную долгополым официантом кружку.- Как вам наша брага нравится? он сделал ударение на слове "наша".

И не ожидая ответа: - Всю жизнь прожил в городе. Всех наших горожан знаю, если не поименно, то в лицо. Вас не знаю. Хоть вы и очень похожи на одного молодого человека. Значит, вы из этих,- легким кивком показал на сидевших вокруг.
– Не ошибаюсь?

Издалека донеслось: - Аллаверды!

Иван вздрогнул и, почувствовав на себе внимательно-доброжелательный взгляд своего неожиданного собеседника, вдруг решился...

Когда он закончил, его поразило то, что учитель нисколько не удивился его рассказу. Еще недавно внимательный, взгляд Гая Петровича стал каким-то рассеянным, блуждающим бесцельно. Но Жуков едва успел пожалеть о собственной откровенности, как учитель совсем другим, робким и одновременно полным скрытой надежды голосом спросил: - Скажите, не осталось ли у вас случайно каких-нибудь монет из того, из вашего времени?

Иван полез в часовой карманчик, где обычно держал трехкопеечные монеты для автомата газ-воды, нащупал - есть, и положил на столешницу четыре монетки. Сверливый вспотел, голос его прерывался: - Боже мой, боже мой...

Взяв себя в руки, что стоило ему явных усилий, он сказал: - Видите ли, я коллекционирую трехкопеечные монеты...

– Да возьмите, о чем речь,- сказал Иван, и не подозревая, какой музыкой прозвучали его слова для Сверливого.

– Боже мой, боже мой,- опять зашептал учитель.Это же невероятно, такое может только присниться...

– Рад бы я был бы, если бы все это приснилось,горько проговорил Иван.

Осторожными движениями поглаживая монеты, учитель халдейской истории поднял на Ивана благодарный взгляд".

Прочитанное встало перед глазами, как наяву. "Вообще-то крупнo повезло, что со Сверливым познакомился", - подумал Иван. И, действительно, если бы не учитель, трудно сказать, как бы все повернулось. Иван это и тогда понимал, но сейчас, представив на мгновенье, что знакомство это не состоялось, внутренне поежился. Хотя пояснения Сверливого непонятных Ивану вещей были весьма туманны, главное в другом: Гай Петрович был единственный человек, знавший о том, кто на самом деле Жуков и откуда он взялся. Перед всеми остальными Иван должен был изо всех сил притворяться, чтобы не попасть впросак, делать вид, что все окружающее для него понятно и естественно, хотя порой волосы дыбом вставали. С учителем же все выходило просто. Его можно было расспрашивать. Расспрашивать, не опасаясь, что собеседник взвизгнет на манер Трошина или чего доброго кинется звать центуриона.

Вдобавок-Иван это заметил сразу - Гаю Петровичу по профессиональной склонности к поучениям нравилось просвещать своего неожиданного подопечного.

"И вправду,- подумал Иван, вспомнив, как неожиданно повернулось одно из пояснений, брошенных Сверливым вскользь,- и вправду повезло".

– Ну, ладно, поглядим, что там дальше,- неожиданно сказал Иван вслух, удивился сам себе и уткнулся в книжку.

"Тот, кто случайно оказался бы в этот морозный февральский вечер на задворках городской маслобойки, мог бы стать свидетелем некоторых событий, не вполне понятных на первый взгляд... Впрочем, надо признать, что если предыдущая фраза вполне уместна в первой главе, то сейчас она весьма сомнительна по существу. Потому что никто не мог бы случайно оказаться свидетелем происходящего в сарае маслобойки, поскольку Иван Жуков извлек нужный урок из случившегося с ним из-за собственной непредусмотрительности. Ведь кто знает - не пустись он сквозь время сломя голову, вспугнутый приходом участкового, может, и не случилось бы с ним беды.

На сей раз, хотя сооружение, над которым корпел Иван, вовсе не было машиной времени в общепринятом смысле, он предусмотрительно завесил окошко специально купленным одеялом. Случайный прохожий не увидел бы не только света в заброшенном сарае, его внимание не привлек бы даже малейший звук. Иван, помня горький урок, работал молча и даже молотком постукивал через аккуратно подложенную тряпочку.

И все же, загляни кто-нибудь в случайно незаткнутую Иваном щелку, картина открылась бы ему вполне странная. Непонятная машина, напоминающая трехколесный велосипед, была задвинута в самый угол, а на свободном месте среди обрезков алюминиевых трубок, возвышалось легкое ажурное сооружение, в котором без всякого труда можно было узнать самую обыкновенную лестницу-стремянку, вроде тех, которыми пользуются в книгохранилищах, чтоб достать книгу с верхней полки.

На изготовление стремянки ушло три раскладушки, но, хотя она уже почти упиралась в потолок, Иван принялся распиливать четвертую. По его расчетам лестница должна была быть не меньше трех метров в высоту, а для большей уверенности в успехе задуманного он решил накинуть еще полметра.

Поскольку всякое следствие имеет причину, то, чем занимался в сарае маслобойки Жуков, а именно строительство складной переносной стремянки, конечно, тоже имеет первопричину.

Встреча с учителем халдейской истории в "Бухвете" и была тем первым звенышком в цепочке поводов, фактов и, наконец, умозаключений, конечным результатом которых стала помянутая лестница.