Слышишь пение?

Она благодарно улыбнулась и поспешила домой.

Там девочка бросилась прямо к клетке и, обращаясь к птичке, нежно проворковала:

— Чудный, замечательный, восхитительный Питер! Самый лучший Питер на свете!

Гретхен удивленно посмотрела на сестру, а канарейка, довольная вниманием, залилась звонкой трелью.

— Не знала, что ты его так любишь. Милая, конечно, птичка… но восхитительная? Замечательная?

— Питер все понимает, — ответила Анна, усмехнувшись — сестре и невдомек. — Это наш с ним секрет, правда, Питер?

— Раз у тебя такое чудное настроение, — хмыкнула сестра, — вытри, пожалуй, пыль в столовой.

Спустя три недели Руди дали увольнительную. На корабль ему надо было вернуться к девяти вечера — казалось, он зашел всего на пару минут, и уже пора уходить. Вот здорово — повидать брата, он и вправду выглядит, словно заправский матрос. Анна думала, что моряка из него не получится, но с большим матросским воротником, брюками клеш, галстуком ("завязывать только так, а не иначе"), ленточками на бескозырке — моряк да и только. Мама не могла наглядеться на сына, кормила, оглаживала, каждую минуту обнимала и даже ни разу не заплакала, пока он не ушел.

В мае Германия оккупировала Голландию, в июне сдалась Франция. Оставалась только Британия — такая ужасно маленькая и совсем близко от Европы, но слова Уинстона Черчилля, ^[33]нового британского премьер-министра, разносились по всему миру как боевой призыв. Зольтены, собравшись всей семьей вокруг папиного приемника, слушали его речь:

"Мы пойдем до конца, мы будем биться во Франции, мы будем бороться на морях и океанах, мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать наш Остров, какова бы ни была цена, мы будем драться на побережьях, мы будем драться в портах, на суше, мы будем драться в полях и на улицах, мы будем биться на холмах; мы никогда не сдадимся…" ^[34]

До конца учебного года папа Мэгги тоже записался в военный флот. "Как только Голландию оккупировали, он маме сказал: "Я иду", — рассказывала девочка подружкам. Они с Анной еще больше сдружились в эти дни.

К весенним экзаменам мистер Ллойд опять напечатал все вопросы крупным шрифтом, но теперь Анна не удивилась, увидев их на своей парте. А вот когда на следующей неделе он ее вызвал и объявил, что задания проверены и у нее отличные результаты, восемьдесят два балла из ста, тут девочка и вправду изумилась. Он ужасно добр к ней, другие, может, ничего не замечают, но она-то знает. Анна расцвела улыбкой, и, самое удивительное, мистер Ллойд ответил ей робкой усмешкой.

Вечером ей снова стало грустно. Учитель по-прежнему донимал других учеников из немецких семей, разговаривал он с ними не так грубо, как в первый день, но все же… Говорили, что его брат-близнец погиб на германском фронте в 1918 году, за день до объявления перемирия. Она понимала — сам мистер Ллойд не попал на войну из-за плохого зрения. Догадывалась, как нелегко ему пришлось. Но зачем же срывать злость на школьниках, они ведь еще не родились, когда убили его брата? К ней-то учитель относится неплохо. Как он не поймет, что и остальные тоже ни в чем не виноваты?

Как только все узнали, что Руди записался во флот, часть покупателей вернулась в папин магазин. Хорошо, брат теперь моряк, но папа же не изменился, он так и остался противником диктатуры, уехавшим из родной страны ради того, чтобы его семья была свободна. И от доктора Шумахера уходят пациенты — почему?

Невозможно с этим примириться — люди записывают всех без исключения немцев или в нацистов, или в сочувствующих. Но всем не объяснишь, особенно тем, кого не знаешь.

А тому, с кем Анна знакома? Стоит, по крайней мере, попытаться.

На другой день, сразу после уроков, девочка объявила подружкам: "Идите домой без меня, у меня еще остались дела в школе". Поскольку ей случалось задерживаться, чтобы поговорить о новом стихотворении с мисс Сурклиф, девочки ничего не заподозрили. Только Мэгги посмотрела на Анну с удивлением, но вопросов задавать не стала.

Мистер Ллойд сидел за столом, прямо перед ним лежала стопка экзаменационных работ. Анна подумала: "До чего же ему, наверно, трудно читать наши каракули". Она чуть не повернула назад, но взяла себя в руки, решительно подошла к учительскому столу и села за свою парту прямо перед учителем. Сидя разговаривать легче.

— В чем дело, мисс Зольтен? — спросил мистер Ллойд.

Начала она неудачно и, пробормотав два предложения, которые с огромным трудом придумала заранее, увидела, что учитель не на шутку рассердился.

— Пожалуйста, мистер Ллойд, — Анна решительно отбросила подготовленные слова, — понимаю, это звучит ужасно грубо, и вам хочется выставить меня за дверь, но мне надокое-что сказать. Совершенно необходимо. Пожалуйста, выслушайте меня!

Он молчал, глаза холодные, прямо ледяные.

Анна с головой нырнула в рассказ и вперемешку вылила на мистера Ллойда кучу сведений, куда больше, чем собиралась, сбивчиво поведала о тете Тане и Герде Хоффман, даже господина Кеплера упомянула.

— Я знаю, вы ненавидите господина Кеплера, и вы совершенно правы, — продолжала девочка в полной уверенности — все пошло насмарку, учитель ничегошеньки не понял из ее речей. — Но поверьте, Паула, Карл и Фред Мюллер тоже его ненавидят. Конечно, вы не любите моего брата Руди, но теперь он гораздо лучше и к тому же записался во флот, — у нее перехватило дыхание, она сглотнула и решительно закончила: — Его даже могут убить, когда он будет сражаться против… против тирании так же, как сражался ваш брат.

— Замолчи! — рявкнул учитель.

Анна вжалась в парту, она не могла ни выдавить из себя хоть слово, ни встать и уйти — так дрожали коленки. Мистер Ллойд глубоко вздохнул и произнес:

— Я уже говорил — храбрости тебе не занимать. Не сомневайся, я понимаю, зачем ты все это рассказала. Но душа моя пропиталась горечью слишком давно, и я не уверен, сумею ли измениться. Прости меня за уже сделанное — за слова, которые заставили тебя начать такойразговор. А сейчас тебе лучше уйти, мисс Зольтен.

— Да, сэр, — пробормотала девочка и на негнущихся ногах пошла к двери. Она чуть было не упустила брошенного ей вслед:

— Передай привет брату, когда его увидишь.

— Да, сэр, — повторила она и закрыла за собой дверь.

В горле застрял комок. Теперь она, Анна, и впрямь знает, зачем Руди понадобилось идти воевать. Она вот пережила свою первую битву. Непонятно только, одержала ли она решающую победу, но, во всяком случае, ей удалось выжить. Даже дома девочка все еще продолжала дрожать.