Смех Циклопа
Шрифт:
Волшебник все не соглашался, Сисебек повышал ставки. Он пообещал сыну волшебника привилегии при дворе после смерти отца. Но этого было мало. Тогда фараон объявил, что провожать волшебника в последний путь будет в слезах весь Египет, что будет учрежден его посмертный культ с прославлением во всех храмах, начиная с Геолиполиса, где его имя выгравируют на стенах. Но волшебник все еще колебался. Он говорил, что ему будет жаль умирать теперь, когда он узнал о доброте великого фараона, с которым ему повезло увидеться. Он находил это несправедливым».
Фараон Джосер засмеялся еще громче.
Первый
– «Наконец волшебник уступил, но продиктовал свои условия: властелин клялся богом Птахом держать взаперти его жену, чтобы не позволить ей встречаться с другими мужчинами. Еще он потребовал, чтобы вместе с ним приняли смерть все лекари, презиравшие его и скрывавшие его существование.
Фараон на все согласился.
В назначенный день волшебник Мерите умер. Его путешествие в страну мертвых было долгим. Наконец он повстречал богиню Хатор и спросил ее, что происходит на земле. Богиня рассказала, что после его смерти фараон взял себе его жену и назначил ее царицей. Тогда Мерите решил вернуться назад и все поправить».
Первый министр дочитал папирус до конца. Фараон Джосер вдоволь нахохотался.
– Хочу продолжения. Я требую! Я полюбил твои истории, Имхотеп, они такие забавные!
– Дальше я еще не придумал.
– Назначаю тебя моим официальным писцом-юмористом. Твоя обязанность – смешить меня рассказами о приключениях волшебника-призрака, этого Мерите. Хочу, чтобы он отомстил, понятно?
Изучив рисунки, фараон Джосер добавил:
– Очень мне по сердцу твоя идея изобразить героев с головами зверей!
В этот миг Имхотеп стал изобретателем мультипликации, комиксов и принципа сказки про животных. Некоторые картуши с текстами Имхотепа рисовали на вазах и изображали в виде барельефов на стенах домов.
Люди чаще всего не понимали эту историю, но им забавно было смотреть на львов, выряженных в фараонов, на лис в пастушьих плащах, ведущих к озеру стаи уток, на обезьян, играющих на арфах мышам в женских одеяниях, принимающим подарки от солдат с шакальими головами.
Большая история смеха. Источник: GLH.
40
Выражение замкнутости и осуждения на лице.
– Не верю ни единой секунды!
Молодая научная журналистка отшатывается, словно с целью избежать ядовитых стрел, выпущенных в нее начальством.
– Я на верном пути.
– Какой еще «путь»? Вы смеетесь надо мной, мадемуазель Немрод? Целых три дня возитесь с этой темой – и какие-то жалкие обрывки!
Молодая женщина не может шелохнуться. Кристиана Тенардье зажигает свою толстую сигару и продолжает ее словесно уничтожать.
– Предположим почти невероятное – убийство. Как вы это себе представляете практически?
Лукреция Немрод не позволяет сбить ее с толку.
– Тут что-то хитроумное, какое-то доселе неведомое оружие. Умудренный, изощренный убийца. Тайный мотив.
– Вы понимаете, что все это – фальшивая журналистика, поверить в это могут разве что читатели из провинции?
Твердо стоять на своем. Ни шагу назад.
– Я приготовила для вас улики.
Завредакцией брезгливо толкает ногтем предметы, разложенные по ее мраморному
столу. Здесь синяя шкатулка с буквами BQT и предупреждением «Не смейте читать», почерневшая фотобумага, нечеткий снимок грустного красноносого клоуна, физиономии Стефана Крауза, Себастьяна Долина, Феликса Четтэма.– Ну и что? Дариус находился один в запертой гримерке. Ранений не обнаружено, следов взлома тоже. Никто на свете, кроме вас, не считает его смерть насильственной.
– «То, что ошибающихся много, не значит, что они правы», – цедит сквозь зубы Лукреция.
Никогда еще этот лозунг Исидора не звучал так умест но.
– Я слышала, не сомневайтесь. То, что вы одна несете чушь, не значит, что вы правы, – не лезет за словом в карман завредакцией.
Две женщины распинают друг друга взглядами. Кристиана Тенардье окутывается густым облаком дыма.
– Кем вы себя возомнили, мадемуазель Немрод? Решили, что вам все можно, раз у вас грудь торчком и попа как орех? Вздумали квохтать, как перепелка из холодильника в супермаркете?
Но этим Лукрецию не проймешь.
– Дайте мне еще немного времени. Это непростое дело.
– Сколько?
– Неделю.
Кристиана Тенардье чиркает спичкой о свою подошву и раскуривает грозившую потухнуть сигару.
– У вас пять дней, не больше и не меньше.
Шикарно! Хватит и трех.
– И не забудьте, что ваше место у нас в редакции висит на волоске. Безработных журналистов пруд пруди, как и желающих занять ваше место. Все это усердные, серьезные люди, способные добывать неопровержимые доказательства.
Лукреция готова сгрести все ее сигары и запихнуть ей в глотку.
Она уверенно кивает.
– Конечно, я понимаю.
– Я жду эксклюзива! Сказано вам, я хочу удивиться. Уравнение проще простого: либо успех, либо на выход. Третьего не дано. Улавливаете?
Лукреция Немрод сжимает кулаки, представляя разные способы сократить земные дни начальницы, один другого экзотичнее.
– Кстати, мне просто любопытно: кажется, вы побывали в Театре Дариуса. Кто выиграл в турнире Лиги импровизации, китаянка?
Не надо ее недооценивать. Она все слышит, много знает, она в курсе всего происходящего. Неумение писать еще не неумение наблюдать.
– Она самая, китаянка.
– Красивая?
– Почему вы спрашиваете?
– У меня своя теория: функция создает орган. Отсутствие функции приводит к атрофии органа. Остроумными бывают только дурнушки. Потому что иначе им нельзя.
Глядя, как начальница сгибается пополам от смеха, Лукреция Немрод убеждается, что смех может быть ужасно неуместным.
– Представьте, эта китаяночка и красива, и остроумна, – отвечает она. – Она очаровательна!
41
1268 г. до н. э.
Северный Китай. Царство Шан, ныне провинция Хэнань.
21-й правитель династии Шан в нетерпении ждал прибытия своей армии.
Генерал, командовавший войсками в войне с враждебным царством Туфан, вошел, опустился на одно колено и доложил: