Смерть и вечность. Обобщение новейших знаний
Шрифт:
Давно написанная книга святителя Луки (Войно-Ясенецкого) «Дух, душа и тело» [7] тоже затрагивает вопросы смерти, хотя в целом посвящена скорее смежным вопросам – душе, духу, как и гласит ее название.
Свидетельства, дошедшие до нас с XIX в., ровно ничем не отличаются от тех, которые описываются современными врачами. Просто их меньше количественно. Возникает вопрос: почему же меньше? Возможно, это объясняется тем, что сама смерть, эта тема, в православной России находилась под духовной и интеллектуальной «юрисдикцией» Церкви. При этом нужно отметить, что и православная церковь в поздний период, уже в XX в., не отвергала сведений из медицинских источников. Роль русской художественной литературы тоже следует принять во внимание. Она, как и Церковь, рассматривала смерть как свою родную тему
7
Святитель Лука (Войно-Ясенецкий), Дух, душа и тело, Изд-во Келлия свт. Модеста, 2019.
Из уже почти современных русских изданий важно отметить книгу иеромонаха Серафима Роуза «Жизнь после смерти» (1980 г.). По происхождению американец из протестантской семьи, но принявший православие и монашествовавший в США, о. Серафим вроде бы и не мог поступить по-другому. Как монах, как человек просвещенный, он не мог не отреагировать на лавину выходивших книг на английском языке, уж слишком явно эти издания шли в разрез с православными представлениями о тех же явлениях. Книга о. Серафима собирает воедино всё то, что было написано о смерти православными авторами со времен Игнатия Брянчанинова, пожалуй последнего крупного русского автора и богослова, писавшего о смерти.
Православие вообще очень косо смотрит на оккультизм. Светские же книги о смерти, и современные в том числе, с оккультизмом стараются ладить и даже пытаются быть с ним накоротке. Эта грань соприкосновения между религиозным мировоззрением и светским лишь одна из многих. Но именно здесь между ними возникает сильное трение. Православное богословие придерживается строгих рамок, что довольно привычно для людей православных. Однако критический взгляд православия на многие явления современного мира принято считать на Западе ортодоксальным, заскорузлым. Уже поэтому книга о. Серафима не могла стать бестселлером на Западе.
И всё же нельзя не отметить отсутствие богатой отечественной литературы на тему о смерти. Это кажется удивительным, если принять во внимание все те тяготы истории, которые легли на плечи русских людей, все те жертвы, принесенные русскими и православными людьми на алтарь истории во время двух последних войн, наиболее разрушительных. Причины, конечно, в самом подходе православия. И к этому вопросу нам еще предстоит вернуться…
Исследование д-ра Муди, в основе своей простое, совершенно рациональное, опирается на показания самих «очевидцев», соприкоснувшихся со смертью лично. Примерно с третью своих пациентов-свидетелей Муди провел подробные беседы, задокументировал их, при этом не стараясь подогнать накапливающиеся сведения под какие-то стандартные рамки. Он просто объединил свидетельства в один большой документальный рассказ – рассказ об уходе из жизни и о возвращении обратно в наш мир.
Не все люди, пережившие опыт смерти, способны им поделиться. Причины сегодня уже понятны. Это и странность всего того, что людям пришлось увидеть и услышать по ту сторону. Это и резкие расхождение их впечатлений с тем, что они себе воображали. Это и неготовность большинства людей, психологическая, эмоциональная и интеллектуальная, внимать таким вещам. Пока это нас не коснулось, об этом можно не думать. Да и не верится. Да и страшновато.
Несмотря на многие изъяны в методе Муди, которые он и сам признает, его книга сдвинула воз с места. Она позволила обществу принять сам факт, что дальнейшие наблюдения имеют смысл, что нужно продолжать исследования и их систематизацию. Объективность и научная беспристрастность в вопросе изучения смерти стали казаться достижимыми.
Тот, кто впервые сталкивается со свидетельствами, которые излагает Муди, поражаются в первую очередь самой констатацией, которую делают все опрошенные, все, кто вернулся «с того света», что «тот свет» существует. Там что-то есть. Это не пустота, не черное ничто. В это «что-то» мы еще и можем проникнуть. Но только без нашего тела…
Практически все, кого Муди опрашивал, говорят об отделении своего «Я» от тела. И уже сейчас для упрощения правильнее будет использовать понятие «душа». Почти все опрошенные говорят о том, что у них была возможность видеть свое тело со стороны, наблюдать за происходящим вокруг, видеть врачей, занятых реанимацией, или родственников, сходящих с ума от переживаний и беспокойства. Иногда «видение» переносится в другое место, из больницы домой. Отделению
от тела всегда сопутствует загадочная прозрачность нашего обычного земного пространства. Отделившееся от тела «Я» может без затруднений проникать сквозь стены, через что угодно. Расстояния и материя – здесь просто условность.Большинство опрошенных делятся впечатлением, что момент перехода из «этого» мира в «тот» чрезвычайно труден для восприятия. Трудно оказывается не только «здесь», но и «там», во внетелесном пространстве. Этому сопутствует абсолютно ясное понимание произошедшего – наступила смерть. Полная или пока частичная – детали варьируют. Лишь в редких случаях пережившие предсмертное состояние или саму смерть описывают испуг от происходящего. При этом физического недомогания отделившееся «Я» не испытывает. Нашему «Я» уже не больно.
Описаниям присущ некий общий порядок и последовательность. Об этом в подробностях пишет упомянутый выше психолог Р. Нойес. До момента отделения «Я» от тела практически всегда описывается «прогон», как на кинопоказе, всей жизни человека. Перед глазами умирающего во всех мельчайших подробностях, с большой скоростью и в то же время с удивительной четкостью всех деталей проносится вся жизнь. Этот «прогон» даже стал неким стереотипом, уже затасканным и в кино и в книгах. Сегодня это клише. Однако те, кто это действительно пережил, – автор этих строк относится к их числу, – не видят в этом ни клише, ни стереотипа, а напротив – какую-то невероятно пронзительную, новую правду о себе и своей жизни.
Что это? Как это объяснить? Коллективное наваждение? Массовая галлюцинация? Следствие эффекта «стереотипизации», то есть бессознательного подражания описаниям других людей, переживших что-то похожее? Соблазн объясним, понятен. Лучшего варианта и не придумаешь, когда оказывается затруднительным описать свой личный, реально пережитый опыт привычными словами. Самовнушение – одна из форм преодоления себя, вполне эффективное средство самозащиты, когда мы сталкиваемся с ситуацией, которая преступает нас интеллектуально или не вяжется с нашим восприятием действительности. Мы легко внушаем себе то, чего нет. Любую химеру мы можем адаптировать под наши запросы, подогнать под наше восприятие или просто понимание. Мы это делаем даже просто ради внутреннего удобства.
Приведем свидетельство уже из русской книги, написанной архиеп. Лукой (Войно-Ясенецким). При жизни он был еще и практикующим врачом, но подробнее мы поговорим о архиеп. Луке ниже.
«Секкендорф видел во сне такие события его прошлой жизни, о которых он едва помнил, и с такой ясностью и живостью, как если бы они в первый раз имели место в действительной его жизни. С чрезвычайной ясностью он увидел себя трехлетним ребенком, причем в памяти его воскресли все мельчайшие подробности воспитания его. Каждая оценка из его школьной жизни, каждая неприятная случайность прошли в его сознании, как живые. Созерцая жизнь свою в порядке действительного течения ее, он увидел, наконец, свое пребывание в Италии, где он покинул одну даму, на которой женился бы, если бы судьба не заставила его быстро уехать из этой страны. Живость испытанного им во сне чувства разлуки с возлюбленной послужила причиной его пробуждения». [8]
8
Святитель Лука (Войно-Ясенецкий), Душа, дух и тело, Изд-во Келлия свт. Модеста, 2019, стр. 196.
У того же автора:
«Способность такого фантасмагорического представления всего пережитого у умирающих, сопровождающегося сжатием целых годов их жизни в несколько секунд и созерцанием отдельных фаз их жизни в виде степеней развития их духовного существа, была известна уже в древнейшие времена и считалась отличительной способностью человеческой души. Философ Плотин в «Энеадах» говорит: "Но со временем, к концу жизни, являются другие воспоминания из более ранних периодов существования… ибо, освобождаясь от тела, она (душа наша) вспоминает то, чего здесь не помнила."
В этих удивительных фактах воспроизведения в две-три минуты событий целой жизни, длившейся десятки лет, нас поражает, во-первых, сверхъестественная быстрота течения воспоминания, и, во-вторых, удивительная полнота и ясность их». [9]
9
Там же, стр. 197-198.