Смерть на выбор

Павел же ничего не замечал. Ни молчания, ни злобы. Он весело болтал, по сути дела сам с собой. В паузах напевал и почти приплясывал.

— А вы так и не притронулись к коньяку. Я все замечаю. Это не дело. Доктор сказал — надо. — В голубых глазах шаловливая строгость, голос, как всегда, был мягче мохера. — И почему вы не задаете вопросы?

Только тут Лизавета с трудом разлепила губы. Говорить приходилось через силу. Боль железным тросом опутала щеки и челюсти. И еще было стыдно. Стыдно за свою недогадливость.

— А что спрашивать? Все и так ясно.

— Так-таки и ясно! — «Просто Павел» буквально бурлил от восхищения, возбуждения и возмущения. Сложные переживания исказили гладкое лицо, пригасили свечение глаз.

— Не может быть все ясно!

— Почему? — Девушка говорила очень тихо, и сидящий напротив спаситель всем корпусом подался вперед, чтобы не пропустить ни слова. — Севастополь, как-то в январе — нелегальный съезд некоего тайного Союза советских чекистов, о котором все, включая фамилию лидера, стало известно репортерам. А уж те не замедлили растрезвонить о намерениях бывших высокопоставленных чинов КГБ, ГРУ и МВД. Среди официально, в интервью, объявленных целей — наведение порядка в охваченной криминальным пожаром стране, борьба с преступностью, кажется, помощь бывшим чекистам. — Лизавета сдвинула брови. — Но союз этот нечто вроде «Шин Фейн», политического крыла вполне террористической Ирландской республиканской армии. А так — «Белая рука», «Белая стрела», о чем еще ходили слухи, а следом упорные опровержения, скорее подтверждающие существование некоей организации, которая решает, кого убить, а кого помиловать, кому белку, а кому свисток.

«Просто Павел» лег грудью на стол так плотно, что, потихоньку передвигая его, накрепко зажал Лизавету, сидевшую поджав ноги на диване. Но она даже не заметила этого.

— И вы так многозначительно и настойчиво повторяли это «мы» и демонстрировали профессиональное могущество, что я только из-за собственной идиотской веры в торжество здравого смысла и не догадалась сразу.

«Просто Павел» заерзал, схватился за бутылку, потом за заварной чайник. Но к стаканам с коньяком ни он, ни Лизавета не притронулись, чашки тоже были полны. Пришлось заговорить без необходимой паузы:

— При чем тут здравый смысл? — Он обиженно поджал губы.

— Тотальные заговоры обречены на неудачу — профессионалы должны это знать.

— Почему тотальные? — тут же расслабился собеседник и даже вспомнил про рекомендации врача. — Мы тут за разговором совершенно забыли о лечении. Ну-ка отхлебните, отхлебните коньяку. — Он сладострастно повертел носом вокруг своего стакана. — Дивный, я вас уверяю. А наш доктор дурного не посоветует.

Лизавета ухмыльнулась. Ухмылка стоила дорого — заныла разбитая и обработанная «их» доктором губа.

— Давайте, давайте вместе, — продолжал работать медбратом «просто Павел». Он действительно выпил коньяк. Лизавета тоже сделала глоток. Напиток обжег губы и горло.

— И еще глоточек. — Он уговаривал ее так, как уговаривают капризного ребенка съесть еще ложечку манной каши.

— Я не трехлетний несмышленыш!

— Нет, именно трехлетний и именно несмышленыш, — энергично возразил «просто Павел», — вы удивительно удачно умеете выбирать слова. Просто диву даешься. Вы же такая разумная женщина, а простых вещей не понимаете! Как я понял, деятельность нашу вы не одобряете?

— Правильно поняли. — Коньяк доказал правоту доктора, предпочитающего натурпродукт. Лизавета словно очнулась, опять стала живой и язвительной.

— И удивляюсь. — Павел заметил чудотворное воздействие молдавского напитка, налил себе, добавил и в Лизаветин стакан. — Смотрите — это же просто, как петушиный крик. Не мне перечислять вам цифры и факты. Честного бизнеса нет в принципе, четверть парламента под контролем криминальных структур, преступники не только за руку здороваются с министрами и председателями, но и советы им дают. Страну поделили преступные кланы, целые отрасли промышленности, торговли — и импорт, и экспорт сырья, нефти, даже в торговлю алмазами и оружием залезли их изворотливые щупальца. Это невероятные доходы, которые тут же, опять-таки через своих людей, переводятся в надежные западные банки. Это омут, и из него нам не вынырнуть, если не сбросить балласт.

— Балласт?

— Да, если тебя обхватил своими щупальцами безжалостный спрут. — «Просто Павел» так же, как Лизавета, заметил кражу из итальянского сериала. — Да-да, очень удачное название — именно спрут. И тянет на дно. Единственный выход — это обрубить ему мерзкие лапы. И именно в этом наша задача. Некогда говорить. Надо спасаться!

— Любой ценой? Эскадроны смерти. Неведомые мстители, наводящие ужас.

— Да, именно так. Мы выносим приговор и приводим его в исполнение. И каждый, будь то «авторитет», укрывающийся за стволами своей бритоголовой гвардии, или банкир, успешно моющий грязные деньги, или чиновник, разжиревший на взятках, полученных за протаскивание выгодных преступникам постановлений, или политик, продавший душу и голос в парламенте, или кто угодно, но каждый должен помнить — возмездие придет. И не помогут гвардейцы-охранники, счет в Швейцарии или на Багамах, дружба с премьером или президентом, или начальником их охраны.

— Вы красиво говорите, Павел. Вас так зовут?

— Да, — почти отмахнулся от вопроса спаситель. — Я говорю то, что думаю. Это выход. Прикиньте.

— Сколько лет вы носили погоны?

— При чем тут это?

— Вы мыслите в двух измерениях. Прав — неправ. Виновен — невиновен. Причем право решать присваиваете себе — значит, — Лизавета коснулась пальцами плеча замершего над столом «просто Павла» — как минимум две большие звезды. Вы молодой подполковник или даже полковник. И вы будете определять, кого казнить, кого миловать. А потом… потом…

— Потом будет порядок. Потом каждый сто раз подумает, прежде чем положить в карман сотню или тысячу баков за услугу полукриминального характера. Ведь придется платить, как заплатил ваш Ка… Балашов, — моментально нашелся «просто Павел». — Но…

Лизавета не позволила себя обмануть:

— Вы… Все сходится. Убийство Кастальского — это вы. Зачем же вы лгали мне? — Девушка почти кричала. Она попыталась встать, но стол перекрыл все пути к наступлению.

— Я не сказал ни слова неправды. — Непреклонно улыбнулся. — Припомните — я говорил, что вы можете узнать, кто убил вашего коллегу, если поможете нам. Вы и узнали. Но я вовсе не называл имен. Так что…

— Все равно…

— Нет, не все равно. Вы играете не по правилам. Вы очень возмущались, когда вам растолковывали, что Кастальский играл не по правилам.

— За это не убивают.

— Это смотря какая игра! Ваш Олег прекрасно знал, кто и о чем его просит, когда я вышел на него с предложением. А потом он решил, что «Вся Россия» богаче. И отдал им информацию, в том числе и о Локитове. А этот Седунов, он на игле с шестнадцати лет. Он Балашову, точнее одному из балашовских людей, — верный пес. Его и подвели к Локитову. Конечно, не без посторонней помощи уголовник проник в номенклатурный поселок. Вот и игра. И в этой игре убивают. Вы это не заметили сегодня днем?

Лизавета растерянно дотронулась до распухшей щеки, рядом такое же раздувшееся ухо, и губы больше нормы.

— Заметила. Я тогда очень разозлилась.

— И сделали выбор. Мы все выбираем. Локитов, Кастальский, ваш опер, вы, я. А уж потом действуем. — «Просто Павел» поставил весомую точку — проглотив залпом почти целый стакан коньяку. И сразу размяк.

Он был милый и добрый. На самом деле. Когда человек захмелел, сразу становится ясно — притворяется он добрым или нет. Профессионально пристальный, ласковый, обволакивающий, забирающийся в душу взгляд бойца «Белой руки» не изменился под действием алкоголя. Совсем не изменился. Лизавета, как в зеркале, видела в его глазах себя, Сашу Смирнова, Сашу Байкова, Петербург и Россию. И видела правоту. Не просто правоту, а правоту убежденного. Он был прав, и все же она не могла с ним согласиться.