Смерть на выбор

На этот раз Хусейн знал дорогу не так твердо, как прошлой ночью. Несколько раз он доставал какую-то мятую бумажку, вглядывался в паутину линий (Нине удалось с заднего сиденья заглянуть ему через плечо) и потом уже жал на газ.

— Ты хорошо знаешь местность? — осторожно завела разговор девушка.

— Я здесь родился. Меня еще дед учил понимать пустыню.

— Драться тоже он тебя учил?

Хусейн усмехнулся краешком губ, глаза — сосредоточенные:

— Нет, это в другом месте.

— У бекташи?

— Там тоже занимались.

— Ну надо же какой… — Нина ногтями вцепилась в руку заговорившего журналиста, призывая к молчанию. Он явно собирался сказать гадость.

— Загадочный, необычный, — мягко продолжила фразу, начатую другим, девушка. Максим демонстративно высвободил руку и отвернулся. Если ей хочется подлизываться к надменному индюку — пожалуйста.

Странный он тип. Нина искренне недоумевала. С одной стороны, ее спутники проявляли приятное единодушие — дружно забыли об оставленном на смерть мужчине в шароварах. С другой — все время были готовы трепать друг друга, как бойцовые петухи.

— Зачем все-таки ты нас спасал?

— Так получилось, — пожал плечами Хусейн, — заданию это не повредит.

— Заданию?!

— А ты думала, это такой милый, среднеазиатский обычай, прятать в чистом поле дорогущие автомобили, устраивать в развалинах комфортабельные лежбища и складировать там же сухие пайки НАТО?

Хусейн глянул на журналиста с видимым одобрением и затормозил.

— Приехали. Поможешь мне. — Он снова смотрел на Максима. Тот безропотно последовал за вождем.

Мужчины ушли в темноту. Нина осталась в машине. Опять ожидание, унылое и нервное одновременно. Черт его знает, что еще задумал сотворить непредсказуемый Хусейн. Сколько она ждала — может быть, час, может, два, а может, пятнадцать минут.

* * *

Вернулись они молчаливые и суровые. Теперь Максим походил на Хусейна, прямо братья. Что-то изменилось. Не было между ними той искры, которая в любой момент могла привести к драке — на словах или на ножах.

Они тащили довольно тяжелый мешок, необычной формы, угловатый и твердый.

— Все, поехали, вот теперь надо спешить.

Хусейн уселся на водительское место, Максим устроился с ним рядом. Девушка почувствовала себя заброшенной и забытой — раньше они с журналистом ехали на заднем сиденье вместе. Спелись. Одиночество тяготило. Как с ним справиться, Нина пока не придумала.

Довольно скоро они выбрались на шоссе.

Хусейн машину не жалел. Они неслись как угорелые по пустынному шоссе. Куда? Зачем?

Девушка внимательно вглядывалась в указатели. Вроде бы шоссе Бухара — Самарканд. Дорога, по которой они с Максимом беззаботно ехали в Бухару почти неделю назад. Шоссе, где прозвенел первый звонок как предупреждение о грядущих злоключениях.

— Максим, — девушка решила нанести удар по самому слабому звену неожиданного тандема, — Максим, помнишь, здесь разбили твою камеру.

— Да, сволочи. — И все. Это разговорчивый репортер!

— А куда мы едем? — Теперь она спрашивала обоих. В ответ — тишина. И мотор гудит, как у самолета. Тягостное одиночество превратилось в обидное. Почему они ее отстранили? Девушка не выдержала:

— Если бы видели себя со стороны, вы бы поняли, насколько оба противны, даже отвратительны. Играете в мадридские тайны, корчите из себя крутых мужчин. Хусейн, может быть, не без оснований, но ты — на пустом месте. Даже глупый еж в лесу догадался бы, что в этом мешке, который вы с такими предосторожностями погрузили в багажник, — это пресловутый клад бекташи. Клад, который ты искал с маниакальным упорством, кстати, кроме упорства и тщеславия, в тебе и нет ничего, и который Хусейн решил прикарманить. Потому-то он и сбежал от шейха. А ведь, наверное, клятву верности ордена дрожащим от волнения голосом читал!

Нина говорила долго и громко. Штрихи, детали, почти не замечаемые раньше, помогли нарисовать яркую, не очень приглядную, но все объясняющую картину.

— Я приносил клятву, но знал, что ее нарушу. И клад здесь ни при чем, — холодно перебил девушку Хусейн. — И если мы решили что-то от тебя скрыть, это вовсе не означает, что мы тебе не доверяем. Просто иногда незнание — благо.

Нина зашипела, как разъяренная тигрица.

— Самодовольные мачо. Пара безмятежных кретинов. Вы и скрыть-то толком ничего не умеете!

Максим всегда считал обвинения в мачизмо завуалированным комплиментом. А потому счел необходимым разъяснить ситуацию Хусейну:

— Не обращай внимания, брат, она в таком духе с самого Петербурга выступает.

От обиды девушка чуть не задохнулась:

— Ладно, пусть Юпитер действует. Время покажет, кто здесь бык.

* * *

Цветной лентой мелькали огни, свет фар встречных машин смешивался с освещенными окнами домов в редких поселках. Стрелка спидометра джипа трепыхалась у отметки «150».

Хусейн блеснул еще одним талантом — он великолепно чувствовал трассу и управлялся с автомобилем. Проехали Самарканд. И снова вперед.

Нина скукожилась на заднем сиденье. Размышляла. Во-первых, куда и зачем они мчатся с такой скоростью, во-вторых, как им удалось так быстро договориться? Скорее всего их спаситель посулил репортеру что-то очень для него привлекательное. Что?

Историю клада и… Горячо. Нина даже чуть вздрогнула, словно мысль обожгла ее. «Я знал, что нарушу клятву, и клад тут ни при чем». Зато кем-то заранее подготовленное бегство, настоящие укрытия, все эти «джипы», продукты, амуниция очень даже «при чем».

Хусейн — разведчик в стане бекташи. Они ему попались случайно, этакий трофей, вроде довеска к кладу. Девушка по-кошачьи облизнула губы, улыбнулась и расслабилась. Пусть играют в шпионов. Мужчины обречены оставаться детьми. Особенно в двадцатом веке.

* * *

— Граница. — В этот раз Хусейн почему-то счел необходимым объяснить, что он собирается сделать. — Я сейчас вернусь. Позвонить надо.

Пограничный КПП походил на обыкновенный пост ГАИ. Каковым он собственно и являлся до провозглашения независимости и суверенитета. В застекленном шалаше сидели те же самые гаишники, в той же самой форме. Только теперь их вооружили автоматами. Впрочем, автоматическое оружие есть и на непограничных постах ГАИ, рассеянных по необъятным просторам Содружества Независимых Государств. Слишком много разбойничков пасется при больших дорогах, возвращаются времена атамана Кудеяра.

Хусейн зашел в домик под острой крышей.

— Ты знаешь, куда мы едем? — Максим вдруг стал прежним, свойским и разбитным. Нет гранита в чертах лица, нет меди и свинца в голосе.

— Я знаю только то, что положено. Это ты у нас теперь приобщенный и посвященный.

— Ну что ты городишь ерунду. Я немножко мимикрировал, приспособился, так сказать, к обстоятельствам. Ну чтобы больше узнать.

— Поздравляю.

— Ну перестань дуться. Скажи, куда мы едем. Ты же бывала в этих краях.