Смерть отца
Шрифт:
– Как прекрасна эта земля, – восхищается священник, – нет границ зеленым полям.
– У Германии нет границ, – выпрямляется граф на своем сиденье, взмахивает кнутом, но вдруг замедляет скачку. Дикий кот бежит в поле, и ружье графа срезает его. Крольчиха перебегает дорогу с одного поля на другое, граф промахивается, крольчиха убегает. Священник вздыхает с облегчением. Леса восточной Пруссии темны и безмолвны. Свежий утренний холод в сумерках леса насыщен запахами сосен, земли и плесени. Иногда проносится порыв ветра, колеблет деревья, исчезает, и снова в лесу устанавливается безмолвие. Издали доносятся смутные удары топоров. Птицы перекликаются, кукушка молчит, но вдруг тоже подает голос. И далеко разносится эхо ее кукованья. Ветки обламываются и падают. Белка прыгает и маленькими своими
– Какая красота! – шепчет граф. – Какое чудесное создание!
Белка возвращается к дереву и быстро взбирается на огромную высоту, и когда достигает кроны, направляет граф на нее ружье, но тут же его опускает.
– Слишком она красива, – говорит с удивлением, замахивается кнутом, и конь срывается с места.
Священник Лихт опять облегченно вздыхает, но тело его согнуто, будто он получил удар. А лес все погружается в безмолвие и окутывается туманом, словно бы паром. Далеко раскинувшиеся болота сопровождают их путь. Болота эти знамениты тем, что здесь президент Гинденбург одержал великую победу, сумев, со своими генералами, окружить в этих болотах десятки тысяч русских солдат. Порыв ветра оттуда веет холодом. Озера, одно за другим, на, в общем-то, короткой дороге, и на берегах их высятся заросли камышей. Здесь лес более редок, и однообразные пространства наносят тоску. Неожиданной плешью открывается посреди леса поляна. Зеленая свежая трава. Огромные срубленные стволы лежат в траве, и многолетние каштаны устремляют свои стволы в небо. На равнине, между полями, небольшое село. Выглядящие богато красные крыши кажутся покрытыми лаком. Стадо овец пылит по проселочной дороге. Нежны и тонки линии, начертанные весной. Голубизна небес, молодая зелень садов, светлый тон красных крыш, белизна обновленных известкой домов. Только леса по горизонту равнины тянутся резкими пятнами цвета. Вдали, между равниной и лесом, мерцают воды озера. Стая диких гусей взлетает ввысь. Белизна их крыльев поигрывает на ветру медленными взмахами. И внезапно звуки выстрелов разрывают воздух, звук падающих в воду подбитых гусей, и злой лай вокруг.
– Охота уже началась, – говорит граф Эбергард, и с большим волнением погоняет коня. Священник возле него пригнулся еще ниже.
Лес, куда они въезжают, совсем густ и хаотичен. Охотничьи возки осторожно продвигаются между деревьями-великанами, и громкими звуками тишину, словно хлыстами, секут выстрелы, и замолкают. Добрались до пересечения троп. Вывеска на стволе гигантского дерева возвещает: «Частная дорога! Въезд запрещен!»
– Здесь, – с почтительным придыханием говорит граф Эбергард, – это дорога к жилищу графа Бодо.
Домик, мерцающий между деревьями, построен из древесных бревен. Стекла в небольших окнах овальной формы, и жалюзи яркого зеленого цвета – единственное украшение внешних коричневых стен домика.
Дом пуст. На пороге пес, как единственный сторож. Но на поляне перед домом автомобили разных марок и охотничьи возки. Сегодня у графа много гостей. Видно приехали из дальних мест. Графа Бодо нет. Он с гостями уже вышел на охоту.
Это приводит в сильное волнение графа Эбергарда. Освобождает он из упряжки своего породистого коня, закрепляет седло, и вот, он уже верхом на коне. И предлагает гостям следовать за ним к месту охоты. Конь и всадник словно бы высечены из одного материала. Конь аристократической породы, с длинной вытянутой шеей, граф Эбергард гибкий телом, и длинноногие охотничьи псы. Когда граф исчезает между деревьями, приятели решают не следовать его совету и вообще не участвовать в охоте. Они гуляют по лесным тропам, пока не доходят до края болот, до озера с мутными водами.
Залпы охотничьих ружей время от времени нарушают безмолвие леса, и ощущение темных далей снова возвращается к ним печалью.
– Восточная Пруссия не очень-то подходящее место для оздоровления, – говорит священник.
Ощущение печали сходит на них не только из-за того, что безмолвие нарушается внезапными выстрелами, оно столь таинственно не потому, что лесной холод пробирает до костей, а потому, что они чувствуют
себя малыми, ничтожными и беспомощными перед этими темными пространствами.Охотничий азарт усиливается с минуты на минуту. Охотники приближаются к болотам и озеру. Лай псов и залпы учащаются. Крики охотников становятся все более ясными. Уже различим голос графа Эбергарда, вовсе не такой спокойный, каким был раньше. Азарт погони и загона слышен в нем. Сейчас они стоят в самом центре охоты. Как призраки, неожиданно проносятся между деревьями всадники и тут же исчезают. Эрвин вдруг ударяет рукой по корявому стволу дерева, словно собирается с помощью боли вернуть себе ясное сознание. Только лицо Гейнца безразлично.
– Сегодня отличная охота, – говорит граф гостям.
Никто ему не отвечает. Только псы бегут за ним с высунутыми языками. На миг возникает темная гибкая фигура – и ее уже нет. Праздник убийства в замершем безмолвно лесу. Вероятно, граф Бодо со своей братией завершили истребление всяческой живности Восточной Пруссии.
– Почему вы не участвуете в охоте, господин? – спрашивает Гейнца граф Эбергард, удивленно взирая на ружье деда, обвисшее у того на плече, – вероятно, вы давно не охотились?
Граф явно насмехается над ним. Граф знает, кто он. Несколько юнкеров появляются из-за деревьев, и граф знакомит их с гостями.
– Леви, – представляется Гейнц жестким голосом.
Юнкеры почтительно здороваются. Они рады, что граф привез в лес молодых охотников, они даже очень рады. И взгляды всех обращены на ружье Гейнца.
«Теперь они знают все, кто я. Чего они так на меня смотрят?!» – и кровь стучит в висках Гейнца.
Охота была удачной, и настроение юнкеров приподнято. Гейнц слышит смех графа Эбергарда, стоящего рядом с ним с одним из своих товарищей, и ему кажется, что в этом радостном смехе тысячи колющих шампуров, на которые насаживают живое мясо. Он всаживает патрон в ствол и щелкает затвором. Все поворачивают головы на этот звук.
«Что они все уставились на меня? – гнев загорается в душе Гейнца. – Я их проучу…»
– Я присоединяюсь к охоте, господин граф.
– Браво, господин! – радуется граф и добродушно кладет руку на плечо Гейнца. – Идемте, я поведу вас на отличное место наблюдения. Даже если вы недостаточно натренированы в стрельбе, вы преуспеет в охоте.
Священник и Эрвин полны удивления. Чем вызвано это неожиданное решение Гейнца? Но ощущают, что в этом что-то есть, и им следует идти за другом и охранять его от чего-то, тяжелого и угрожающего ему. Они поднимаются на возвышенность над болотами. Множество охотников скрываются за деревьями, их задача – подстрелить дикого кабана. В лесном воздухе ощущается напряжение. Все ружья наизготовку. Гейнц перебирает в памяти все, чему научился под руководством деда в тирах увеселительных ярмарок Берлина и все мышцы его напряжены.
Гейнц отличный стрелок. Ни разу не промахивался. Глаза его не воспалены лихорадкой охоты, и все же какой-то чуждый и странный огонь мерцает в них. Священник буквально падает рядом с ним на влажную лесную землю и кладет в испуге руку на его плечо.
– Что с тобой, Гейнц? Оставь это.
– Оставь меня! – придушенно вскрикивает Гейнц. – Убери руку, мне приказано здесь стрелять.
– Кто тебе приказывает?
– Я должен участвовать в их охоте. – И вгоняет патрон в ствол.
– Браво, браво, господин. Он охотник из охотников! – аплодирует граф Бодо.
Доброжелательным тоном приглашает граф гостей на легкое угощение в домик. Охота завершилась. Добыча велика. В домик графа набились охотники –высокие мужчины с гибкими спинами и удлиненными головами, как будто их создали по одному образцу. На всех одинаковые куртки с меховыми воротниками и широкими поясами, тяжелые сапоги, тоже по одному военному образцу. Акцент прусский, тяжелый. Они напоминают некую породу животных, поджарых, холеных и жестоких. Гостей из Берлина они встретили с преувеличенным почтением. Но что-то в ощущениях Гейнца, Эрвина и священника говорит им, что если, упаси Бог, они возбудят здесь недовольство, даже самое легкое, эти гостеприимные существа мгновенно повернут в их сторону ружья, висящие теперь на спинках стульев, и расстреляют их в спину.