Смерть под занавес
Шрифт:
Катя обычно сосредоточенно слушала, иногда для большего эффекта задумчиво смотрела куда-то вдаль, как бы отрешаясь под влиянием божественной поэзии от всего земного, потом бросала взгляд на чтеца, у которого в конце обычно предательски дрожал голос, и говорила только одно слово - "изумительно". Потом следовала робкая пауза. Следующим делом Катя скорбно вопрошала: "Ну, ты куда-нибудь с ними ходил?" - заранее зная ответ. На это, как правило, разражались гневными филиппиками на засилье бюро-кратических элементов в молодежных
Некоторые шли еще дальше и говорили, что ходить куда-либо предательство по отношению к собственному таланту, все равно он не будет понят заскорузлыми людьми, лучше уж умереть непризнанным. В душе Катя соглашалась с такой постановкой вопроса, но внешне недовольно хмурила брови и молчала. Так что опыт общения с графоманами Катя уже имела.
– Ну, как сказать, милая девушка, - из больного горла внезапно прорезался звучный баритон, - писатель - это ведь состояние души, а не просто профессия. Писателями рождаются.
Катя почему-то подумала о бедном Пегасе, на которого все пытаются взгромоздиться, и поэтому конь уже давно не летает, а мирно стоит в стойле.
– Я, правда, не рассчитываю на шумный успех, я ведь пишу для избранного круга лиц, тех, кто оценит мои скромные воспоминания.
Катя никак не решалась спросить, что же выдающегося успел совершить Женя Сандула в свои неполные сорок лет.
– У меня были очень известные родители, я рос, можно сказать, под сенью Муз.
– Они тоже были писателями?
– выдавила Катя.
– Нет, - Женя строго посмотрел на нее, - они работали в Главлите. Поэтому у нас дома бывали такие имена, такие личности...
– Понимаю, - Катю вдруг осенило, - вы и пишете о них?
– Да, я стараюсь быть беспристрастным, но одновременно строгим. Давать мягкие оценки сквозь призму эпохи и истории.
Сипенье сменилось звонкостью и даже бравур-ностью.
– М-мм, - простонала Катя, ей показалось, что у нее разболелся зуб.
– Так что мою биографию вы прочтете на досуге. Что еще?
– Вы играли в тот вечер, в спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь"?
– Да, играл.
– Вы были все время заняты в спектакле или куда-нибудь отходили, может, вы могли видеть убитого где-то за кулисами?
– Я был занят в первом отделении. А во втором акте я действительно отходил. Я вышел, посидел немного в буфете, съел гусиный паштет, жюльен, салат оливье.
Эти "данные", конечно, представляли для Кати особенный интерес.
– ...Потом вернулся на сцену, меня должны были заколоть и произнести надо мной монолог.
– Ну как, успели?
– Естественно, даже провалялся минутой дольше.
– Женя, а что случилось с занавесом?
– Непонятно, дали раньше. Вообще, спектакль начался раньше обычного.
– Как это?
– А так. Я пришел в буфет и машинально посмотрел на часы, чтобы не опоздать к концу второго акта. Так вот, по моим подсчетам, когда я уходил, должны были произносить определенные слова, а их не было.
–
Так, - Катя ощутила непонятное волнение, - и что дальше?– Ничего, я просто учел этот факт и поэтому вернулся пораньше, чтобы вовремя появиться на сцене.
– Ну а почему это произошло?
– Катя почти кричала.
– Да не волнуйтесь вы так, всякое в нашем деле случается, театр есть театр - сумасшедший мир, нормальным людям в нем не ужиться. Иногда бывают такие накладки, очевидно, часы подвели.
– Да.
– Катя погрузилась в молчание.
Прошло пять минут, Женя снова вошел в роль больного и засипел фистулой.
– А что вы скажете об Элле Александровне?
На секунду Женя растерялся, но быстро овладел собой.
– Прекрасный режиссер, отличный организатор, я ее очень уважаю.
– Ну а какие-нибудь разногласия с ней у вас были?
– Какие разногласия, - удивился Женя, - кто же портит отношения со своим бутербродом с маслом?
Да, конечно, в цинизме сегодняшнему поколению актеров отказать было нельзя. Куда подевались романтика, принципиальность, лирический трепет? Все сменили голый прагматизм и расчет. "Наверно, это правильно, иначе никто не выживет, - подумала Катя, - ни театр, ни режиссер, ни актеры".
– А что вы скажете о других актерах?
– Общаемся мы мало, у каждого своя жизнь, но в театре стараемся жить дружным коллективом, помогать и выручать друг друга.
– Хорошие слова, - не удержалась Катя, - вам бы в английском парламенте выступать или в Гайд-парке.
– Ну что вы, у меня другое призвание - запечатлеть время в скромном литературном труде.
– Не забудьте подарить мне книгу.
– Даже с автографом. Вот ваша сумка, лифт временами отключают.
– Спасибо, я еще не мужчина средних лет с подагрой, как-нибудь спущусь.
Женя снисходительно улыбнулся. Он выглядел этаким добродушным барином, которому грубит какая-то молодая, сопливая гувернантка. На прощание Женя отечески похлопал Катю по руке:
– Обращайтесь, если что, звоните и приходите.
Женя вернулся в комнату и скользнул взглядом по стене. Над столом висела фотография родителей. Они дали ему все: заботу, внимание, связи. Но он хотел всю жизнь другого - НАСТОЯЩЕГО АКТЕРСКОГО ТАЛАНТА. Этого не было, и он мучился от смутного сознания, что главного - нет, а все остальное суррогат, подделка, ничего не стоящие пустяки, без которых можно очень легко обойтись.
***
Алексей посмотрел в окно и невольно нахмурился. Резко похолодало, и москвичи поспешно сменили рубашки с короткими рукавами и сарафаны на пиджаки и толстые вязаные кофты. Хотя синоптики предсказывали наступление циклона с севера уже три дня, они, как всегда, ошиблись, и вот только сегодня небо затянулось привычной для Москвы серой пеленой. Зрелище бессолнечной Москвы было не из приятных. Она напоминала старую угрюмую тетку, даже не пытающуюся скрыть приступы своего дурного настроения.