Смерть считать недействительной(Сборник)

Замначпоарма вправил им мозги: если хозяева бросили хутор — берите все, что нужно! Не раздумывая! Не оставляйте ни крошки фашистам!

Переночевав, утром мы с Жериховым отправились в полк. Замначпоарма оставался пока в подиве и потому разрешил своему водителю подбросить нас. Он очень дружелюбно — я его знаю еще по финской войне — относится к газетчикам. Как говорится: побольше бы такого чуткого начальства!..

Однако вскоре с машиной пришлось расстаться. Когда мы отъехали от штадива километра четыре, начались болота, болота, болота и редкий осинник, «эмка» не тянет ни в какую. Наконец водитель заявил (мы ж ему не начальство!):

— Всё, сгорели сцепления.

А может, он струхнул: чуть подальше впереди, как раз в том направлении, в котором мы ехали, был плотный артиллерийский огонь. Пришлось приказать ему отправляться обратно, что он выполнил лихо, несмотря на «сгоревшие» сцепления, а мы с Жериховым двинулись дальше уже пешком на КП первого полка дивизии.

Шли-шли, подходим к Айду-нымме. Это деревушка, все дома которой, выстроясь в один рядок, обращены в сторону противника — к гладкому-гладкому полю шириной километра в четыре. Поле перерезает река — ее название Пуртсе, на ней мы держим оборону. На другой же стороне этой речонки, то есть уже у немцев, возвышается огромная шлаковая гора сланцевого завода (в Донбассе сказали бы: терриконик). Это дивная наблюдательная вышка. Но, к сожалению, не наша…

Немцы крыли по Айду-нымме из минометов вовсю, мы у них были как на ладони. Метрах в шестидесяти от нас загорелся дом. Несмотря на ослепительность летнего дня, был отчетливо виден весь его каркас — так он пылал. Хотел я его сфотографировать, да обнаружил, что опять забыл фотоаппарат… Не везет мне. Никак не привыкну к фотоаппарату. Вот что значит не интересоваться этим с детства.

Ладно. Идем с Жериховым дальше. По нашему разумению (вернее, по моему — Жерихов смотрит во все глаза, но пока еще, я вижу, ничего не соображает. Ему хорошо — он уверен, что я все понимаю!..), — итак, по моему разумению, в маленьком лесочке у соседней деревушка — Айду-лыве — и находится нужный нам КП полка. Правда, Айду-лыве немец так интенсивно обстреливает, что я начинаю сомневаться: а что командному пункту делать под таким обстрелом? Чего ради он будет сидеть именно там? Местность совершенно голая…

Не спорю, — возможно, в моем сомнении какую-то роль играло и то, что неохота было соваться в самое пекло. Но и правду сказать: чего ради переть сдуру неизвестно куда? Кому нужна такая вздорная лихость?

Начинаю расспрашивать отступающих через Айду-нымме раненых: на старом ли месте КП полка? Они все движутся оттуда. Но, как всегда в таких случаях, одни говорят «да», другие — «нет».

Пока мы движемся по Айду-нымме (хотя деревня небольшая, но это долгая история: приходится хорониться от пулеметных очередей и минометных разрывов), идет и время.

Решаю: нет, дальше двигаться бесполезно, КП не мог не смениться!

Говорю Жерихову: «Нам надо возвращаться, узнать точно, где КП, — нам и в штадиве указали не точно: карта-то у меня мелкомасштабная, — и только тогда идти. Чтобы наверняка. А так — нет смысла».

Жерихов весьма обрадовался этому решению.

Мы вышли из деревни. У лесочка остановились, сели, закурили.

В это время из лесочка выезжают двое конных.

— Куда, товарищи? — спрашиваю я их.

— На КП полка.

— Первого?

— Первого.

— А кто вы такие?

— Командир взвода конной разведки полка и мой ординарец.

— Давно вы с КП?

— Ночью. На левый фланг ездили.

А время нашего разговора — 13.40.

— Поедете шагом, чтобы мы за вами поспели?

— Что ж, давайте.

Снова мы с Жериховым одолеваем Айду-нымме. Движемся быстро — кони горячатся да и всадники неспокойны: Айду-нымме просматривается немцами насквозь.

Когда наконец проскочили деревню и втянулись в маленький лесочек за нею, видим: связист артдивизиона сматывает в этом лесочке связь.

— Где КП первого полка? — спрашиваем его.

— Снялся.

— Это точно?

— Я слыхал, так. А точно, нет ли — не знаю, товарищ старший политрук, врать не хочу.

Командир взвода смотрит на нас с Жериховым с укоризною: задерживаем мы его.

Я говорю ему:

— Ладно, товарищ младший лейтенант, я вас отпускаю, действуйте самостоятельно. Пеший конному, и верно, не товарищ.

Он сразу же пустил коня карьером в глубину лесочка: мы разговаривали со связистом на опушке.

Та-а-ак… Что же нам делать?! Двигаться на поиски КП наугад? Нелепо! На старом месте его, безусловно, нет. Куда он перебрался, тоже неизвестно. Тем более что все время с тех пор, как мы с Жериховым шли, нам попадались отступающие: и целые артподразделения, и какие-то пехотные обозы, и пехота. Ответы же — обычные: «Один я, товарищ старший политрук, от взвода живой остался! Ищу вот часть свою!» Так ли, нет ли — как проверишь?.. Да и некогда нам проверять. А тут еще этот связист артдивизиона в лесочке: уж если артдивизион сматывает связь, то ясно, что КП стрелкового полка не остался без прикрытия, впереди.

Ну и положеньице… Как я объясню Жерихову, что ничего нужного газете ни он, ни я сейчас найти тут не сумеем. Все равно он подумает, что я праздную труса. А зачем мне, действительно, КП в такой сумятице? Если я и отыщу его — о какой «стойкой обороне» я сейчас там найду материал?!

Объявляю Жерихову командирским тоном, что мы возвращаемся назад.

Он, однако, полон нетерпения. Ну, что касается меня — он, должно быть, считает, что это — другое дело: мне нужно писать большую вещь — очерк, и материалы для этой цели нужны, понятно, обстоятельные. Но ему-то поручено организовать лишь несколько заметок, почему же не начать это делать сейчас? Зачем ему КП?

Приходится охладить его пыл простым контрвопросом:

— А вы знаете бойцов, со слов которых собираетесь писать сейчас? Вы уверены, что то, что он вам рассказал тут, соответствует действительности? А ведь вы это опубликуете на страницах газеты, и вам поверят! Но если вы, собрав материал вот таким легким способом, назовете какого-нибудь труса героем или наоборот, то, как вы думаете, вы этим принесете пользу или вред? А ведь сила нашей агитации — в правде. Помните, что говорил об этом Ленин?

— Но, товарищ старший политрук, — растерянно возражает Жерихов, — а как тогда вообще в боевой обстановке проверять материал?

— Просто. Если пишете с чужих слов, а не то, что сами видели, то беседуйте с человеком в присутствии его товарищей по отделению, взводу, роте. Они не дадут соврать. Или проверьте у командира, у политрука.

— Значит, никому нельзя верить на слово?

— Я вам не это говорю. Но запомните вот что: раненый всегда расскажет вам, что самое жаркое место в бою было то, где ранили именно его. Причем он и не собирался врать вам, нет, он совершенно искренне убежден в этом! А командир, возглавлявший атаку, минимум вдвое преувеличит число уничтоженных его подразделением фрицев. Вы еще привыкнете к этому.