Смерть в твоих глазах
Шрифт:
В 11.00 заявился Колунин. Вошел без стука, но в дверях спросил:
– Можно?
– Нужно, Гриша, нужно. Проходи.
– Здравствуйте.
– Ты сегодня вежливый! И одет, как на парад.
– Так мы не бомжи какие.
– Ну, проходи, поговорим.
– Допрашивать будете?
– А ты что-то имеешь против?
– Не в кайф мне по ментовкам шариться, пацаны не поймут, подумают, что в стукачи к вам записался.
– А я подумал, что ты изменился.
– С чего мне меняться?
– Ладно. – Воронов достал снимки, положил перед мальчишкой: –
Парень посмотрел на фотороботы, усмехнулся:
– Вы сами-то сможете различить их?
– Но кто-то из них?
– Может быть. На вас надень парик, приклей усы, тоже похожи будете!
– А этот мужчина тебе случайно сигарету не предлагал?
– Не-е! Я сам попросил.
– Куришь?
– Балуюсь иногда.
– Прекращай, а то втянешься, потом захочешь, не бросишь.
– Не втянусь. А втянусь, то и пусть. Все настоящие мужики курят.
– Ошибаешься, ну, да ладно. Он дал тебе сига-рету?
– Ясный палец, ведь я же ему нужен был.
– И что за сигарету?
– Так, дешевку, простую «Яву» в белой коробке.
– А ты, значит, более дорогими балуешься?
– Конечно!
– Как с отцом дела?
– А вот с отцом, гражданин начальник, непо-нятка.
– Что за непонятка? – внимательно посмотрел на парня Воронов.
– Так не пьет он, считай, с позавчерашнего ве-чера.
– Это для него много?
– Как запил, более суток трезвым не был. А тут даже после того, как на могилу к матери съездил, сидел дома трезвый. Потом долго фотографии смотрел. Может, заболел он?
– По-моему, напротив, начал выздоравливать.
– Да? Это хорошо. С одной стороны, конечно.
– А с другой?
– С другой, не совсем. Раньше, как он напьется, так и я из дому. А при трезвом не уйти.
– Вот и сиди дома, книжки читай.
– Дались они мне!
– А ты попробуй. Дома книги есть?
– Полно. Мамка любила читать.
– Вот и ты попробуй. Понравится, не оторвешь, никакой улицы не надо будет.
– Это уж вы лишнее хватили. На улице… все! – с недоверием взглянул на следователя Гриша.
– И опять ты не прав. Но дело, в принципе, твое. Не хочешь человеком стать, гуляй, кури, хулигань, водку пей или пиво. Опуститься, парень, не долго, наверх выбраться трудно. Ладно, вот тебе чистый лист бумаги, напиши, когда, где и для чего подошел к тебе мужчина. О чем попросил. Короче, все, что было в воскресенье 26 июня. Подробно напиши да подпись поставить не забудь.
– А разве меня можно допрашивать? Ведь мне всего тринадцать лет!
– Допрашивать нельзя, а снимать показания можно. Правда, в присутствии отца…
– Не надо, – прервал следователя Колунин, – я напишу, как было.
– Постарайся делать меньше ошибок.
– Это уж как выйдет.
Отпустив парня и положив его показания в сейф, Воронов набрал номер Веселова.
– Да, Валера? – ответил капитан.
– Ну, как у вас дела?
– Нормалек. С машиной разобрались. Скоро подъедем.
– С Ларисой связывался?
– Пока нет.
По пути к Управлению свяжусь.– Давай!
Веселов с Рудиным приехали в Управление в 14.20.
– Доволен машиной? – поинтересовался Во-ронов.
– Пойдет! Движок приемлемый, скорость набирает быстро, сто восемьдесят идет без напряга, больше не разгонял.
– Я удивляюсь, где ты умудрился ее вообще до ста восьмидесяти километров разогнать?
– На МКАД. У Ленинградки внешняя сторона свободной оказалась. Вот там и дал ей показать – себя.
– Что намерен делать сегодня?
– Во-первых, позвоню Ларисе, предложу довезти до дома, приглашу в кафе, провожу до квартиры. В общем, прощупаю ситуацию. Убийца должен зафиксировать меня.
– Ты оружие зарегистрировал?
– Когда, ствол же дома остался.
– Завтра надо зарегистрировать, я участковому позвоню, он все устроит.
– Да я и без него обойдусь.
– Ты смотри, Диман, не переоцени себя. Конечно, ты профи, командир диверсионно-штурмовой группы, имеющий богатый опыт боевых действий. Только и преступник не дилетант.
– Если ты намекаешь на Бестужева, то я его присутствие поблизости похлеще любой легавой почую. И он, кстати, об этом знает. Если же убийца кто-то другой, то я возьму его.
– Конечно, возьмешь, если до того он исподтишка не вспорет тебе живот.
– Не сможет, – усмехнулся Веселов.
– Нет, ты реально переоцениваешь свои возможности!
– Ничуть! – Капитан спецназа поднял рубашку – под ней была надета металлическая панцирная сетка с перекрывающимися мелкими ячейками. – Кольчужка, Валера. От пули вещь совершенно бесполезная, а вот нож или осколок держит. Проверено. Так что, если и успеет убийца что-то исподтишка сделать, то это, в лучшем для него случае, нанести удар в область печени. После чего с переломанными мослами он будет наш.
– Ну, если кольчуга, – проговорил Воронов и, помолчав, добавил: – Неизвестный еще ни разу не применял огнестрельного оружия, но может применить, узнав, кто по специальности новый «ухажер» госпожи Бестужевой.
– Нет, Валера, уж если этот урод начал резать жертвы, то тактику, говоря языком военных, не изменит. В уродование жертв он вкладывает какой-то смысл. Или этот смысл ему вкладывает голос извне. Я как-то допрашивал одного басмача, который всем, кто попадал ему в руки, отрезал уши, и спросил, зачем он это делает. Он мне на полном серьезе ответил, что голос свыше приказывает отрезать уши.
– Надеюсь, его признали психически больным?
– Кого?
– Басмача твоего.
– Во-первых, не моего, а во-вторых, к психиатрам он не попал. Вздумал придурок бежать, когда мы его к месту эвакуации вели. А куда бежать-то? Справа скала, слева пропасть. Ну, и улетел в бездну.
– Сам прыгнул или ему помогли?
– Какая теперь разница? Главное, что ему не удалось избежать справедливого наказания за кровавые преступления.
– Понятно!
– Что тебе понятно?
– То, что ты выступил и в роли врачей, и в роли судьи, и в роли палача.