Смерть Валленштейна

Октавио

Вы побледнели… Дрожите… Боже! Как мне вас понять?

Графиня

(собрав последние силы, говорит с живостью и благородством)

Как надлежит, меня вы понимайте: Я дома Валленштейнов не хочу Паденье пережить. Мы были в силах К короне руку протянуть… Иное Нам суждено… Но, царственны душой, Мы смерть, свободно избранную нами, Позорной жизни твердо предпочтем… Яд делает свое…

Октавио

На помощь!

Графиня

Поздно. Лишь несколько мгновений, и свершится Моя судьба.

(Уходит.)

Гордон

Дом ужасов, убийств!

Появляется гонец с пакетом. Гордон подходит к нему.

Посланье? С императорской печатью!

(Прочитав адрес, протягивает Октавио пакет, с упреком во взоре.)

Вот… Князю Пикколомини. [46]

Октавио, задрожав, устремляет скорбный взор к небу.

Занавес.

46

Вот… Князю Пикколомини. — У этой знаменитой финальной строки трагедии «Смерть Валленштейпа» (и всей трилогии) большая литература. Блестяще комментировал эту реплику, существо которой лишь в одном слове — «князю», Гегель, подчеркивающий в особенности перенос акцента со слова на мимику актеров, участников финала: «Старый Октавио во многом способствовал падению Валленштейна; теперь он находит его злодейски убитым по наущению Бутлера, и в тот самый момент, когда графиня Терцки заявляет, что приняла яд, приходит императорское послание. Гордон прочитывает надпись и передает письмо Октавио, бросая на него взгляд, полный упреков. Он говорит: «Князю Пикколомини». Октавио пугается и с болью поднимает глаза к небу. Что чувствует здесь Октавио, получая вознаграждение за услугу, в кровавом исходе которой он повинен больше других, здесь не сказано словами, но выражение целиком предоставлено мимике актера» («Эстетика», т. 3, с. 569).