Смертельная игра
Шрифт:
Несколько любимых книг лежат стопкой на камине (название гарантирует их психологическую глубину: «Предисловие к моему благочестивому жизнеопусканию», с цветными иллюстрациями и приложениями, выполненными из каучука, «Влюбленный сельский полицейский», «Послюнявь палец, прежде чем перелистать страницу» и др.).
Я обращаю внимание, что в комнате царит порядок и чистота как раз с таким слоем пыли, чтобы можно было рисовать сердечки на мебели.
– Настоящее любовное гнездышко! – воркует старый ворон Берю с наслаждением. – Я бы с удовольствием провел здесь викенд, слово!
Он помещает свой Тюфяк между ручками кресла, стоящего лицом к зеркальному шкафу, и рассматривает
– Ты не находишь, – мурлычет он, – что я похож на Наполеона?
– По крайней мере на его задницу, – соглашаюсь я. Я открываю шкаф, срывая таким образом милое отражение Берю. В этом кресле Толстый напоминает императора бездельников (самого ленивого из них). В шкафу, превращенном в гардероб, я откапываю несколько платьев, жалкое манто, а также мужской костюм и непромокаемый плащ. Легкое профессиональное движение: я шарю по карманам, отданным моей полицейской жадности. В кармане костюма нахожу платок, которым пользовался простуженный человек, мелочь, две американские сигареты и самописку. В карманах плаща нет ничего, кроме кожаной перчатки. Я внимательно всматриваюсь в нее и для очистки совести ищу сестренку, но безуспешно. Толстый, который следит за моими движениями и жестами, вмешивается:
– Ты узнаешь эту перчатку, Сан-А? Это для меня луч света.
– Черт возьми! Это близняшка той, которую мы нашли на шпалах в день убийства?
– Которую я нашел! – уточняет Берю. Я сую чехол для пальцев в карман. Вот что может стать главной уликой, чтобы обвинить Меариста в убийстве.
– Что мы будем делать дальше? – спрашивает мой коллега, грациозным жестом ковыряясь спичкой в ухе.
В ожидании моего ответа он рассматривает на свет результаты своих раскопок и аккуратно помещает их за отворот своей куртки.
Я не спускаю глаз с камина. Он нагружен семейными фотографиями. Родственники малышки Вирджинии в полном составе собрались здесь, чтобы утешить в трудную минуту ее страдающее человеческое достоинство. Здесь бабушка-дедушка, родители, военный, должно быть, ее брат, старушка в окулярах, по всей видимости, ее тетушка Евлали, и сама Вирджиния в разные периоды своей д... жизни. Она после школы. Оная рядом с немецкой овчаркой, потом в объятиях немца (хотите позировать с немецким унтер-офицером, пожалуйста!), Вирджиния в форме жандарма (фото с карнавала), Вирджиния на бульварах в Париже. Вся ее семья со счастливым видом собралась здесь, чтобы следить, как малышка шагает по жизни. И месье, сменявшие друг друга, были очень рады получить одобрение ее родителей. Что может быть лучше семейной любви! Им становилось спокойнее, когда они видели этот алтарь Вирджинии.
Они испытывали тонкое чувство приобщения к семейному коллективу. Эти мнимые зятья почтенной четы, доверчиво глядящей в объектив в ожидании птички.
– Ты, – говорит восхищенный Толстый, – ты о чем-то думаешь.
– Я да! – говорю, засовывая в карман одну из фотографий малышки Недотрог.
– Она скорее уродливая, а? – говорит Берю, подходя ближе. – Похоже, что она косит, или это отсвет в очках?
– От этого она становится еще обаятельней, – говорю я. – Это льстит тем, кто поднимается сюда, они относят ее косоглазие на счет экстаза. Ладно, пошли!
– Куда?
Я не успеваю ему ответить. С лестницы слышен характерный звук ключа, ковыряющегося в замке. Толстый собирается обратить на это мое внимание, но я останавливаю его, приложив палец к губам.
Я указываю ему закоулок между шкафом и стеной, он
съеживается там. Сам я прижимаюсь к перегородке. И вовремя: в прихожей раздается стук шагов. Дверь комнаты открывается, появляется силуэт. Я узнаю Меариста, хоть и вижу его только в профиль. В руках у него чемодан, который он бросает на кровать. Эту секунду я и выбираю, чтобы вмешаться. Самое время, так как мерзавец чует присутствие чужого и поворачивается. Он принимает мой орешек number one в подбородок. Я вам рекомендую его в качестве овсяных хлопков когда-у-вас-гости. Чистая работа, без сучка и без задоринки. Ноги мсье складываются в коленях, как щипцы, голова покачивается. Толстый, у которого всегда есть что сказать в серьезной ситуации, пользуется тем, что наш приятель оказывается в пределах досягаемости, чтобы поднести ему дополнительную плюху прямо в пасть.На этот раз Меарист отправляется на пол.
Я сгребаю его и раскладываю на кровати рядом с чемоданом. Сначала наручники! Пока он старается всплыть, я шмонаю по карманам. Вместо наплечной повязки он таскает с собой «беретту» для взрослых, от вида которой можно заболеть желтухой.
Я присваиваю ее. Мои поиски продолжаются. Но я и не обнаруживаю ничего интересного, если не считать толстенный пресс (больше четырех сотен косых!). Открываю чемодан: он пуст. Очевидно, мусье явился за своими манатками.
– Его забираем? – спрашивает Толстый.
– Не сразу, мне кажется очень удачным, что мы встретились и можем поговорить, эта квартира располагает к откровенности...
– А если появится девица?
– Не волнуйся! Наручники при тебе?
Он протягивает мне свои хромированные браслеты.
Я приступаю к приятной работенке. Снимаю туфли и носки Меариста, просовываю его ноги сквозь решетку кровати. И защелкиваю их наручниками Берю. Сдергиваю шнур от занавесок и привязываю жертву к матрацу. Теперь он не может даже двинуться. Глубокий вздох вырывается из его груди, он начинает выплывать из тумана.
– Колоссально, – бурчит Берю.
– Что?
– Ты видишь, преступный мир уже не такой, каким он был раньше. Современные блатные не гнушаются ничем: посмотри хотя бы на этого. Ну! У него чистые ноги! Двадцать лет назад ты бы такого не увидел!
Ресницы Меариста вздрагивают, он открывает свои чудные глаза, и в них блестит фальшивый свет.
– Ну и в чем дело, выкладывайте, – злобно бросает он. Я показываю удостоверение, сознавая, что ни одно слово не может заменить дело.
– Ну и что! – бормочет он воинственно. – Я в порядке!
– С твоей совестью, может быть, потому что она сговорчива; но не со мной, дружок. И позволь мне эту смелую метафору: сейчас, когда ты распростерт, тебя следует положить на лопатки!
– Что?
– Я обвиняю тебя персонально в убийстве и попытке убийства. С твоим послужным списком, который бы обесчестил и общественный сортир, тебе грозит вышка, это точно!
– Что за кривлянье? Я ничего не знаю!
– Однако с твоими способностями гонщика ты бы мог участвовать в соревнованиях, дружок!
– Но...
Он затыкается, так как Берю выписывает ему пилюлю по рецепту врача. Нижняя губа уголовника лопается.
– Это научит тебя держать пасть закрытой! – ворчит Толстый.
– Позволь, – говорю я своему приятелю, – я как раз наоборот хочу, чтобы он ее открыл...
– Мне нечего сказать! – говорит Меарист с суровой убежденностью.
Я подмигиваю службе сервиса Мишлин. Берю, который умеет читать сквозь полузакрытые веки, достает зажигалку и проводит пламенем по подошве ног парня. Тот испускает пронзительное си бемоль, эхо которого прокатывается по квартире.