Смертельная игра

И тут объявляются два полицейских из мигалки.

– Кажется, в момент взрыва вы как раз только что объехали вокруг особняка?

– Да, мсье комиссар.

– И вы не заметили ничего необычного? Запоздавшего прохожего, странные звуки?

– Абсолютно ничего! – подтверждает один из полицейских пылким жестом отрицания и акцентом из Саоны-и-Лауры! – Я пользовался мобильным прожектором моего авто (тоже, кстати, мобиль), у которого широкий радиус действия. Все вокруг было очень спокойно. Я даже сказал напарнику Амбалуа, он не даст соврать: «Амбалуа, эта ночь напоминает мне ночь моей свадьбы».

Я рассматриваю Амбалуа. Это представитель полицейской элиты: пустой взгляд, мощные плечи, гнойничковый лишай и алюминиевая бляха за будущее-прошедшее и ближайшее-последнее.

– Если бы кто-нибудь притаился, например, в кювете, – предполагаю я, – он бы мог ускользнуть от вашего внимания и, как только вы проехали, мог бы метнуть зажигательные гранаты в дом.

– Да нет же, – говорит Амбалуа, – вокруг нет никаких канав, потом там стена... И потом деревья... И потом... И потом е-к-л-м-н!.. Я больше не знаю, как выразиться.

– Не пролетал ли здесь самолет в ту минуту, когда

– Нет!

Оба сыщика думают про себя, что я начитался книжек Тентена и у меня поехал чердак. Действительно, я нигде не видел, чтобы самолет бросал маленькие смешные бомбочки среди ночи на какой-нибудь особнячок. Я сказал это, чтобы поговорить, мы ведь просто болтаем, не так ли?

– Очень хорошо, спасибо!

Они щелкают каблуками, подносят свои аппараты для ловли шпаны и исчезают. Генерал растворяется за пеленой голубого, очень душистого дыма. Эти перекладины от стула – настоящий табак, он привез их прямиком из Ла Хаваны.

– Вы выглядите очень много растерянным, dear? – замечает он.

– Признайтесь, что это сбивает с толку. Вы видели меры предосторожности, которые были приняты? Это покушение в самом деле необъяснимо, и я спрашиваю себя, может, мы стали жертвами нового изобретения?..

– Новые изобретения немного разрушительнее, – заверяет Бигбосс, который немного разбирается (немного trust, потому что он америкашка) в этом предмете.

Он прав.

– Я очень сожалею, мой генерал. И хочу просить у вас разрешения удалиться. Разумеется, мои люди останутся здесь.

– О! В этом нет необходимости! – иронизирует высший чин.

Я сыт по горло! Мы заканчиваем шейк-хендом, и я откланиваюсь, как продавец подержанных машин, которому подсунули каракатицу под видом последней модели Кадиллака.

Я звоню, чтобы сообщить о своем провале Старику. Пока он еще не успел проявить свои чувства, я предупреждаю, что с меня хватит и я готов на десять лет вернуться в группу отборных грудничков. Именно он поддерживает меня, вместо того чтобы накрахмалить хохотальник.

– Сан-Антонио, когда человек обладает вашими достоинствами, таким блестящим прошлым и еще более блестящим будущим, он не имеет права признавать себя побежденным.

Я кладу трубку, в ушах как будто застряли звуки Марсельезы.

На следующее утро, когда я появляюсь в конторе, то застаю Пино, оживленно беседующего с худым и длинным типом, который, должно быть, хранит свои ночные рубашки в чехлах от зонтиков.

Мой доблестный коллега представляет.

– Мсье Скальпель, помощник доктора Гнилюша из Института!

Черт! Академик шлет мне курьеров, хотя до моего юбилея еще далеко.

Но худой рассеивает это недоразумение, добавляя:

–...из судебно-медицинского института. Я протягиваю ему руку, и, к моему великому изумлению, он сжимает ее, не вскрывая.

– По какому поводу? – спрашиваю я. Он черпает из кармана толстый конверт.

– Доктор Гнилюш произвел вскрытие мужчины, которого вы прислали вчера...

– Кайюка! – говорит Пино.

– Но, – говорю я удивленно, – я не просил делать вскрытие!

– Ах! – бормочет Скальпель. – Доктор подумал... Как бы то ни было, он обнаружил, что смерть произошла от всасывания цианистого соединения...

– Спасибо за открытие, – скриплю я, полный горечи.

– Он также обнаружил в желудке покойника вот это! И небрежно похлопывает по конверту.

– Что это такое?

– Листок бумаги...

– Листок бумаги, в желудке?..

– Он проглотил его примерно за час до смерти. Желудочный сок уже начал...

Я уже не слушаю. Нервно вспарываю конверт. В целлофановом пакетике я нахожу маленький прямоугольник зеленоватой бумаги, который судмедэксперт постарался развернуть. Печатные буквы различаются еще так же, как и другие, написанные от руки, но сам текст неразборчив.

Я протягиваю документ Пино.

– Отнеси это в лабораторию, пусть они срочно расшифруют.

– Я вам больше не нужен? – спрашивает Скальпель.

– Нет. Поблагодарите доктора от моего имени, его почин, возможно, позволит нам покончить с очень запутанным делом.

После того как нитевидный ушел, я делаю несколько гимнастических упражнений. Честное слово, я чувствую себя помолодевшим лет на десять!

Глава XIV, Что называется, поймать ветер в крылья парусов

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь? – говорит Пино, наблюдая, как я хожу взад-вперед, сложив руки за спиной, в передней лаборатории.

– Нет.

– Молодого папашу, который ждет в коридоре роддома, кто же у него родится.

Я даю ему такую отповедь, которая, несмотря на свою мягкость, заставляет его моргать глазами.

– Что-то в этом роде. Я спрашиваю себя, это будет мальчик или девочка? Пино! Какой скверной работенкой мы занимаемся, а?

– Ты считаешь? – лепечет он.

– Ну, давай посмотрим. Мы портим себе кровь из-за вещей, которые нас не касаются. Мы проводим ночи под открытым небом, получаем плюхи – и без сахарной пудры! – а иногда и пулю в шкуру, не имея даже надежды заработать на три франка больше просто потому, что это так!

Он дергает кончик уса, потом сковыривает чешуйки, засохшие в уголках глаз.

– Что ты хочешь, Сан-А, это как раз то, что называют призванием. Кто-то становится кюре или врачом, а кто-то военным или депутатом... Это жизнь!

– Она отвратительна! – брюзжу я. – Бывают дни, понимаешь, старик, когда даже дети не умиляют меня. Я вижу их позже, как будто смотрю через очки, которые позволяют заглянуть в их будущее. Эти белобрысые сорванцы хохочут, носятся в коротких штанишках, играют в классики или в космонавтов, а я их вижу такими, какими они станут в сорок лет, с брюхом и обрюзгшим лицом, ревматизмами и предписанным режимом, с мыслями от зарплаты до зарплаты и мерзким взглядом, который оставляет след, похожий на слизь улитки.