Смертельно безмолвна - 2

– Т-ты...

– Прости, я просто увидела, как ты прыгнула, как ты вообще додумалась, Дел? Ох, ну как ты

могла? Девочка моя, это же чистой воды безумие.

– Т-так нужно.

– Нет, не говори подобных вещей, – мама отстраняется и пронзает меня недовольным

взглядом, – ты слишком мало боролась, моя дорогая. Люди сражаются всю жизнь, а ты же

решила сдаться уже сейчас. Ты не имеешь права.

Стыд подскакивает к горлу. Я поджимаю губы и отворачиваюсь, ощутив себя глупой и

растерянной. Мне просто было больно, и я просто решила поставить точку.

– Разве так мало страдающих людей, Дельфия? – Поднимаясь, спрашивает меня мама и

слабо выдыхает. – Если бы каждый раз люди сдавались, на земле бы никого не осталось.

– Оно гор-р-рит. – Я порывисто ударяю себя по груди и гляжу на маму. – Здесь.

– У всех горит. И это хорошо. Потому что когда перестанет гореть – ты перестанешь дышать.

– Мама вскидывает подбородок, затем проходится холодными пальцами по моей щеке и дергает

уголками губ. – Больше не делай так.

Я киваю. Не хочу соглашаться, но соглашаюсь, потому что верю маме. Наверно, мне в

очередной раз пришлось столкнуться с той частью себя, которая хочет стать свободной.

Свобода – вымысел. Я давно должна это уяснить.

Мама выходит из гостиной, держась руками за талию, а я плетусь за ней, будто бы я боюсь,

что с ней что-то случится, если отвернусь. Да, словно от меня что-то зависит. Она

останавливается уже в коридоре, тянется пальцами к двери, но застывает. Глядит на меня через

плечо и брови сводит, словно собирается сказать что-то важное.

– Я видела это.

– Ч-что?

– Этот день. Видела очень давно, когда ты еще была совсем малышкой. – В ее глазах

проскальзывает страх, обнаженный и явный. Она поджимает губы, но они все равно у нее

трясутся. Я чувствую, как внутри у меня все скручивается, сводит судорогами под музыку ее

громыхающего сердца. – Ты должна знать, что я люблю тебя.

– М-мам.

– Будущее можно изменить. И мы нередко доказывали это. Я доказывала, когда тебя видела

мертвой, видела, как ты задыхаешься в ванной, но приходила, спасала тебя. Ничего не

происходит без вмешательства человека, человек сам решает, по какой дороге пойдет!

– Я не понимаю. – Колит. Внутри. Мама говорит горячо, а мне становится холодно.

– Ты уйдешь.

– Я н-не...

– Ты уйдешь, потому что это починит тебя, Дельфия, – договаривает она. Мы глядим друга

на друга рассеянно, – починит тебя так же, как ты чинишь других.

Я застываю. Что вообще происходит? О чем она говорит? Ничего не понимаю! И это

начинает меня дико раздражать. Злость прокатывается по спине стаей мурашек, и гляжу я на

маму уже не растерянно, а рассерженно. Почему она тянется к двери?

– Ч-что ты д-делаеш-шь? – Еле выговариваю я, но не потому, что заикаюсь, а потому, что

невероятно злюсь. Мама обхватывает пальцами дверную ручку. – П-прекрат-ти.

– Так надо. Эти люди помогут тебе.

– Мне не н-нужна н-ничья п-п-п... – черт возьми! Я злюсь, и говорить еще труднее!

– Дел...

– …п-п-помощь!

– Выслушай их, пожалуйста.

– Они лишь х-хотят, чтобы я помогла. К-как и все люди.

– Не сомневайся, что, помогая другим, ты помогаешь себе.

Я усмехаюсь, зло усмехаюсь. Покачиваю головой, не веря, что моя мама говорит мне

подобное и расправляю плечи. Нет, это какое-то безумие. Я не собираюсь никуда уходить.

– Н-нет.

– Да. В глубине души ты добрая, Дел, я знаю. – Мама хватается пальцами за дверную ручку и

улыбается одной из тех улыбок, что когда-то придавали мне сил, но сейчас я вижу предателя, который вдруг решил от меня избавиться. – Ты поймешь. Когда-нибудь.

Она открывает дверь как раз в тот момент, когда незнакомый парень в запотевших очках

замахивается, чтобы нажать на звонок. Он растерянно застывает, а мама отрезает:

– Проходите.

Вот так. Просто. Без каких-либо вступительных слов и вопросов моя мать позволяет двум

незнакомцам переступить порог собственного дома. Безумие!

Я делаю несколько шагов назад и сосредоточенно изучаю гостей. Парень, женщина.

Проходят в плохо освещенный коридор, останавливаются, переминаются с ноги на ногу и

вытирают лица от дождевых капель. Слежу за их руками, за тем, как дрогают иголки губ.

– Простите, что врываемся, – хриплым голосом шепчет женщина и откидывает назад

угольно-черные волосы, – мы слишком долго вас искали.

– Не извиняйтесь.

Что? Я ошеломленно смотрю на мать. Она сошла с ума! Она не должна быть доброй и

приветливой, не должна общаться с незнакомцами. Люди никогда не раскрывают своих

истинных мотивов. Они говорят то, что вы хотите услышать, а потом оказывается, что вас

обманули, смутили, выбили из колеи. Что ж, такой исход – вина самих глупцов.

– Я Мэри-Линетт Монфор, – протягивает женщина и пожимает моей матери руку, – а это

Хэйдан Нортон.

– Добрый день, мэм, – отрезает улыбчивый парень, – ну и погодка, верно?

Погодка? Анализируй, Дел, анализируй их слова, повадки, жесты, мимику. Им бы до

скончания веков скрывать истинную причину прихода, но я все вижу. Вижу изношенное и

разбитое сердце женщины, вижу пустоту в глазах парня, не скрытую даже оправой очков.

– Может, пройдем на кухню?

– Может, остан-немся з-здесь. – Это не вопрос. Я гляжу на гостей и наклоняю голову. Тут же

на меня переводят взгляды новые знакомые, и я все понимаю. О да. Они разбитые, потерянные,

отчаявшиеся, потому что близкий им человек сломался. – К-как же банально.

– Что именно? – Переспрашивает темноволосая женщина с кожей такой же бледной, как

чистейший снег, мерцающий ночью. – Вы о чем, Дельфия?

– О пр-ричине.

– Какой причине?