Смертельные акции
Шрифт:
– До Таганрога. Сегодня. Любой. Сколько? Что? – Не расслышав ответ кассирши, Алена достала из кошелька двести рублей, отдала деньги в кассу.
– Паспорт.
Где же он? В сумке? Нет. Да, кажется, в кармане. Кошелек. Сумка. Дышать совершенно нечем. «Боже мой, когда же все это кончится?» – думала Алена, пряча кошелек в сумку, ставя ее на пол, протягивая в окошко паспорт.
– Ждите.
Очередь прижала ее к самому окну. Почувствовав, что ее больше не оберегают от этой неуправляемой, дикой толпы, Алена испугалась. Огляделась. Носильщика не было. Не было и сумки,
– Где он?
– Кто? – Кассирша подняла на Алену удивленные глаза.
– Работник вокзала, который меня сюда… Ведь вы же его знаете… Он вас по имени называл… – взмолилась девушка.
– Мало ли кто меня по имени называет, – искренне возмутилась кассирша. – У меня вон! Смотри, – она показала на табличку, красовавшуюся на компьютере: «Кассир – Ольга Попова».
– Что же мне теперь…
Алена не договорила, комок сдерживаемых слез подступил к горлу. За окном начинался дождь. «Хорошо, что я купила водоустойчивую тушь», – где-то глубоко в сознании несостоявшейся актрисы мелькнула спасительная мысль. И Алена заплакала.
Из компьютера с характерным звуком вышел Аленин билет.
– Следующий. Число, город, номер поезда, – словно издалека донесся голос кассирши, – девушка, отойди, ты мешаешь.
Кто-то из стоящих в очереди сунул Алене в руку паспорт и билет, ее оттеснили в сторону. События уходящего дня навалились одно на другое, угрожающе нависли, словно эти металлические балки вокзального дебаркадера, с проглядывающим сквозь них тяжелым грустным небом.
Слишком много неудач обрушилось сразу на угловатые плечи Алены. Так долго она еще никогда не плакала.
«Надо будет запомнить это состояние», – думала Алена, размазывая по щекам слезы и представляя себя, рыдающую, на сцене перед экзаменационной комиссией… Глаза чуть приоткрыты… Дыхание неровное… Нижняя губа прикушена… Алена достала из кармана складную расческу-щетку с вмонтированным в нее маленьким зеркальцем, посмотрелась в него: вот так! И заревела пуще прежнего. Больше всего ее обижало то, что никто не обращал на нее никакого внимания. Люди толкались, ругались, целовались.
«Они, наверное, считают, что меня кто-то бросил», – думала Алена, поглядывая на целующуюся рядом парочку.
Иногда парочка выразительно оборачивалась в ее сторону: нельзя ли, мол, потише, типа «вы мешаете» – и продолжала заниматься своим делом.
Плакать Алене надоело. Она снова посмотрелась в расческу-зеркало, потрогала распухший нос: "Наконец-то у меня появились настоящие переживания. Свой жизненный опыт. Теперь я сумею заплакать, если мне на экзамене скажут: «Представьте себе, что у вас украли кошелек».
Алена спрятала зеркало в карман, нащупала паспорт с билетом.
Ахнула: до отправления поезда оставалось десять минут.
Поезд «Москва – Адлер» стоял на первом пути.
– Залэзай. – Проводник ярко выраженной кавказской внешности протянул Алене руку.
– Я до Таганрога, – зачем-то ответила Алена на незаданный проводником вопрос.
Место оказалось
в первом купе. Приложив все свои силы, Алена с трудом открыла покосившуюся, с ржавой ручкой дверь купе. На полу стоял чемодан. Семьдесят на девяносто. Застегнутый на «молнию»: с левого бока снизу-вверх, по верху, сверху вниз и до конца правого бока. Яркий, клетчатый, красная клетка – побольше, а в ней – зеленая, маленькая.«Когда я была маленькая, родители с таким чемоданом в Польшу за шмотками ездили», – вспомнила Алена, усаживаясь на свою полку поудобнее. Не получалось поудобнее: мешал чемодан. Алена попыталась отодвинуть его. Никак.
«Кирпичи там, что ли?» – удивилась она: чемодан не сдвинулся ни на сантиметр. Алена выглянула из купе: никого. Она забралась с ногами на полку и, упираясь спиной в стену, толкнула чемодан. Чемодан упал, заняв весь пол Алениного купе.
«Не по чемодану же мне ходить», – подумала Алена и ойкнула, заметив, как из чемодана потекла тонкая красная струйка.
«Томатный соус. Чужой. Разбила!» – ужаснулась Алена.
Поезд тронулся. Хозяин чемодана так и не появился. Коврик под чемоданом на полу купе постепенно пропитывался красной жидкостью.
«Продолжается накопление жизненного опыта», – догадалась Алена и отправилась искать проводника. На месте его не оказалось. В тамбуре тоже. Постояв какое-то время около купе для проводников, Алена решила действовать самостоятельно: открыть чемодан, выбросить разбитые банки, почистить ставший красным коврик.
Ржавая «молния» чемодана поддалась легко: правый бок, верх, левый бок…
– А-а-а-а-а!.. – пронесся по поезду дикий девичий визг, отдаваясь эхом из вагона в вагон, стремясь по шпалам назад, к тяжелым металлическим конструкциям неуютного Казанского вокзала.
– Ничего не понимаю. – Я сел в машину Турецкого и захлопнул за собой дверь. – В купе. В чемодане. А вы уверены, что это Родин? Было опознание?
– В кармане брюк найдено водительское удостоверение на имя Родина.
– Настоящее?
– Проверили.
– Зачем они его оставили? – ни к кому не обращаясь, сказал я.
– Вот и я об этом думаю, – счел нужным ответить Турецкий.
– И кто – они? – автоматически прозвучал мой второй вопрос.
– Именно это нам с тобой и предстоит выяснить, Юра. Такое ощущение, что преступник сопровождает нас в этом деле. Опережает наши мысли, лишая очередных свидетелей, разыскиваемых нами.
Мы с Турецким переглянулись. Мелькнувшая у обоих мысль показалась абсурдной. Да нет, конечно! Никто из наших сотрудников…
– А кто нашел?
– Девчонка, несет какой-то бред: разбила соус, не нашла проводника, открыла чемодан.
Турецкому было не по себе.
Я чувствовал, он готов принять какое-то важное решение, но почему-то медлит. И мне показалось, что сейчас он задаст вопрос… Вообще, я заметил, что после событий сегодняшней ночи с этим дурацким сном мне слишком многое стало казаться.
«Да… – думал я, – надо же, что какая-то чушь, просто сон может изменить человека, тем более меня. Нужно взять себя в руки, поменьше чувствовать, побольше мыслить».