Смертельный исход: возрождение воровки
Шрифт:
Моя ладонь нашла руку Сабелиана и осторожно сжала. Он будто очнулся из забытья, но больше не улыбался.
— Моя мать была хрупкой, слабой женщиной, — хрипло признал он, — она была подавлена отцом и боялась ему перечить. Иные сейчас говорят, что бывший Князь сошёл с ума со временем… Но правда в том, что он всегда был сумасбродным.
Я вздрогнула. От этих слов физически стало неуютно, словно я на секунду раскрыла чужую душу. Сабелиан, однако, покрепче перехватил мою ладонь и повёл вглубь дворца.
Всё вокруг находилось в печальном запустении. Грязь, дождевые лужи… Как давно
— Но кое-что я отрицать не смогу, — продолжил шиасс, — мой отец был по-своему гениален. Он смотрел на Великое Око — как на бесценный источник энергии и знаний.
Я удивилась. Насколько мне известно, Око — подобно местному богу. Тогда, мысли его отца… Буквально можно назвать кощунственными.
— Знаешь, почему его назвали «тираном»? — усмехнулся Сабелиан. — Вовсе не из-за того, как он обращался с наложницами, моей матерью, или же мной… Всё из-за возмутительных экспериментов отца.
Мои глаза слегка расширились. Чем дальше мы шли, тем более зловещими казались слова мужчины… А путь наш, тем временем, начал спускаться в подвальные помещения.
— Загадочным образом в наших землях начали пропадать другие шиассы, — спокойно проговорил Яростный Князь, но его глаза блеснули неуловимой жестокостью, — некоторые из них не возвращались. Были те, кто обвинили моего отца, но улики были лишь косвенными. А он, тем временем… Кое-что обнаружил.
Подвальное помещение плавно расширялось, становилось всё более неприглядным и темным. В руках Сабелиана внезапно вспыхнул один из озаряющих камней. Их шиассы использовали для освещения (стоили такие камни, правда, непомерно дорого).
Из-за этого я увидела тусклое убранство и запустение нижних этажей. Холодный ветер завывал в щелях, нагонял жути. Без Князя я, наверное, не решилась бы залезть в такое неприветливое место…
Шиасс решительно снес одним движением хлипкую дверь перед собой и мы очутились в закрытой части подвала. Камень озарил светом место, от которого я невольно ужаснулась.
Ведь оно больше походило на пыточную. Кандалы, проржавевшие цепи, странные приборы… Бурые пятна крови, въевшиеся в пол (кажется, навечно). Здесь пахло плесенью и разложением. Я вцепилась пальцами в руку Князя и нервно сглотнула.
Однажды, мы с Симоном в могильнике прятались от патруля солдат… По ощущениям — очень схоже. Я… Не то чтобы я боюсь мёртвых, но подобные места мало у кого вызовут искренний восторг.
— Да, — тихо усмехнулся Сабелиан, — действительно… Жуткое место. В детстве я боялся его до ужаса. Потому что сюда отец приводил плененных шиассов. Ты знаешь, что он делал с ними, Рен?
Я нахмурилась. Вопрос словно с подвохом… Но сомневаюсь, что они проводили чаепитие в этом кровавом подвале.
— Пытал? — с сомнением проронила я. — Но зачем?
Яростный хмыкнул:
— Ты почти угадала. То, что он делал — подобно худшей пытке. Скажем так… Мой отец пытался извлечь их внутреннюю энергию. Их силу, данную Оком.
Я приглушенно ахнула. Неужели, это реально? Да он чокнутый!
— Разве это возможно? — с недоверием уточнила, неприязненно поморщившись.
Сабелиан промолчал несколько минут и ответил:
—
Никто в это не верил, однако… Безумцам везёт. И, однажды, он вывел ту самую формулу. Как через смерть шиасса пожрать его внутреннюю силу.После этого, Яростный Князь пристально посмотрел мне в глаза и я вздрогнула от выражения ледяного бешенства, отпечатавшегося в них. Его голос стал вкрадчивым:
— Как думаешь: что сделал мой отец после?
Я сглотнула, ещё раз оглядевшись. Потом зажмурилась и вполне уверенно предположила:
— Он попытался забрать твою силу. Верно?
Ладонь Сабелиана коснулась моей щеки. Голос мужчины был подобен потустороннему шёпоту призрака:
—… Верно. Моя бедная мать пыталась вступиться. Защитить единственного сына. Поэтому он убил её, а я сбежал. Знаешь, отец понимал, как сделать мне больно, даже на расстоянии. Он скормил тело моей матери дворовым псам и раздробил её кости в порошок. Так, чтобы я никогда не смог похоронить её достойно.
Я задрожала. От его слов кровь стыла в жилах. Я знала, как сильно на Хейнане чтят обряд погребения усопших. По их повериям: если не похоронить человека надлежащим образом — душа его никогда не упокоится и это станет проклятием грядущих поколений. Поступить так бесчеловечно… Каким же ублюдком нужно быть?
— Посмотри на меня, Рен, — хриплый и властный голос Сабелиана щекотал моё чувство страха. И, тем не менее, я посмотрела ему в глаза.
Этот нежный, сияющий жемчуг… Сколько жестокости в нём таится на самом деле?
— Я набрался сил и вернулся к отцу. Мы сражались один на один. И, когда я победил… Я сделал с ним то самое, что он хотел сделать со мной.
В тот момент я поняла, откуда у Сабелиана дар телепортации, такой сильный и непредсказуемый. Вкрадчивый голос продолжал звучать в сознании…
— Да, — легко рассмеялся шиасс, — я выпил эту силу с его последним вздохом, а потом… Что ж, его дух также никогда не упокоится в загробном мире. Псы в тот день оголодали.
Ладонь мужчины продолжала гладить меня по скуле, а я не могла сдержать новой волны дрожи по телу.
— Ты знаешь, почему я рассказываю тебе это? — спросил Яростный и в этом вопросе скрывалось странное давление, которому я едва ли могла сопротивляться.
— Я… — не знала, если честно. — Ты просто… Захотел?
Глупое предположение и оно развеселило Сабелиана.
— Я хочу, чтобы рядом со мной была женщина. Не запуганная пташка — совсем нет. Сильная, упрямая, умная и хитрая, Рен, — его голос захватывал меня, очаровывал, — я хочу, чтобы эта женщина стала моей шиа и разделила бремя власти. Ты станешь моей, Рен?
Я была в оцепенении. Это совсем не походило на стандартное… Признание в любви. Сабелиан, впрочем, и сам это понял.
Его губы коснулись моей шеи, оставляя губительный алый засос:
— Ты мне необходима. Пока что это нельзя назвать любовью… Но я могу предложить тебе своё сердце, Рен.
Я понимала, о чём он. «Любовь» — это что-то укоренившееся… «Влюбленность» — что-то очень лёгкое. А как назвать полутона?
Когда ты заинтересован, одержим, чувствуешь привязанность и заботу… Когда ты только на пути к тому эфемерному, вечному чувству.