Смертеплаватели

— Бенедетти, — поправила Виола. — Да, это годы где-то 2750-е… Как раз накануне первых слияний.

Я увлечённо продолжал:

— Если верить вашим книгам, с некоторых пор на Земле… то есть в Кругах Обитания практически не стало зла! Исчезли жадность, жестокость, ложь, ревность, больное самолюбие. Ну, вымерли, как мамонты, и всё!.. Как это удалось? Каким чудом?! Никто об этом не пишет. Просто герои становятся другими, вернее, их чувства. Условия жизни улучшились? Извини, вульгарный материализм. В моё время уже почти все имели хорошую работу, были сыты, обеспечены… но люди-то остались прежними! Тот же, известный тебе, Балабут насиловал женщин, ломал более слабых, — не потому, что ему чего-то нехватало для жизни, а чтобы самоутвердиться, себя показать! А взять меня самого, Кристину, большинство из нашего круга? Ну, я-то ещё, слава Абсолюту, был книжным червем, идеалистом, — спасибо папе с мамой, — но в основном-то?! Выучиться, чтобы потешить своё и родительское тщеславие: «он у меня законник, она у нас биомодельер»… Работать, но не свыше меры; флиртовать, ходить на модные витакли и выставки, чтобы тебя там видели… немного спорта, немного туризма: карнавал в Рио, подвесная дорога на Никс Олимпика… Мещане, интеллектуальные мещане! А рядом, в тех же домоградах или в своих старых жилищах — эти, ещё не облагороженные, с дикими страстями… вчерашние монгольские араты, папуасские охотники за черепами… или ещё более дремучие — люди из больших городов, дети торгашей, внуки шлюх… Пятнадцать миллиардов, мрак, толща непроворотная! Мыслящих — один процент… Что вы сделали с остальными?! В двадцать восьмом веке — ну, просто уже ангельские хоры поют! Царство Божие во всех Кругах Обитания. Сплошные художники, мыслители, первопроходцы, торжество добра и освобождение духа… Человек за триста-четыреста лет изменился больше, чем за предыдущих тридцать-сорок тысяч. Ну? Что это было? Массовый гипноз? Виртуальная обработка сознания? Почему все родились?…

Выслушав мой бестолковый монолог, она рассмеялась так звонко, что буфетчик уронил стакан и нырнул за стойку его поднимать.

— С цифрами у тебя плоховато, мой дорогой. Во-первых, мыслящих всегда было сто процентов, — ну, почти сто, кроме слабоумных от рождения… неизмеримо меньше было родившихся в духе. Во-вторых… в твоё время на Земле сколько народу жило? Пятнадцать миллиардов? А в тридцатом веке, в Кругах, потом в Сфере, — как ты думаешь, сколько было населения?

— Н-ну… я думаю, миллиардов сто. А может быть, и тысяча.

— Двенадцать миллиардов, — с явным намерением поразить меня, веско сказала Виола.

— Боже мой! Да что же это…

— Вот, то самое. — Она резко отбросила через плечо мгновенно исчезнувший окурок. Я, играя по правилам хронотопа — места-времени, — стряхнул пепел в стеклянную пепельницу. — Торжество добра и освобождение духа. Всех твоих пастухов и охотников избавили от голода и застарелых болячек; кто хотел, получил новую хорошую работу, стал учиться. Люмпен, преступники вообще сгинули, когда не стало частной собственности и наличных денег… В общем, жизнь настолько улучшилась, что люди стали намного меньше рожать детей.

— Как это?

— Элементарно. Почему были многодетными семьи бедняков? Рожали про запас! Родишь десять — выживет пять, три… А если гарантированно выживают все? Если все вырастают здоровыми? Зачем рожать такую ораву?… Это первое. Второе: у папы с мамой интересная работа, не хочется прерывать её ради беременности, родов, возни с младенцем… одного произведут на свет, и хватит. Третье — отпала нужда в кормильцах на старость. Потому что нет ни старости, ни бедности… И, в конце концов, наука победила смерть! Стоит ли вообще продолжать свой род, если ты сам себе род? Если ты вечен?…

— Тебя послушать, так вообще непонятно, почему у людей в ваших Кругах появлялись дети. Ты там… когда-то… про психиатра говорила, который это предсказывал.

— Хреновый он был предсказатель, Алёша… У творческих людей дети начали рождаться в порядке творчества. Ребенка стали создавать, как картину или симфонию. Появились профессиональные отцы и матери, художники родительского дела… и просто сознательные люди, которые понимали, что человечество может если не вымереть, то сплошь состариться без притока молодой крови, без молодых чувств и мыслей… Понял теперь, отчего мы стали другими — за каких-то, действительно, триста лет?…

Я вертел в пальцах окурок, не находя пока слов. Будто некий пузырь лопался — тугая оболочка, доселе покрывавшая мой мозг. Я всё лучше чувствовал связь между превращением обычных родов в драгоценную редкость, в дело особого вдохновения — и явлением Человека Обновлённого, почти лишённого обезьяньей шерсти…

— Вот, ты все уже и понял, понятливый ты мой, — сказала Виола, жестом показывая буфетчику, что кофе надо обновить. — Дети рождались только у лучших, у наиболее ответственных и одухотворённых, — и, вырастая, сами становились такими же. Кто творил, тот и производил себе подобных. А все прочие…

— Можешь не уточнять, — прервал я затянувшуюся паузу. — Поздний Рим на биопьютерной основе, да? Пиры, оргии, потом — пресыщение. Уход в фантомную жизнь; всё более сильные галлюциногены, и никаких детей. И вы…

— И мы не мешали, — склонила голову она. — Точнее, не действовали силой, зато всячески пытались убедить, увлечь. С кем это удавалось, тот… возвращался. А остальные… знаешь, они редко выбирали реальное, активное бессмертие — наркотическое было блаженнее, ярче, легче! Кое-где для них даже разрабатывали и легально выпускали безвредные наркотики… Пришло время, когда творцы вышли в финал. Прочие, считай, вымерли. А кто родился духовно — продолжал рожать физически. Иных родителей попросту не осталось. Статистика чистой воды… вот тебе и разгадка.

— У тебя-то у самой… дети есть? — спросил я — и почему-то вздрогнул от своего вопроса.

Затянувшись, Виола долго, прищурясь, смотрела в сторону, на оконный витраж, изображавший старый Нью-Йорк — улицу с конкой и полисменом в шлеме. Решив, что она обиделась, я набрал воздуху для извинения, — но тут любовь моя глянула мне в глаза с обычной своей прямотой и сказала:

— Решилась, когда сама была… ну… уже почти дожила до тысячи. Представляешь? Дочь. Хельга. Вся в меня, даже смелее: осваивает сейчас другой континуум.

— Что?

— Параллельную Вселенную, их много… Видимся редко. Она уже мало похожа… на всех, кого мы с тобой знаем. Ушла дальше, чем энергеты…

Больше я не спрашивал.

Невозмутимый кудрявый увалень поставил перед нами новые чашки с горячей душистой смолой.

XVII. Алфред Доули. Развёртки: Лондона, затем Египта (Гиза)

Последний осколок первобытного хаоса,

оскверняющий пространство в самом центре

бесконечности…

Говард Ф. Лавкрафт

С вечера в своей постели, в массивном хмуром доме на Оксфорд-стрит, не смыкал глаз бывший глава ложи «Тьма Пробуждённая». А когда электронные часы у изголовья — подарок племянника, посетившего Лондон будущего — высветили на табло цифры 04:00, оккультист вдруг понял, где ему срочно надо быть. Под Каиром, где разрытое плато являло собой подобие карьера или каменоломни, а вернее — песочника для детей-гигантов из уэллсовской «Пищи богов». Дети бросили игру, оставив этот каменно-песчаный хаос, а в нём — бессмысленные, с точки зрения трезвых взрослых, горы из многотонных кубиков и лежачую куклу — человекольва…

Итак, в своей неизменной чёрной паре и пасторской шляпе, с тростью-зонтом подмышкой, Доули на такси прибыл в контору агентства «Томас Кук», взял путёвку, а там — шагнул сквозь никелированную подкову инверсора.

После того, как к концу 3473 года сеть взаимных воскрешений разрослась вширь на всю планету и за её пределы, породив «розу мира» — гигантские пространственные развёртки, а вглубь времён достигла эпохи ранней меди, Сферу охватил массовый туризм. Хозяева не намеревались сдерживать общение людей из разных стран и эпох, поэтому род человеческий стронулся с мест, как никогда раньше. Пошло великое перемешивание, и любознательные стали в нём застрельщиками. К любому знаменитому месту мира стекались пешком, съезжались на конях и плыли под парусами, ехали на автобусах и летели в бесшумных авионах…