Смертеплаватели
Шрифт:
О, восторг полного постижения! Перед нами — искомый Программист следующего Космоса. Весь опыт всех когда-либо живших в универсуме разумных созданий (природных и искусственных), собранный по капле мудрецами-воскресителями, был нужен, чтобы на основе исчерпывающего знания о Вселенной подготовить ей смену.
Занятно, но факт: помянутый нами с Виолой в беседе большой фантаст малой страны, человек, необычайно одарённый, однажды приблизился к подобной мысли — но, кажется, сам не придал ей особого значения. Там, у него в рассказе, просто поспорили физики, и один походя выдвинул гипотезу: что, мол, если цивилизации предыдущего универсума в час его гибели запрограммировали последнее, что осталось от их мира, — пучок нейтринного излучения, —
Когда мы (в составе Вселенского Соборного Я) неведомым пока путём войдём в новорождённый мир, то принесём с собой и строки Байрона, и колоннады Иктина и Калликрата, и величавые прозрения Эйнштейна, и странную, нечеловеческую философию мыслителя-биорга XXV века. И — более того! — ТОЛЬКО ТАМ по-настоящему состоятся взлёты человеческого гения, разовьются небывало полным образом, оплодотворяя и улучшая мировой зародыш. Сюжеты Шекспира и формулы Галуа, чуткая совесть Толстого и тонкий вкус Хокусая… уверен, что всё это не уступит высшим духовным достижениям любой из рас! Что всё это будет необходимо при конструировании следующего Космоса! А почему бы и нет? Неужто Микельанджело распишет настоящее ночное небо хуже, чем потолок Сикстинской капеллы?…
…Вот для этого-то и необходимо Общее Дело. Чтобы весь совокупный разум и талант всех поколений вложить в дочернее мироздание. В то, что будет во всём лучше нашего. Настолько же лучше и удобнее для жизни, чем наш универсум — удобнее и лучше материнской Вселенной каменных слоёв.
Огромное хрустально-золотое зарево стягивается в игольную точку посреди гибнущего, расплывающегося в ничто Звёздного Дома. Финал.
…Нет! Никакого финала! Никакого разрушения — ни для одного мира, ни для единой личности! Все это — жалкая, трусливая ложь; впереди лишь Начало! В невидимой икринке, в средоточии предельно сгущённой темноты таится наследственный код. Скоро он начнет развиваться слепящим сполохом Большого Взрыва, разбрасывающего миры. Обновлённые на уровне проекта. Небывалые в прежних универсумах. Лучшие.
Хмурая и неуютная, прошлая Вселенная породила Программиста, завещавшего нам законы природы. Он возник путём слияния всех тамошних разумных рас. Абсолютный ноль температур и скорость света, периодическая таблица элементов и строение атома, — всё было задумано, и рассчитано, и вложено в «сингулярную точку» небытия учёными материнского Космоса. Они (Он) заботились (-лся) о нас, чьи предки тогда ещё не возникли даже в виде коацерватных капель. Они (Он) хотели (-л), чтобы Дом Детей был светлее, просторнее и лучше приспособлен для жизни, чем их (Его), родительский. Им (Ему) это удалось; удастся и нам, вернее, Ему — Мне — грядущему эволюционному богу.
Вот Цель, общая для рода человеческого и личная — для каждого из живущих! Одухотворение — всегда оправданно: в Духе мы вынашиваем следующее, улучшенное мироздание. Ребёнок, здесь удержавший свою руку от убийства насекомого, возможно, там, за сингулярной точкой, спасёт и защитит родники жизни. Каждый новый универсум должен быть совершеннее, человечнее, чем прежний.
…А почему — каждый? Каждые! Может родиться и несколько мирозданий сразу, коль скоро таков замысел Программиста. Несколько домов разума, между которыми рано или поздно начнутся путешествия. Домов с различной архитектурой. Несколько — или мириады?! Какой безграничный выбор для грядущих рас — где жить, где быть счастливее…
В буре деяний, в волнах бытия Я подымаюсь, Я опускаюсь… Смерть и рождение — Вечное море; Жизнь и движение В вечном просторе… Так на станке преходящих веков Тку я живую одежду богов [99] .И
это — навсегда. По крайней мере, очень надолго. Пока эволюция Духа не обретёт иные пути, быть может, свободные от необходимости творить материальные носители.И ещё одно. Понятие любви уходит из ведения поэтов и становится инженерной категорией. Бог есть Любовь — значит, Программист есть Созидатель. Наше — сознательное ли, интуитивное — участие в процессах созидания суть любовь практическая. Она может выражаться деторождением, творчеством — или развёртыванием нового Космоса, где родятся новые разумные расы.
99
Строки из «Фауста» Гёте. Пер. Н. Холодковского.
Сияют гигантские ореолы вселенских Душ. Они погружаются в окутанную туманами гладь Абсолюта, Причинного Океана… тонут в ней… что дальше? Безусловно, и ТАМ не погаснет ни одна искорка — индивидуальное сознание, и будем мы все живы в вечности. Но что же представляет Собой сам Океан, какие у Него цели, куда направлено Его развитие?… Да можно ли вообще применять понятия целей, развития — к Абсолюту, безначальному и непостижимому?…
…Можно. Воображать Колыбель Миров застывшей и бесцельно существующей — нелепее стократ, в духе самых косных древних религий.
Родился ли Абсолют из материальных процессов — или сам породил материю? Господь ли Он изначальный — или венчающее эволюцию всемогущее Создание?
Честно говоря, пока для нас это не столь важно. Несомненно одно: коль скоро Творец имеет нужду творить, Он не застыло-совершенен. Поскольку приемлет Он всё новые, окончившие цикл универсумы, — у Него есть некие намерения. Есть будущее. Есть возможность качественных изменений… Каких?!
В своё время узнаем. Быть может, уже став Им.
XXIV. Смертный бой
Безымянный ужас и извращённый восторг в одно и то же время.
Среди ночи проснувшись в своей постели, в доме на Тугоркановом, я увидел вокруг сразу всю развёртку мира. Во всяком случае, несколько мест, разделённых громадными расстояниями. Особое зрение, превосходившее даже динамику, позволило мне наблюдать их одновременно.
Вот обстроенная пышными, тяжёлыми зданиями площадь в Константинополе. С факелами в руках собирается народ. Мужи в долгих одеяниях, матроны с покрывалами на головах, священники и монахини. Центром группы кажется бледная темноволосая женщина в синем мафории: благочестиво, щека к щеке, ликуясь с одними, беря за руку других, ласково говоря что-то третьим, она призывает сплотиться теснее. Наверняка это патрицианка Зоя, одна из шести первовоскрешённых, — Виола по-доброму рассказывала о ней… Расталкивая толпу ромеев, будто ледокол робкие льдины, движется к Зое здоровяк-рыцарь с бородой цвета яичного желтка, в латах и белом плаще, за ним — ещё и ещё бронированные: забрала опущены, мечи наготове.
Другая площадь — на скрещении утоптанных проспектов, у подножия пирамиды, скалящей страшные маски по граням уступов. Там царит туманный день. У индейца Ахава своя, жутковатая компания: медленно сбредаются вместе дряхлые старцы, полуголые и напудренные, увешанные драгоценностями, увенчанные чудовищными «шляпами» из цветов, перьев и звериных голов.
А вот ночной полуразрушенный город; под ногами у людей угадываются остатки древней мостовой. Не слишком велика эта тесная группа среди могучих руин, переплетённых лианами, тонущих в зелени. Светит прожектор с подогнанного грузовика, шарят лучи ручных фонариков. Рядом со строгим, подтянутым Тан Кхим Таем становятся молодые, скромно одетые кхмеры; ближе всех — изящная, коротко стриженная женщина с печальными глазами цвета кофе.
Морской берег, простор, удар волны! Мечутся языки большого костра, мечутся тени. К философу Левкию, встрёпанному и воинственному, сидящему прямо на песке, подсаживаются кружком молодцы в коротких одеждах, загорелые нищие, женщины — одна даже с корзиной рыбы…
Аиса посреди зимней степи встречает конных девушек. И здесь у многих в руках огонь — подожжённые сучья или пучки хвороста. Храпят коротконогие кони, налетевший ветер со снегом взвивает чёрные гривы всадниц; кони пляшут, усмиряемые маленькими твёрдыми руками, гортанно перекликаются амазонки…