Смертники

Начальник перелистал арестантский список. Смертники были там занесены в особую графу, и он пересчитал их, ведя сверху вниз толстым мягким пальцем. Сморщился и отложил ведомость в сторону.

Вспомнил о розовой девушке.

Нужно будет куда-нибудь удалить ее на это время. В городе живет двоюродная тетка, прегадкая старая дева, но на этот случай следовало бы возобновить давно оборвавшееся знакомство. Кстати, у нее, кажется, какой-то дальний родственник живет, студент, — и часто собирается молодежь. Будет развлекать Леночку. Нельзя ей все со стариками.

Защемило сердце при этой мысли. Отдать Леночку замуж, — пожалуй, все равно, что опять потерять весь смысл жизни и, на этот раз, уже безвозвратно.

«Ничего не поделаешь! Видно, останусь опять сам-третей с Бобкой и Тузиком. И пальму, которую купил, отдам в приданое, — иначе, все равно, засохнет. А картинки мухи засидят. Картинок не отдам. Пусть хотя какая-нибудь память останется».

Кто-то постучал в дверь, потом, не дожидаясь ответа, приоткрыл ее. Заглянула тараканья рожа старшего.

— Ну, что там?

— Иващенку привели, ваше высокородие. Прикажете сюда?

— Да, да... Ведите.

Дверь распахнулась шире, пропустила кого-то серого, грязного, похожего на заросший плесенью осколок тюремной стены. Блестящие от постоянного трения кандалы звякнули бойко и переливчато. Серое поклонилось, показало лохматый затылок с маленькой круглой лысиной. Лицо рябое, ноги кривятся колесом в слишком широких, не впору сшитых штанах.

За Иващенкой — два надзирателя в мешковатых мундирах и с обвисшими кожаными поясами, к которым прицеплены тяжелые револьверы.

Начальник поглубже сел в кресло, взял в руки карандаш и, прищурив один глаз, посмотрел на его остро отточенный кончик. Розовое видение, только что занимавшее мысли, затуманилось, расплылось, исчезло совсем. Тогда перевел взгляд на серого.

— Имеешь ко мне дело?

— Так точно, ваше превосходительство. К вашей доброте.

Губы у серого слегка дрожат, но, видимо, он старается овладеть собой и отвечает твердо. Даже что-то почти наглое слышится в охрипшем, отвыкшем от разговора, голосе.

Начальнику это не понравилось. Он прицелился кончиком карандаша прямо в живот того надзирателя, который был потолще, и сказал еще суше:

— Можешь рассказывать! Я слушаю.

Серый переступил с ноги на ногу, оглянулся на свою стражу, кашлянул в ладонь. Потом повторил, подчеркивая:

— К вашей доброте! К вашей милости, то есть.

— Слышал уже. В чем дело-то?

— Уж вам одному позвольте доложить. Без этих...

Начальник чувствовал сам, что о том деле, по какому явился Иващенко, удобнее говорить даже и без таких безгласных свидетелей, как эти два надзирателя с отвислыми животами. Но, с другой стороны, остаться наедине с приговоренным было несколько опасно. Тому, все равно, терять нечего. Схватит, например, со стола вот это каменное пресс-папье и раскроит голову, — просто так себе, чтобы отомстить первому попавшемуся человеку за свою собственную неизбежную смерть.

На мгновение опять мелькнуло было розовое видение. Пожалуй, отослать это серое пятно обратно в малый коридор и на том покончить... Уже хотел было отдать приказание, — но служебная исполнительность одержала победу. Начальник слегка выдвинул из стола тот ящик, в котором лежал, на всякий случай, заряженный браунинг, и велел надзирателям выйти за дверь.

Тогда, чтобы сократить до возможных пределов эти переговоры, спросил прямо:

— Просишься в палачи?

— Точно так, ваше превосходительство. Желаю послужить.

— Ты сам осужден уже. Надеешься на помилование?

— Заслужу с Божьей помощью.

— Едва ли. Обещать не могу.

— Ваше превосходительство...

Серый подошел поближе к столу и заговорил, оживленно размахивая грязными, жилистыми руками.

— Мне бы хоть отсрочку исхлопотать! Без заслуги большого не прошу. Вы мне только отсрочку исхлопочите, ваше превосходительство! Содержусь я после суда уже пятую неделю и все еще не имею окончательного решения, и, стало быть, каждую ночь я надеяться должен. Невмочь уже, ваше превосходительство! И потом мне известно, что другого палача в городе не находится. Старого в Сибирь увезли, а из другого города еще когда-то пришлют. Теперь везде работа и всякое начальство своим дорожит, — не отпускает без надобности. Слезно прошу, ваше превосходительство: определите. Уж я за совесть буду стараться, верьте слову.

Начальник смотрел на мелькавшие перед его глазами руки, с длинными черными ногтями, отросшими, как звериные когти, но такие хилые и тонкие. У прежнего палача были совсем другие руки, широкие и мясистые, с твердым бугром мускулов у корня большого пальца. Те, наверное, могли бы очень легко задушить человека, впившись прямо в горло. И бойко завязывали узел на тонкой петле. А этот слабый, неуклюжий какой-то.

Клейкая слюна появилась во рту от этих мыслей.

— Стань подальше! — с отвращением сказал начальник. — Стань там, где стоял раньше, у самой двери.

Серый отошел послушно и почтительно, опустил руки по швам. И теперь выглядел еще более неуклюжим и слабосильным. Заговорил тоже почтительно, без проскальзывавшего вначале натянутого нахальства.

— Я, ваше превосходительство, страдаю по своей вине и никого другого в своей горькой судьбе обвинять не могу. Но все же во мне живое дыхание есть, и если бы мне даже пожизненное заточение, то я бы ножки вам целовал и по гроб жизни за вас молился бы. В малом коридоре сейчас целая толпа народу и иным, говорят, окончательный приговор давно уже вышел. За мастером, стало быть, вся остановка. Вы доложите, кому следует, ваше превосходительство. И впредь до настоящей заслуги хотя бы отсрочку исхлопочите.

Начальник откинулся к спинке кресла. Перед ним, на белых штукатуренных стенах, рябили длинными рядами правильных пятен таблицы рецидивистов. Портреты пожелтели от времени, и многих из тех, кого они изображали, давно уже не было на свете. А сами таблицы были похожи на странную мозаику, сложенную из осколков преступления и позора.

Начальник почувствовал, что он очень устал. Устал всю жизнь разбираться в груде этих осколков, отбирать их, прилаживать один к одному. Все чаще хотелось отдыха, покоя. И особенно теперь, когда приехала девочка...

Он вздрогнул и быстро выпрямился. Серый стоял и ждал, слегка склонившись вперед, смиренный и отвратительный. Казалось, что от его тела, от его грязной одежды шел какой-то особенный запах, похожий на запах разлагающегося трупа.

И вместо ответа, начальник позвонил и коротко сказал вошедшим надзирателям:

— Уведите его.

Серый взмахнул руками.

— А как же... ваше превосходительство... решение-то?

— После. Когда выяснится. Ступай теперь.

Потом начальник долго ходил в раздумье по кабинету, присаживался раза три на клеенчатую кушетку. Думы путались, ползли медленно. А хотелось придумать что-нибудь такое, отчего все это сделалось бы ненужным. Изменить что-то раз навсегда. И чтобы потом можно было жить, уже никогда не думая больше о палачах и смертниках.