Смертный приговор
Шрифт:
Могильщики-алкоголики стерпели бы тяжелые как наковальня и кулаки и пинки слесаря Агакерима. Но ведь Абдул Гафарзаде поручал не только избить человека как ишака, он велел загнать его в будку караульщика Афлатуна, запереть на замок и целые сутки не давать ни грамма водки (и воды не давать!), а это для могильщиков-алкоголиков было абсолютно невыносимо, это было несчастье, это было пыткой, страшной карой.
Когда алкоголики получали такое наказание, караульщик Афлатун на целые сутки оставался на улице, в холод по ночам бегал вдоль ворот (а в дождь дела были совсем плохи), поджидая такси, водочных клиентов, порой приближался к будке, ругал ноющего внутри алкоголика: "Подыхай, как это называется, ну это, сукин сын!" Когда проходили сутки и алкоголик освобождался, караульщик Афлатун входил в вонючую,
Абдул Гафарзаде посмотрел на маленького человека, который, стоя навытяжку, ожидал приказаний; кажется, с тех пор, как открыл глаза на мир, он видел в махалле Афлатуна таким же, как сейчас, - этот человек не старился, у них весь род был такой - долгожители, очень шустрые. Мать Афлатуна, когда ей перевалило за сто лет, была как ртуть, на месте не могла усидеть, готовила, мыла, подметала... Умерла внезапно от рака, если бы не рак, и сейчас еще жила бы!... Говорили, что наркотики, выдаваемые в аптеке, чтобы облегчить боли старухи, этот подлец Афлатун матери не давал, а задорого продавал наркоманам... Все возможно, от этого караульщика Афлатуна можно чего угодно ожидать... А может, просто так говорят, кто знает, может, все вранье... Лучше жизнь потерять, чем имя! Но говорили... И другое говорили-ходили слухи, будто Афлатун - палач, что он ходит в тюрьму расстреливать приговоренных к смерти и получает зарплату...
Абдул Гафарзаде не уточнял этот слух (если бы захотел, конечно, все точно узнал бы!), потому что каким бы омерзительным существом караульщик Афлатун ни был, он когда-то дружил с Хыдыром, и если бы действительно выяснилось, что Афлатун - палач, Абдулу Гафарзаде это было бы неприятно.
Когда Афлатун еще водил трамвай, дети из махалли, где жила семья Абдула, вскакивали, бывало, на подножку, спрыгивали с трамвая на ходу, и один раз Афлатун рассказал об этом Хыдыру, и бедный Хыдыр, да упокоит аллах его душу, так поколотил Абдула, что когда Абдул вспоминал об этом, ему до сих пор было больно. Еще раз Хыдыр избил Абдула за курение... Хыдыр хотел, чтобы Абдул был сильным, здоровым. Хыдыр хотел, чтобы в этом волчьем мире Абдула сторонились, чтобы Абдул был не едой, а едоком. Бедный Хыдыр, если бы теперь он был жив...
Каждый раз, когда Абдул Гафарзаде вспоминал Хыдыра, рана у него в сердце начинала болеть как свежая. Годы проходили, а рана не заживала, даже когда Ордухан покинул этот мир, вместе со страшной раной от смерти Ордухана в сердце Абдула Гафарзаде оставалась на своем месте рана от смерти Хыдыра, боль от свежей раны, несмотря на страшную остроту, не заглушила боль старой раны.
Хыдыра больше сорока лет нет на свете, а маленький человечек Афлатун какой был, такой и есть, нечто вроде ртути, здесь ныряет, там выныривает, шмыгая носом, повторяя "как это называется, ну это". Что ж, раз мир таков, пусть живет... У Хыдыра с Афлатуном были отношения хорошие; рядом с Хыдыром, чье тело будто было отлито из бронзы, маленький Афлатун всегда был младшим, даже после того, как неожиданно вступил в партию, перестал водить трамвай, стал заместителем директора школы, Афлатун не возгордился перед Хыдыром, наоборот, в то дурное время постарался, устроил Хыдыра учителем физкультуры, и Абдул Гафарзаде никогда этого не забудет, до конца жизни будет давать хлеб Афлатуну.
– Нет, Афлатун, ничего не нужно, большое спасибо...
– Абдул Гафарзаде сказал это и подумал: если на свете в самом деле есть счастье, то этот маленький человечек, этот Афлатун - самый счастливый человек: все ему нипочем, зарабатывает свои гроши, содержит свою семью - и доволен. Абдул Гафарзаде иногда завидовал таким вот "маленьким людям", и ему казалось, что его зависть от абсолютно чистого сердца.
Караульщик Афлатун постоял, глядя на Абдула Гафарзаде, направлявшегося на кладбище Тюлкю Гельди... Афлатун на собраниях часто видел Мир Джафара Багирова в те прекрасные времена, когда был партийным активистом и ходил на все собрания в Баку. Действительно, прекрасные были времена, все тогда боялись, все сторонились Афлатуна, а Афлатун отдавал свою жизнь
за партию.Однажды - шла весна 1939 года - на политическом собрании работников просвещения Баку в филармонии Мир Джафар Багиров здоровался с застывшими как статуи по обеим сторонам коридора людьми, он пожал руку и Афлатуну. Караульщик Афлатун никогда не забывал глаза Мир Джафара Багирова, глядящие сквозь очки, не забывал его лицо. В глазах и лице Мир Джафара Багирова был такой холод, что у человека шла дрожь по всему телу. И когда караульщик Афлатун стоял близко, лицом к лицу с Абдулом Гафарзаде, он видел его сходство с Мир Джафаром Багировым, и хотя природа не одарила караульщика Афлатуна богатством чувств, холод и во взгляде, и в улыбке полных губ Абдула Гафарзаде он ощущал. Да, у них были очень хорошие отношения, но караульщик Афлатун боялся Абдула Гафарзаде не меньше, чем когда-то Мир Джафара Багирова.
Абдул Гафарзаде в задумчивости вышел со двора управления, вошел на кладбище Тюлкю Гельди и, не обращая внимания на работников, которые при виде его подтянулись - кто перестал смеяться, кто спрятал сигарету в руке, кто прекратил разговор, - никого даже не видя, удалился от управления.
Лучше бы Афлатун не устраивал Хыдыра в ту школу, Хыдыр там стал жертвой продажных людей, подлецов, и Абдул Гафарзаде во всех деталях помнил, как в снежную зимнюю ночь 1939 года трое постучали в дверь, вошли и забрали Хыдыра.
В ту зимнюю ночь Абдул хотел уснуть под теплым одеялом, но уснуть не мог, потому что с прошлой ночи чувствовал: что-то произошло и это "что-то" им обоим на пользу, дела Хыдыра теперь пойдут лучше, Хыдыр еще больше возвысится. Это "что-то" случилось вчера ночью, когда, Абдул знал, Хыдыр ходил на день рождения дочки к директору школы в гости.
Хыдыр вернулся с торжества поздно, разделся, лег, но до утра не уснул, в темноте понял, что и Абдул не спит. "А ты чего не спишь?
– спросил.
– Спи". Сказал, но знал, что Абдул не заснет, потому что Абдул так привязан к Хыдыру, так любил Хыдыра, что все чувства Абдула были связаны с Хыдыром, как будто обнаженный электрический провод тянулся от души к душе, Абдул тотчас улавливал волнение старшего брата.
И в ту ночь торжества Хыдыр сказал: "Спи... Спи... Все будет отлично! Наше все - впереди! Замечательная жизнь - впереди! И для тебя будет замечательно, спи!..." Хыдыр так это сказал, в его словах, как и в его мускулах, была такая сила, такая уверенность, что маленький Абдул сразу и очень сладко уснул под воздействием слова "замечательно", сказанного Хыдыром, доброго, мягкого, разлившегося по сердцу, принесшего под толстое одеяло покой и ласку.
Когда на следующий день Абдул, учившийся во вторую смену, вернулся из школы, Хыдыр был дома. Как всегда в хорошем настроении, он насвистывал "Сары бюльбюль" (и теперь каждый раз, когда играли, пели "Сары бюльбюль", Абдул Гафарзаде приходил в умиление, будто пели о несчастной судьбе Хыдыра), он поджарил мясо с луком (вкус последнего приготовленного Хыдыром жареного мяса до сих пор был в памяти Абдула Гафарзаде), поставил перед Абдулом бутылку лимонада, а перед собой - графин пива, и братья поели. Хыдыр время от времени все поднимал большой палец вверх: "Отлично будут дела, отлично!"
Сначала Абдул думал, что речь идет о каком-то спортивном состязании, о чем-то связанном со спортом, но, сидя напротив Хыдыра за столом и поедая прекрасное жареное мясо, десятилетний маленький мальчик понимал, что нет, на этот раз речь не о спорте, на этот раз будет нечто большее и оно осчастливит их с братом. Абдул ничего не спрашивал: хоть братья и очень любили друг друга, старшинство между ними соблюдалось, а если бы Хыдыр счел нужным, он ведь сам сказал бы, раз не говорит, то задавать вопрос было бы неуважением.
В ту зимнюю ночь Абдул был под толстым одеялом. Толстое одеяло было в доме единственным, и Хыдыр отдал его Абдулу, а сам укрывался пледом, когда же бывало очень холодно, накидывал на плед пальто. Толстое одеяло осталось от отца, которого Абдул не видел, от матери, которую он вспоминал с трудом, и самое прекрасное, самое лучшее свойство одеяла было в том, что Хыдыр не позволил себе взять его, тем толстым одеялом он оберегал Абдула не только от холода, но и от всех вызывающих содрогание дел мира, холодного как лед.