Смесь

С улицы через приоткрытую форточку в комнату залетел гул рабочих. Сиплый голос раздавал указания, обильно сдабривая их крепким словцом. Старушка поморщилась как от глотка перебродившего чайного гриба. Взревел бульдозер, стены, словно бумажные, содрогнулись от его дикого рыка.

– Твоя очередь. – Алешка аккуратно коснулся запястья старушки, призывая её вернуться из омута неожиданно нахлынувших видений.

Баба Катя достала мышку. Маленькую войлочную без левого глаза.

– Пфффф, – нарочито громко скривился мальчуган и зашуршал по коробке.

Он знал все игрушки на ощупь и теперь искал самую подходящую для такого случая. Черная пластиковая кошка легла напротив чахлого мышонка.

– Твой ход.

Бульдозер взревел ещё громче. Копоть проникала внутрь комнаты, как отрава медленно растворялась в уютной, пахнущей геранью атмосфере. Екатерина Егоровна не отрывала взгляда от окна. Кажется, шар-баба начинал потихоньку раскачиваться, как маятник, как метроном, как оружие гипнотизера. И вряд ли от ветра.

– Не могу, Алешка, прости. Волнуюсь очень.

– Из-за них?

Она кивнула.

Мальчуган поджал губы – рот узкой полоской растянулся в добродушной улыбке.

– Не волнуйся, они нам ничего не сделают. Давай играть. Ну, пожалуйста.

Баба Катя хотела бы согласиться, но протянутая к коробке рука лихо затряслась.

– Не могу, извини. Давай лучше в окно поглядим.

Алешка разочарованно вздохнул, но не стал настаивать. Изо дня в день, в любое время суток, старушка всегда поткала прихотям ребенка. Теперь настал его черед. Мальчуган пододвинул к окну стул с засаленной, местами почерневшей обивкой и забрался на него ногами. Пожилая женщина встала рядом. Так они были почти одного роста.

Бульдозер сметал оставшийся по периметру забор, а кран с шар бабой подкатил достаточно близко для первого сокрушительного удара. В оконном стекле Екатерина Егоровна увидела свое размытое отражение. Свое и Алешино. Старый и малый. Плечом к плечу.

Суета на улице возрастала. Широкими шагами по двору шел долговязый мужчина в синем строгом костюме, но без галстука. Рядом с ним широким каблуком топтала рыхлую землю брюнетка средних лет. Они остановились там, где два часа назад стояли чугунные скамейки. Баба Катя любила сидеть на них, особенно осенью, когда птицы слетались на спелую рябину.

– Хотел бы я такую игрушечную. – Алешка с открытым ртом пускал слюни на могучий кран.

Баба Катя понимающе кивнула, но мысли её топтались вокруг женщины. Это она. Старушка её узнала. Наглая девка приходила сюда как-то раз, заявилась без спросу. Самовольно разгуливала по всему дому, заглядывала куда вздумается, даже в комнату Екатерины Егоровны посмела наведаться. Пожилая женщина тогда впервые вышла из себя. Накричала на самозванку, даже алюминиевой кружкой, зачем-то в неё бросила. И дверью хлопнула так, что стены затряслись. Может быть, это было лишним. Девушка сильно напугалась тогда, убежала и сейчас – баба Катя явственно это наблюдала – ей совершенно не хочется приближаться к дому. Взгляд брюнетки скользил по фасаду, перепрыгивал с одного окна на другое, пока в очередном прыжке не наскочил на Екатерину Егоровну. Девушка еле заметно вздрогнула, остановилась и что-то крикнула мужчине. Он тоже остановился.

***

– Вон, второй этаж. Третье окно справа.

– И что там? – Мужчина мельком посмотрел по указанным координатам, а затем переключился на испачканные в грязи туфли.

– Сам не видишь?

– Нет, не вижу.

– Потому, что не смотришь.

Мужчина вытянул руку с крючковатым указательным пальцем.

– Второй этаж. Раз, два, три. Третье окно справа. Ну и?

– Блин, ты, правда, не видишь?

Он покачал головой.

– Там старушка стоит, круглолицая с пучком на голове. В вязаной кофте, синей как твой костюм. А рядом мальчишка светловолосый к плечу её прижался. Смотрят прямо на нас.

Мужчина ещё раз посмотрел, а потом глубоко вздохнул, будто готовился начать серьезный разговор.

– Нет, молчи. – Перебила его брюнетка. – Лучше ответь, ты знаешь, что здесь раньше было?

– Богодельня. – Кивнул мужчина. – Дом престарелых, ну или как там его правильно.

– Да. И в 2008 году в пожаре из семидесяти жильцов погибла почти половина. Весь второй этаж. А до богодельни знаешь, что было?

– Супермаркет?

– Не болтай ерунды. В девяностые это был детский сад. Пожар случился в девяносто восьмом. Информации мало, но дети тогда погибли. Это я точно знаю.

– Начинаем! – Рявкнул мужчина в салатовой жилетке и оранжевой каске. – Вам лучше подальше отойти.

Подхватив собеседницу под локоть, долговязый отступил на безопасное расстояние. Шар-баба приступила к работе. Первый удар снес угол дома, оголив кухню и часть комнат.

– Ладно, Марин. Ты знаешь, я не то, что в привидения, я и в Бога то не верю. Но если ты говоришь, что видела бабку с парнем – я тебе верю.

Черный молот носился из стороны в сторону, сметая серые стены. Сухой кирпич крошился, стекло звенело и разлеталось как застывшие капли воды. Должно быть, так плачут старые дома – стеклянными слезами, в которых отражается каждый прожитый в них день. Одно окно каким-то чудом всё ещё держалось целым. Крыши над ним уже не было, да и левая стена провалилась куда-то вниз, но мальчик и старушка всё ещё облокачивались на подоконник. Марина четко видела их лица: седые пряди, выпавшие из тугого пучка, и белёсую прямую челку, рассыпавшуюся по лбу ребенка. В глазах старушки полыхал испуг и судорожная тревога, так пожилые консерваторы смотрят на все новое и неизведанное. Ребенок же напротив, поражал своим ясным и чистым взором, любопытным и полным смелых надежд. Седовласая женщина положила руку на плечо мальчика и сильнее прижала его к себе. Ещё мгновение – и шар-баба съел их портрет. Вырванная рама полетела вниз и тут же утонула в кирпичной крошке.

– Интересно, – Марина перевела взгляд на небо, чистое и безоблачное, – а они здесь останутся? Или уйдут?

Мужчина пожал плечами.

– Надеюсь, уйдут. Потому, что нашим жильцам вряд ли это понравиться. Пойдем, пусть рабочие делают свое дело.

Полиглот

– Называйте меня просто, Сачин.

Я пожал, протянутую индусом, пухлую руку. На ощупь она оказалось мягкой как кошачья лапа. За моей спиной такси с ревом взметнуло гравий и скрылось за высоким кирпичным забором.

Вслед за хозяином я переступил порог его коттеджа. По широкому коридору мы прошли в просторный холл овальной формы. Пахло краской и свежим деревом. Вдоль стен толпились завернутые в пупырчатый целлофан вазы и статуэтки индийских богов. Я узнал танцующего Ганеша.

СачинАбусария. Неделю назад я понятия не имел кто это такой. А потом Бирюкова скинула мне ссылку на Life-Ryazan. «В мире более 7 000 языков. Этот человек знает б'oльшую их часть».

Он объездил весь мир, читал лекции по этнографии во многих странах. Причем всегда на родном для слушателей языке. И делал это так безупречно и фонетически правильно, что через пять минут его считали своим парнем, вернувшимся на родину сыном, земляком, зёмой.

А теперь этот уникум купил дом в Алеканово, и как деликатно выразилась Бирюкова: «сосредоточился на продолжении рода». Это в сорок то с лишним. Самое время.

– Боже мой, какие красивые женщины в России, особенно в средней полосе. – Я до последнего сомневался между Москвой и Рязанью. В столице выбор естественно больше, и только я склонился в её сторону, как встретил Наташу.

Мы присели за круглый стол.

Агентство, в котором я работал, открылось всего два года назад. За громким названием «Территория любви» скрывались два скромных кабинета общей площадью 15 квадратных метров в не самом престижном районе Рязани. В городе мы были монополистами, если не считать за конкурентов сотни сайтов знакомств и все ночные клубы. Не знаю, что казалось мне смешнее, тот факт, что самый одаренный из ныне живущих полиглотов мира выбрал для создания семьи ничем не примечательный город, или его обращение за помощью именно к нам.