Смешная русская история (статьи)

Подробности его жизни будут изложены ниже, а пока обратите внимание на следующее. Это как же все до единой «древние рукописи римских авторов» оказались во «взятом турками» Константинополе? И их «бывшему на Константинопольском соборе» Браччолини, пришлось «вывозить» оттуда. При этом все они почему–то оказались «неизвестными или мало известными» не только в самом Риме, но и во Флоренции – столице, как Италии, так и папства (вспомните опять же Ферраро–Флорентийский собор, созванный Медичи). И заметьте также, этот тип оказался «секретарем нескольких пап», но, главное, «секретарем» самого Козимо, так как быть «канцлером Флорентийской республики» и не быть ближайшим «сподвижником» Козимо – это ненаучная фантастика. Немаловажно также и то, что «вывозил» — то он рукописи якобы в 1414 году, якобы будучи на Константинопольском соборе, но Медичи–то «обратился» к Магомету II за рукописями, как бы ненужными Магомету II, именно в 1453 году. И именно в этом же году Браччолини оказался «канцлером Флорентийской республики».

«Браччолини был в молодости писцом», – нашел я в другом источнике. А «один нотариус в конце XIV века», как раз в молодые годы Браччолини, но, конечно, не о нем, «восклицает в письме к другу: «Я нашел превосходного писца и – представь! – не в каторжной тюрьме». Это немаловажная «деталь»: «превосходных» писцов найти можно было только в каторжной тюрьме. Те, которые не попали в каторжную тюрьму – были не «превосходными» писцами. Другими словами, писцы по тем времена было нечто похожее на нынешних российских прокуроров и судей, включая следователей. Только наши современники никогда не попадают в каторжные тюрьмы, если следуют «заветам» властей. В связи с этим я предполагаю, что главное в писце не писать уметь, а уметь подделывать написанное другими. Поэтому историки ошибаются, когда рассказывают нам сказки про писцов, якобы независимых, которые без устали, с утра до ночи, переписывают слово в слово древние, поистрепавшиеся книги. Наоборот, каждый из власть имущих или богатеев содержал своего писца или кучу писцов и они переписывали, что закажут, и как надо. Иногда совсем противоположное, что значилось в тексте ранее.

В 1425 году Поджо Браччолини через издателя Никколи попытался «заинтересовать» Козимо Медичи, что «некий монах предлагает ему партию древних рукописей, в числе коих несколько неизвестных произведений Тацита». Историк Гошар предполагает, что «они вышли из римской мастерской флорентийца Поджо Браччолини». «Исчислив множество ошибок, которых не мог сделать римлянин первого века, Гошар отмечает те из них, которые обличают в авторе человека с мировоззрением и традициями XV века».

Вы представляете, если бы, например, Ломоносов упомянул в своих трудах, как быстро мчится электричка из Петербурга в Москву, или как плохо у него работает телевизор. Вот что такое, чего «не мог сделать римлянин первого века». Вот что «обличило бы» в Ломоносове «мировоззрение и традиции» 20, а не 18 века. Таким именно согласно Гошару у Браччолини получился «Тацит».

Далее еще удивительнее: «Ламбертески предлагал Поджо выполнить какой–то тайный исторический труд. Тайна предполагалась настолько строгою, что Поджо должен был работать в Венгрии, – между тем как его (местонахождение) предполагали бы в Англии». Меня тут Венгрия заинтересовала, ибо тогдашняя «Венгрия» могла быть и на Волге, и за Волгой, как раз в том месте, откуда «угры–венгры» и пришли вместе с «волжскими болгарами», и все это прямо относится к Хазарскому каганату. Только теперь все о нем позабыли, а надо было писать историю Венгрии в том месте, где она ныне располагается. Тем более, что она уже приняла католичество, и ей надо было соответствующую историю, каковая для Англии была уже написана.

Вернемся к Козимо Медичи Старшему: «Прежде чем начать свою аферу с Тацитом, Поджио пробует запродать Козимо Медичи и Леонелло Д’ Эсте какой–то великолепный экземпляр Тита Ливия – и опять в таинственной обстановке: на сцене дальний монастырь на островке Северного моря…». Как видите, хотя я речь веду и о «Платоновской» академии Медичи, служащим этой «академии» писец Поджо Браччолини не стал. Для этого он был слишком умен, ему подавай «канцлерство» во Флорентийской республике, притом денег у него «куры не клюют», и не только от Медичи (подробнее – в книге). Он работает не в «академии», а для «академии». Вот и перейдем к ней вплотную. Только надо заметить, что «историки предпочли игнорировать работу Гошара, хотя никаких серьезных возражений никем из них выдвинуто не было».

«Платоновская академия» Козимо Медичи на первых порах была нечто подобное нынешнему машинописному бюро или огромному секретариату нашего президента. Там же тайны «создания» всяких исторических штучек не удержишь. Они в «академию» поступали уже в готовом виде от Браччолини и становились там «неоспоримыми документами», которые можно размножать «на ксероксе». Поэтому на первых порах начальником такой академии мог быть щенок.

Таким и был Марселино Фиччино (1433 – 1499). С 1462 г. он в 29 лет – глава Платоновской академии во Флоренции «после Плетона», хотя Плетон умер в 1450 году и черт знает где, но не во Флоренции, а – «вернувшись в Византию». По БСЭ же вообще именно Фиччино «организовал Платоновскую академию» Козимо Медичи.

Естественно, этот щенок постепенно борзел, уже при наследниках Козимо. Ибо сам Козимо через два года после назначения Фиччино «главой Платоновской академии» помер. Я даже думаю, что именно у Браччолини в его «канцлерстве–канцелярии» вершились подделки с 1438 по 1459 год, до его смерти, а Фиччино там под его руководством набирался опыта. В 1459 году ему было 26 лет. И только в 1462 ему, 29–летнему Фиччино Козимо Медичи, за два года до своей смерти, доверил подделки, назначив «главой» академии. К 1482 году 49–летний Фиччино стал асом подделок и компиляций. Достойным учеником «писца» и «канцлера» Браччолини.

Вот как об этом сообщает наша идиотская история: «Платон (тот самый, что помер ровно 1830 лет назад – Мое) стал широко известен только после того, как в 1482 году флорентийский философ Марчелло Фичино принес издателю Венету латинскую (выделено – мной) рукопись «Диалогов», объявив ее своим переводом с греческой рукописи».

«После опубликования рукописи Фичино читатели сразу же отметили в ней большое число анахронизмов (выделено – автором, все подробности и ссылки – в книге). Второе издание «перевода» Фичино вышло во Флоренции в 1491 году, третье, по возможности исправленное от анахронизмов, – в 1517 году, в Венеции. (Как раз Лютер вывесил свои тезисы вреде индульгенций – Мое). Греческих рукописей Фичино никогда никому не предъявлял до самой смерти; не нашли их и его наследники – рукописи исчезли бесследно (выделено автором). Лишь через тридцать лет после первого издания Платона венецианский критянин Марк Мазур представил в 1512 году греческий текст сочинений Платона. Этот текст был тотчас напечатан в 1513 году, а затем с постоянными исправлениями он многократно перепечатывался в продолжение всего XVI века».

Ну, как? Подрос Фиччино? Я думаю, подрос и вполне заменил Поджо Браччолини. И наследники Козимо Медичи Старшего в чинах римских пап вполне были им довольны. Тем более что у меня есть еще одна совсем небольшая цитатка: «Знаменательно, что большинство упоминаний имени Платона у «древних греческих авторов» стало известно уже после появления переводов Фичино».

Вы только подумайте: до Фиччино греческие авторы, «ровесники Платона», 1830 лет назад, вообще не знали никакого Платона. И вдруг, почитав Фиччино из 1830–летней своей могилы, наперебой начали переписывать свои книги, находясь в той же 1830–летней могиле, и вставлять в свои тексты ссылки на Платона. Дескать, проглядели, простите, и примите наш дар из 1830–летнего «далека». Это же, черт знает, что, если не материться.

Прежде, чем перейти к наследникам Козимо Медичи Старшего, я должен остановиться на том, как же им всем удалось одурачить весь мир? Очень просто, с помощью украденного у Гуттенберга печатного станка. Ведь все то, что написано рукой, пишется в одном экземпляре, поэтому при известной ловкости рук всяких там «писцов» типа Поджо Браччолини все это можно изменить до неузнаваемости, а источник – сжечь. И история становится как новенькая. Написать даже пять штук совершенно одинаковых текстов, конечно, можно, но – зачем? Это ведь не газета для всех, а всего лишь «закрепление фактов», на которые можно ссылаться при необходимости, а особо дотошным и в высоких чинах – показывать. Но вот когда «писец» все это напечатает, например, хотя бы в тысяче экземпляров, то – все, прощай, разбредется, не догонишь исправлять.

Итак, в 1434 г., еще до созыва Ферраро–Флорентийского собора, Гутенберг организовывает товарищество по «изготовлению зеркал», причем именно ему принадлежит половина пая, а другая половина – его компаньонам. В 1438 г, ровно через четыре года и в год созыва упомянутого собора, Гутенберг «перессорился» со своими компаньонами. При разделе «упоминается станок или пресс». Но товарищество Гутенберга по нашей ненаглядной истории «выпускало зеркала». С. Наровчатов из книги которого «Необычное литературоведение» («Детская литература», М., 1981) я беру эти сведения, восклицает: «Но впрямь ли ремесленное товарищество изготовляло зеркала? Spiegel – по–немецки зеркало, имело в то время омоним, обозначавший лубочную книгу с картинками. Происхождение омонима таково: одна из самых распространенных книг до гуттенберговского времени называлась по–латыни «Speculum humanae salvatiois», что в переводе значило: «Зеркало человеческого спасения». Мало–помалу все лубочные книги стали называться Spigel – зеркалами. Судя по всему, именно этими «зеркалами» занималось гутенберговское товарищество».