Смирительная рубашка для гениев

Звонок в дверь прервал мои тягостные размышления.

– Привет. Вот зараза! Я ведь с ней по-хорошему...
– В прихожую вошел Кирилл и захлопнул за собой дверь.
– Я ведь ей честно сказал, что полюбил другую, цветы принес...

Плечи его были осыпаны лепестками роз... это я образно, конечно. Один лепесток все-таки прилип к плечу.

– Так это ты у меня под окном с девушкой сидел? Сверху-то я не разглядел.

Я щелчком сбил лепесток.

– Ну, слушай, какие дуры все-таки встречаются, нет бы я ей наврал, - он прошел за мной, уселся на диван, вытянув через всю комнату ноги.
– А то чистую правду сказал: любовь ведь не постоянна. Но правда, оказывается, никому не нужна.

Кирилл был весь длинный - длинные руки, ноги, вытянутая голова... Но это была только иллюзия: на самом деле Кирилл средненького роста и средненького телосложения. Как так получалось - никому неизвестно. Правда, за мольбертом, когда писал очередную картину, он действительно выглядел огромным, словно его распирало что-то изнутри.

– Твоя-то любовь точно не постоянна.

Любовь у Кирилла была вроде спорта - тройных прыжков в длину. Красиво разбегался, мощный толчок, другой ногой, и последний со взмахом рук, элегантно изогнув в воздухе тело, полет... Я лечу! и тут же падение, и всегда в песок, и всегда почему-то лицом...

– Это-то фигня, вот шипы, - он почесал голову.
– Поцарапала. Бывало, правда, хуже.

Бывало намного хуже! Случалось, что брошенные женщины звонили ему по телефону круглые сутки, присылали предсмертные письма по электронной почте, кричали под окнами всю ночь, пока соседи не вызывали милицию. Но бывало совсем плохо, когда приходилось разбираться с их мужьями. От этого Кирилл перенес три операции - два раза были поломаны руки, один раз нога, челюсть и нос, проломлен череп в трех местах, но он не успокаивался. Красиво разбегался, затем мощный толчок, еще толчок и полет... и лицом в песок.

Кирилл взял с дивана открытую книгу, посмотрел на обложку.

– "Записки сумасшедшего" перечитываешь? А я вот вообще последнее время книг не читаю, да и читать нечего. Выродились писатели, вот ты только один и остался, и то ненадолго...
– что-то злобное вдруг мелькнуло у него в глазах, не просто так он сказал это, да и пришел по всей вероятности, не просто так, а сейчас сидит, зубы заговаривает: - Кстати, чего новенького написал?

– Да вот новый роман начинаю.

Я кивнул на лежащую передо мной тетрадь.

– Ну, здорово... Кстати, ты слышал, что Сорокин пропал?

Ах, вот в чем дело. Значит, вот чем он пришел, настроение портить.

– Сорокин?
– я пожал плечами.
– Это который "Голубое сало"? Не спрашиваю, куда пропал, ты бы сам сказал.

– Да, и не только он.

– Запил, наверное. От такой литературы, как у него, запьешь...

– Не страшно?
– Кирилл пристально смотрел мне в глаза.

– Так-то писатели известные исчезают, а мне нечего бояться - меня мало кто знает.

– Ты, наверное, чего-то не понимаешь!
– вдруг воскликнул Кирилл, яростно хлопнув себя рукой по колену, встал и подошел ко мне.
– Вот ты не понимаешь, - он потряс перед моим лицом руками.
– Они ведь забирают не тех, кто известен или не известен, они забирают тех, кто не вписывается в их идеологию! Они забирают лучших из вас, так называемый "не формат". Ведь и за нас, художников, когда-нибудь возьмутся, и за музыкантов и за кинематографистов... С вас только начали! И нам этого тоже не избежать!

Он продолжал горячо растолковывать мне то, о чем я знал уже давно. Уже несколько месяцев в Петербурге исчезали писатели. Только поначалу казалось, что касается это исключительно Петербурга, оказывается, то же происходило и в других городах России. Сколько-нибудь разумного объяснения этому явлению найти было невозможно. Пропал кое-кто и из моих знакомых и малознакомых. Одной из первых исчезла Света Мосова - писательница, хотя по литературным меркам молодая, но одаренная. Муж поначалу обзванивал морги, больницы... но, написав заявление в милицию, успокоился и стал ждать результатов. За ней или даже в одно с ней время пропала Юля Андреева, ее мать терялась в догадках. Но здесь возможно была причина романтическая. Пропали Валерий Попов, Павел Крусанов, Сергей Носов, Сергей Махотин... Совет Союза писателей на каждом ежемесячном собрании не досчитывался одного-двух членов. И никто ничего не знал... Никто - ничего! Но так только казалось: в воздухе витало какое-то ощущение заговора. Кого с кем? Против кого? Кто-то что-то знал, но не хотел, чтобы это знали другие. Почему? Этим вопросом задавались многие. В атмосфере нависло что-то трагическое и неотвратимое.

– Не страшно?
– снова повторил Кирилл, прямо глядя мне в глаза.

Как же не страшно? Страшно! Еще как страшно. Временами... потом проходит.

– Ну, что молчишь?
– не отставал Кирилл.

Да что он привязался-то? Страшно - не страшно...

Я взял в руки лежавший на столе справочник Союза писателей, пролистнул его.

– Вон тут сколько "властителей дум", четыреста человек. А мы из-за десятка волнуемся. Я думаю, где-то в пригородном пансионате собралась неплохая компания. Пьют водку, болтают о литературе, закусывают, падшие женщины хороводы водят...

– Под присмотром Архангелов, - перебил Кирилл, резко вдруг успокоившись и усаживаясь на диван.
– А пансионат - на том свете.

– Да прекрати ты фигню пороть!
– рассердился я, - может быть, действительно проводят опыты по сублимации интеллектуальной энергии. Это же дело секретное!

– А почему детективщиков и дамских романистов не берут?

– Так интеллектуальной энергии. У них, наверное, там тоже своя приемная комиссия имеется, как у нас в Союзе писателей. Отбирают по рекомендациям. А вообще, знаешь, у меня до твоего прихода такое чудное настроение было, а ты пришел и все загадил.

– Удивительный ты человек, - Кирилл развел руками, - твоих товарищей похищают, а ты в ус не дуешь.

– Да с чего ты взял, что похищают, может, они по собственному желанию туда отправляются? Если бы похищали, милиция во всю бы уже искала. Я новый роман начал, а ты мне мозги загаживаешь.

– Про что роман?

Я пожал плечами.

– Про что еще точно не знаю. Но труп где-нибудь вылезет, может даже не один.

– Ну, тогда живи спокойно, если трупную попсу пишешь про стреляк и драчил, никому не понадобишься, - Кирилл поднялся.
– Может оно и к лучшему. Пойду.

Я вышел за ним в прихожую.

– Ты правильно сделал, что на попсу переквалифицировался, - зло продолжал он, надевая ботинки.
– Вряд ли писателей в пансионате разместили, тут что-то похуже. Да ты и сам это понимаешь.

Он открыл дверь и вышел на лестницу.

Сосед по площадке Георгий Сергеевич, в спортивном костюме и тапочках, протирал тряпкой дверную ручку.

– Здравствуйте, - повернувшись в мою сторону, он манерно поклонился.

Кирилл кивнул и, озадаченный побежал вниз по ступенькам, но, пробежав пролет, вдруг остановился и задрав голову вверх, прокричал: