Смирительная рубашка для гениев

Человек в смирительной рубашке замычал и заскрипел кроватью, судя по всему, ему что-то вдруг потребовалось. Было страшновато подходить, к незнакомцу, но я все-таки решился.

– Вам что-нибудь нужно?
– спросил я.

Тот пучил глаза и раскачивался на матрасе, пучил и раскачивался... Я подошел совсем близко, склонился над ним: руки больного плотно примотаны к туловищу, в рот вставлена продолговатая пластмассовая груша - от этого он не мог говорить, а только мычал. Я отстегнул ремешок и вынул грушу.

– Ты кто? Новый член?
– я кивнул.
– Зовут как?

– Четырнадцать Пятнадцать, - без запинки назвался я.

– Писатель?

Я снова кивнул.

– А фамилия-то твоя какая? Писатель. Или ты под номером книжки выпускаешь?

Я оглянулся на всякий случай, хотя знал, что в палате мы одни, и назвал свою фамилию.

– А я фантаст Сергей Лукьяненко, слыхал такого?..

– Как же не слыхать!... Вы по картине Рембрандта книгу написали...

Я еще хотел добавить, что и кино по его книге смотрел, но не успел. Соседняя кровать, хотя на ней никого и не было, вдруг затряслась бешено и запрыгала на месте. Я с изумлением смотрел на такое странное чудо природы. Неужели полтергейст?! Но это оказался не полтергейст. Из-под кровати высунулась конопатая физиономия санитара, через секунду он, ловко вскочив с пола и отряхнувшись, встал перед нами, прищурив глаз и постукивая дубинкой по ладони.

– Ну, что?
– ехидно проговорил он, как бы примеряясь, кого огреть первым.
– В карцер захотели? Зовут как?!
– повелительно спросил он, повернувшись ко мне.

– Четырнадцать Двенадцать... Ой, нет. Четырнадцать Пятнадцать, - поправился я.

– Новенький?
– спросил он, осклабившись.

– Так точно!
– почему-то вытянувшись по-военному, ответил я.
– Первый день!

– Ладно, тогда прощаю.

– Душители свободы!
– бесстрашно выкрикнул Лукьяненко из смирительной рубашки.
– Сатрапы!

– А тебя, сволочь,...
– санитар наклонился к лежащему, - я тебя в следующий раз дубиной отделаю. Понял?!

– Лежачего не бьют, - бесстрашно ответил лежачий, но больше не говорил ни слова, потому что санитар заткнул ему рот пластмассовой грушей. Но фантастический дух его не был сломлен, он продолжал трясти кровать, пучить глаза и мычать неразборчивую нецензурщину в адрес санитара.

– Ты тоже смотри у меня, - погрозив мне дубиной, рыжий санитар вышел из палаты.

В подавленном состоянии я уселся на свою кровать. Внезапное появление санитара испортило настроение, подействовав на меня угнетающе, значит, от всевидящего ока администрации действительно никуда не скрыться.

Я заглянул под кровать, там уныло стояла пыльная утка. С писателями здесь не церемонились, и это было довольно неприятно, но в то же время я понимал, что иначе с ними нельзя. Писатели народ свободолюбивый и злобный - палец им в рот не клади, по тазобедренную кость отгрызут.

После обеда в палату стали собираться больные. Смурной мужик, по виду почвенник, с густой лопатообразной бородой посмотрел на меня хмуро и уселся на кровать рядом с фантастом Лукьяненко. Мне было как-то не по себе: к обычным психам я уже притерпелся, но еще не знал, чего ожидать от коллег. Собранные в большом количестве в одном месте, они могли представлять опасность и даже угрозу для здоровья.

Вошли двое молодых людей и направились прямо ко мне. Они были удивительно схожи между собой: оба в коричневых пижамах, оба вертлявые и болтливые... Пожалуй, на этом и заканчивалось их сходство, один худой блондин, а второй - толстый брюнет, да собственно и в лицах не имелось ничего общего, но, несмотря на все различия, похожи они были удивительно, как близнецы.

Пихая друг друга и хохоча, они остановились возле моей кровати.

– Новенький?
– спросил один.

– А мы твои соседи, - тут же вставил другой.

– Будем вместе лечиться.

– Тут хорошо лечат.

– Тебя как зовут?

Протараторили они очень быстро. Я, еще не привыкнув к своему новому имени, оглянулся, выискивая глазами белый халат санитара и еще не зная, что ожидать от молодых людей. Но они не дали мне ответить.

– Я Семь На Восемь, - сказал тот, что потолще.

– А я Восемь На Семь, - тут же добавил второй.

– Тогда я Четырнадцать Пятнадцать, - сказал я со вздохом облегчения.

Почему-то это очень обрадовало приятелей, они запрыгали и захлопали в ладоши. Их кровати располагались по обе стороны от моей, они уселись каждый на свою.

– Нас через кровать положили, чтобы мы не болтали всю ночь, - сказал кто-то из них, я пока не разобрался кто какое число.

– А ты в крестики-нолики играешь?
– спросил другой.

– Не пробовал, - ответил я.
– А вы здесь давно?

– Давно.

– Давно.

Я уселся на кровать, чтобы удобнее было смотреть на моих новых знакомых, а не вертеть головой.

– Ты Восемь На Семь?
– чтобы как-то ориентироваться, спросил я у одного из них.

– Не, я Семь На Восемь. Это он Восемь На Семь.

– Ты из Москвы?
– спросил Семь На Восемь.

– Из Петербурга.

– А мы из Москвы. Тут народ отовсюду понаехал. Вон тоже из Москвы драматург, а этот, что в смирительной рубашке, из Новосибирска, - сказал Восемь На Семь.
– Вся география страны.

– В основном, конечно, из Москвы психов везут, там больше писателей свихнувшихся, - дополнил Семь На Восемь.

– В Москве сейчас модно в дурдомах лежать, у нас это считается очень гламурненько, - встрял Восемь На Семь.
– Звезды шоу-бизнеса, политики и бизнесмены, ну, которые устали от гастролей там, от заседаний Верховного совета, в дурдом отдыхать ложатся. Типа экстремальный отдых. Платят бабки и оттягиваются среди психов недельку-другую.

– Попса так вся в дурках отдыхает, - нетерпеливо вмешался Семь На Восемь.
– Ксения Собчак из психушек не вылезает, да и другие. Кто на отделении покомфортнее, а кто экстремал - на буйное. Вот там, говорят, отдых наполную! Причем без льгот: закурил в неположенное время - в изолятор или укол серы в жопу. От такого укола температура сорок и, кажется, сдохнешь. После курса серы, говорят, у даунов слюни перестают течь, а у звезд полгода не стоит. Но экстрим на то и экстрим. Кроме того, буйные звезд не любят, особенно у кого мания величия.

– Да-да, - перебил Восемь На Семь, - Киркорова и Жириновского однажды так измордовали - любо дорого посмотреть. Там на буйном отделении до Жириновского уже двое Жириновских лежали, они и между собой-то дрались. На хрена им третий?!

– Зато такое, как у нас отделение, единственное в стране.

Семь На Восемь обвел палату гордым взглядом.

– Я горжусь, что сюда попал, теперь менеджером работать пойду, психиатр обещал похлопотать, - похвастался Восемь На Семь.

– Я тоже менеджером!
– воскликнул второй.
– По продажам моющих средств.