Смирительная рубашка для гениев

Удивительным было то, что друзья выглядели одинаково только когда находились в непосредственной близости друг к другу. Сейчас лежа на кроватях по обе от меня стороны, кроме цвета пижам, общего я у них ничего не замечал.

– Тебе лечение назначили?
– спросил Семь На Восемь.

– Пока нет.

– Просись на карусель, - посоветовал Восемь На Семь.
– Я карусель люблю.

– А я ванны с ледяной водой, - захихикал Семь На Восемь.
– Ванны бодрят, вредные мысли вымывают. Да и в мешке повисеть неплохо... Главное стремиться выздороветь - наше здоровье в наших руках.

Ребята, конечно, были с приветом: толи они попали сюда такими, толи их здесь залечили - трудно было распознать сразу. Интересно, что они раньше писали, до выздоровления - эсэмэски наверное. Меня быстро утомили новые знакомые, и я решил пройтись по отделению.

По коридору с глубокомысленным видом прохаживались писатели, в палатах, мимо которых я проходил, один-два самых злостных из них были усмирены рубашками. Среди усмиренных заметил я знакомое по телевизионному экрану лицо Михаила Веллера. А я думал, отчего его давно по телику не показывают, а он вот где! Энергичный Веллер и здесь не унывал, трясся и, как-то ухитрившись вытолкать изо рта пластмассовую грушу, умолял всех проходящих записать пришедшую ему на ум гениальную мысль для новой книги "Байки Старушки - Психушки" или "Психушкины байки" - название он пока не выбрал. Но все шарахались от него в страхе. Я тоже сделал вид, что не услышал его мольбы. Мимо прошествовали Дмитрий Глуховский с Евгением Гришковцом, увлеченно беседовавшие о курсе биржевых котировок. Значит, пошли на пользу рвотные, пиявки да слабительные с мочегонными.

Навстречу по коридору в больничном халате с безумным видом и пышной копной вьющихся волос шла Ира Дудина.

– О, Ира, привет, - поздоровался я.

– Привет, Сергей.

– Привет, только я не Сергей.

– Ах да, Аркадий, я забыла. Тут много вообще наших, Сергей Носов... я Пашку Крусанова видела, он говорит - скоро выписывается.

Я оглянулся, нет ли поблизости санитаров. Как видно, Ира здесь недавно - еще не знает здешних порядков.

– Значит, не будет продолжения "Укуса ангела"?

– Да и черт с ним. А ты-то как сюда залетел?

– Да я по блату, - признался я, - у моего соседа тут главврач знакомый - устроил.

– Понятно. А я сначала-то на другом отделении с шизофренией лежала, а как узнала, что сюда писателей кладут, попросилась перевести. Интервью у них брать буду, пока они совсем не свихнулись и еще что-то помнят. Слушай, а не знаешь, в какой палате Пелевин лежит? А то тут шушеры всякой навалом, вот даже ты по блату пролез.

– Где Пелевин не знаю, а Гришковца только что видел, можешь у него интервью взять.

– Ну их на х... этих старперов, - Ира запахнула разошедшиеся полы халата.
– Ладно, пойду, а то на меня и так санитары косятся. Подозревают, суки.

Санитары действительно подозревали. Журналисты, словно тараканы лезли в психушку во все щели. И не только прикидывались сумасшедшими, но и по фальшивым документам устраивались на работу санитарами или уборщицами и мучили больных расспросами о литературе и интимных сторонах их жизни, причиняя им этим жуткие страдания - писатели ведь тоже люди. Журналистов гнали пинками, запирали (якобы случайно) в изоляторы с буйными. Их, бесстрашных, не пугало ничего, даже усиленная злыми собаками-людоедами охрана психушки, капканы на пути их проникновения, стрельба резиновыми пулями, травля несовместимым с жизнью газом. Часто по утрам находили их журналистские тела, истерзанные псами-людоедами. Бывало, попав ночью в капкан, журналист перегрызал себе ногу и уходил. За ним уже погони не устраивали - сам сдохнет. Но их ничем было не напугать, все равно лезли. Один журналист малотиражной газеты, которому пообещали двойной гонорар, переделав себе пол в женский, с верхнего буйного дамского отделения пытался спуститься по простыне, но сорвался и переломал свои женские ноги... Еще никогда в истории психбольницы сюда не рвались с такой маниакально-депрессивной настойчивостью.

Особую гордость психиатры испытывали за "силиконовые мозги". Когда известного, уважаемого писателя удавалось переквалифицировать на литературу народного употребления: женские романы, дешевые детективчики, сценарии сериалов... словом, на попсу. Но такое случалось не часто. Некоторые доведенные до отчаяния писатели топились, вешались, шли работать в охранники и дворники, лишь бы не "силиконить мозги" - и денег не надо, лучше даже в журналисты, только бы не писать эту похабную муть.

Дружными литературными объединениями, ведомые мудрыми руководителями, приходила молодежь. Много лезло лжеписателей. Издаст книжку эсэмэсок за свой собственный счет и тоже в психушку просится. Конкурс в литературный институт имени Горького вырос несказанно, ведь с третьего курса можно было подать рукописи в петербургскую психбольницу, и если повезет, обеспечить себе блестящее будущее.

В кругу продвинутой молодежи писать романы становилось модным, а больница в культурной столице рассматривалась как трамплин в материально обеспеченную жизнь. Поговаривали, что здесь можно бесплатно получить профессии брокера, рейдера, биржевого игрока, хакера, олигарха, таможенника или гаишника. Научиться торговать нефтью, алмазами или продавать оружие развивающимся африканским странам. Выздоровевших направляют на стажировку в администрацию Президента, аппарат Абрамовича, Березовского, а так же в министерство финансов и на дипломатическую работу в Зимбабве и Гвинею Бисау. Говорили, что психбольница - это кузница российской элиты, что из нее вышли многие политики, министры, руководители политических фракций, и что для России она все равно, что Гарвардский университет для Америки, а ее выпускники даже на Рублевке в почете. Медалисты уже не стремились в зарубежные университеты Америки и Европы. Таким образом, правительству удалось предотвратить утечку мозгов из страны. Даже олигархи старались подсунуть своих безмозглых отпрысков в питерскую дурку без очереди, заставляя их косить под писателей.

Народная молва приписывала переделанной из женской тюрьмы больнице совсем уж невероятные вещи, но о них мы и говорить не будем.

Широкоплечий санитар, поигрывая дубинкой, вышел из-за угла.

– Числа, обедать! Быстро!!
– зычно распорядился он на весь коридор.

Числа засуетились и стали поворачивать в сторону столовой, из палат потянулся народ.

"Интересно, на меня-то документы оформили?"

Было ощущение, что обо мне вообще забыли. На процедуры не приглашали, уколов не делали - и это было обидно. Нужно же когда-нибудь начинать лечиться, чем раньше, тем быстрее вылечусь. Ну и врачи у нас - о людях совсем не думают! Все-таки к писателям должно быть особое отношение.

Я решил не забивать себе голову интеллигентскими сомнениями, а пойти и поесть вместе со всеми.

Обнаружив свободное место за одним из столов, я сел и стал ждать разносчиков. Опасаясь, что меня могут выгнать из столовой, и опять оставят голодным, я не сразу обратил внимание на своих соседей по столу. Ими оказались небритый Евгений Гришковец (я видел его как-то по телевизору) и молодой человек лет тридцати. К четвертому свободному месту подошла женщина в халате... Елки-палки! Это же писательница-телезвезда Татьяна Толстая! И она здесь?! Значит, отсюда на телевизионные съемки ездит... Или где-нибудь здесь студию оборудовали и снимают ночами. Интересно, а где ее соведущая...

– Здравствуйте, Девяносто Шестьдесят Девяносто, - поздоровался с ней Гришковец.

– Здравствуйте, здравствуйте Трижды Три Восемь...

– Вы опять путаете, Девяносто Шестьдесят Девяносто. Меня зовут Трижды Три Девять.

– Правда?! У меня все в голове путается, - она приложила руку ко лбу.
– Наверное, от процедур их говенных.

За соседним столом кто-то неприлично громко заржал, я посмотрел в ту сторону. Там сидела четверка фантастов: Михаил Успенский, Вячеслав Рыбаков, Андрей Лазарчук и еще кто-то; похоже было, что они уже где-то изрядно поддали. За дальними столами рассредоточились Сергей Носов, Александр Мелихов, Михаил Кураев, Евгений Попов, Семен Альтов, Владимир Маканин, Аствацатуров, Мамлеев... Какое блестящее общество, какие талантливые и знаменитые люди собрались в больничной столовой.

"Ведь есть же магия чисел... Если все числа их имен сложить, то цифра эта будет магической, - вдруг ни с того ни с сего пришла мне на ум странная мысль.
– Ведь число сложенных имен талантливых писателей будет обладать огромной силой, и если к этому магическому числу прибавить, потом умножить, возвести в степень, а то, что получилось, разделить всем поровну, то и жизнь у всех нас переменится, станет лучше и правильнее..."

– Вчера рыба на ужин была, - сказал Трижды Три Девять, прикрывая зевоту ладонью.