Смоленский поход

— Как вы здесь очутились падре?

— Превратности судьбы ваше величество, — пожимает плечами монах, — ваше эффектное появление в Мекленбурге два года назад испортило большую игру и мою карьеру. Впрочем, я не жалуюсь, меня ведь вполне могли отправить куда-нибудь к великим моголам или в Патагонию.

— Да бывает, — посочувствовал я ему, — а здесь вы давно?

— Увы, совсем недавно.

— Почему, увы?

— Потому что братья, бывшие при царице Марине совершили множество опрометчивых поступков и я не имел возможности отговорить их от них.

— Вы нашли такое обтекаемое определение… «опрометчивый поступок». С каких это пор так стали называть попытку убийства помазанника божьего?

— Убийство? — Воскликнул неподдельно удивленный иезуит, — тогда становится понятна ваша реакция. Впрочем, вы, ваше величество, всегда отличались быстротой действий.

— Вы хотите сказать, что непричастны к отравлению посланного мне письма?

— Письмо царицы Марины, оно было отравлено?

— Да и довольно сильным ядом, монах читавший его умер на месте, а следом и дьяк разворачивавший послание.

— Это невозможно, такого сильного яда просто не существует!

— Ну, не надо так картинно восклицать, святой отец, я верю в человеческий гений. К тому же свидетелями этому были несколько сотен человек в соборе.

— Господи Иисусе, я же читал это письмо перед отправкой…

— Вот как, а кто же вложил его в футляр?

— Брат Бартоло… господи, ну конечно, брат Бартоло прибыл с востока. Он побывал в Индии, Персии и много где еще и привез оттуда немало всяких редкостей.

— Кто этот Бартоло и самое главное, где он?

— Увы, он погиб в ту ночь, когда на с схватили ваши альгвазилы в лесу. Ему размозжили голову клевцом.

— А его вещи и эти, как вы выразились, редкости?

— С ним был большой дорожный сундук, но его отобрали казаки.

— Казаки? Кстати, а как случилось, что атаман и пани Мнишек остались совсем одни, неужели у них совершенно не было сторонников?

— О, это очень печальная история. Когда войско атамана взбунтовалось, его сторонники для вида присоединились к этим негодяям под предводительством того казака с варварским именем…

— Киря?

— Да ваше величество, именно так его звали. Так вот выйдя из Коломны, его сторонники должны были покинуть Кирю и ждать в условленном месте своего атамана и царицу.

— И что же случилось?

— Ну, ничего особенного, дождавшись, они отобрали у нас все мало-мальски ценные вещи, а затем бросили на произвол судьбы. Один из сторонников атамана попробовал возражать, но его тут же убили. Впрочем, нам оставили несколько лошадей, но, как вы уже поняли, скрыться они не помогли.

— Печально, но я все-таки не понимаю, почему вас прислали именно сюда. Вы не знаете ни здешних обычаев, ни языка и у вас нет здесь знакомых. Неужели для вас не нашлось дела в Империи?

— Трудно сказать, ваше величество, наш орден требует от своих членов безусловного послушания. Так что, как только я получил приказ, мне не оставалось ничего другого как повиноваться. Что же до связей, то я немного знаком со здешним царем.

Услышав заявление иезуита, сделанное с самым невинным лицом, я расхохотался.

— Падре Игнасио, вы мне положительно нравитесь, ей богу жаль будет вас повесить!

— А вы непременно собираетесь меня повесить? — печально вздохнул монах.

— Ну, вы же не забыли, что еще в Мекленбурге пытались меня убить?

— Ваше величество, я говорил вам тогда и повторю снова, я совершенно непричастен к этому ужасному злодеянию! Как раз напротив, я выслеживал тех людей из этого богомерзкого сообщества. И если бы у меня было еще хоть немного времени, я бы вывел их на чистую воду.

— А заодно получили бы контроль надо всем моим княжеством?

— Ну, тогда оно не было еще вашим. К тому же вы совершенно ясно показали, что не являетесь адептом этой организации. Так что тут мы с вами на одной стороне, и я полагаю, мы вполне могли бы поладить.

— Это вряд ли, после того как меня собиралась немного поджарить ваша инквизиция я очень плохо отношусь к папистам.

— Это досадное недоразумение, ваше величество, к тому же наш орден не имеет отношения к священному трибуналу. Там издавна заправляют доминиканцы, отношения с которыми у нас, скажем так, оставляют желать лучшего.

— Ладно, у нас будет еще время поговорить. Кстати, позвольте вам представить отца Мелентия. Он мой духовник, и в некотором роде ваш коллега.

Монахи смерили друг друга взглядами и довольно учтиво поклонились. Впрочем, все ограничилось знакомством, поскольку я кликнул стражу и велел им увести иезуита.

— Что скажете, батюшка? — спросил я иеромонаха, когда они вышли.

— Этот латинянин очень опасен, — задумчиво проговорил он в ответ, — а еще он много знает. Государь, ты и вправду думаешь его повесить?

— Вряд ли, во всяком случае, не сейчас. Он действительно много знает и может быть полезен.

— А что это ты говорил об инквизиции, да о костре?

— О, ваше преподобие, у меня очень плохие отношения с католиками. Когда-нибудь я расскажу эту историю, но не сейчас. Сейчас же, вы друг мой отправитесь к другому захваченному монаху и допросите его. Возьмите с собой дьяка, пусть записывает все что он скажет, я потом почитаю. Если то что он поведает, будет сильно отличаться от того что сказал падре Игнасио дайте знать немедленно.

Следующей ко мне на допрос привели Марину Мнишек. Она немного успела привести себя в порядок и умыться, впрочем, красоты у нее от этого не прибавилось. Сын ее по-прежнему был у нее на руках и с любопытством озирался по сторонам. Едва войдя, бывшая царица с пафосом произнесла:

— Ваше королевское высочество, перед вами единственный законный наследник русского царства!

— Ma dame, вы и вправду такая дура или прикидываетесь?

— Что!

— К чему этот дурацкий пафос? Вы прекрасно знаете, что единственный законный царь здесь я. Я государь божьей милостью и по праву рождения, а вы сударыня сами поставили себя вне закона этим глупым покушением на убийство помазанника божьего.