Люблю тебя, дева, когда золотистыйИ солнцем облитый ты держишь лимон,И юноши зрю подбородок пушистыйМеж листьев аканфа и белых колонн.Красивой хламиды тяжелые складки Упали одна за другой…Так в улье шумящем вкруг раненой матки Снует озабоченный рой.
Помещик и садовник
Басня
Помещику однажды в воскресенье Поднес презент его сосед. То было некое растенье,Какого, кажется, в Европе даже нет.Помещик посадил его в оранжерею; Но как он сам не занимался ею (Он делом занят был другим: Вязал набрюшники родным),То раз садовника к себе он призывает И говорит ему: «Ефим!Блюди особенно ты за растеньем сим; Пусть хорошенько прозябает». Зима настала между тем.Помещик о своем растенье вспоминает И так Ефима вопрошает: «Что? хорошо ль растенье прозябает?»«Изрядно, –
тот в ответ, – прозябло уж совсем!»Пусть всяк садовника такого нанимает, Который понимает, Что значит слово «прозябает».
Безвыходное положение
г. Аполлону Григорьеву, по поводу статей его в «Москвитянине» 1850-х годов [10]
Толпой огромною стеснилися в мой умРазнообразные, удачные сюжеты,С завязкой сложною, с анализом душиИ с патетичною, загодочной развязкой.Я думал в «мировой поэме» их развить,В большом, посредственном иль в маленьком масштабе.И уж составил план. И к миросозерцаныоВысокому свой ум стараясь приучить,Без задней мысли, я к простому пониманьюОбыденных основ стремился всей душой.Но, верный новому в словесности ученью,Другим последуя, я навсегда отверг:И личности протест, и разочарованье,Теперь дешевое, и модный наш дендизмИ без основ борьбу, страданья без исхода,И антипатий болезненной причуды!А чтоб не впасть в абсурд, изгнал экстравагантность…Очистив главную творения идеюОт ей несвойственных и пошлых положений,Уж разменявшихся на мелочь в наше время,Я отстранил и фальшь и даже форсировкуИ долго изучал без устали, с упорствомСвое, в изгибах разных, внутреннее «Я».Затем, в канву избравши фабулу простую,Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкойЯвлений жизненных действительности грустнойНаносный не внести в поэму элемент.И технике пустой не слишком предаваясь,Я тщился разъяснить творения процессИ «слово новое» сказать в своем созданье!..С задатком опытной практичности житейской,С запасом творческих и правильных начал,С избытком сил души и выстраданных чувств,На данные свои взирая объективно,Задумал типы я и идеал создал;Изгнал все частное и индивидуальность;И очертил свой путь, и лица обобщил;И прямо, кажется, к предмету я отнесся;И, поэтичнее его развить хотев,Характеры свои зараней обусловил;Но разложенья вдруг нечаянный моментНастиг мой славный план, и я вотще стараюсьХоть точку в сей беде исходную найти!
10
В этом стихотворном письме К. Прутков отдает добросовестный отчет в безуспешности приложения теории литературного, творчества, настойчиво проповеданной г. Аполлоном Григорьевым в «Москвитянине».
В альбом красивой чужестранке
Написано в Москве
Вокруг тебя очарованье.Ты бесподобна. Ты мила.Ты силой чудной обаяньяК себе поэта привлекла.Но он любить тебя не может:Ты родилась в чужом краю,И он охулки не положит,Любя тебя, на честь свою.
Стан и голос
Басня
Хороший стан, чем голос звучный, Иметь приятней во сто крат. Вам это пояснить я басней рад.Какой-то становой, собой довольно тучный, Надевши ваточный халат, Присел к открытому окошку И молча начал гладить кошку.Вдруг голос горлицы внезапно услыхал…«Ах, если б голосом твоим я обладал, — Так молвил пристав, – я б у тещи Приятно пел в тенистой рощеИ сродников своих пленял и услаждал!»А горлица на то головкой покачалаИ становому так, воркуя, отвечала: «А я твоей завидую судьбе: Мне голос дан, а стан тебе».
Осады Памбы
Романсеро, с испанского
Девять лет дон Педро Гомец,По прозванью Лев Кастильи,Осаждает замок Памбу,Молоком одним питаясь.И все войско дона Педра,Девять тысяч кастильянцев,Все, по данному обету,Не касаются мясного,Ниже хлеба не снедают;Пьют одно лишь молоко.Всякий день они слабеют,Силы тратя по-пустому.Всякий день дон Педро ГомецО своем бессилье плачет,Закрываясь епанчою.Настает уж год десятый.Злые мавры торжествуют;А от войска дона ПедраНалицо едва осталосьДевятнадцать человек.Их собрал дон Педро ГомецИ сказал им: «Девятнадцать!Разовьем свои знамена,В трубы громкие взыграемИ, ударивши в литавры,Прочь от Памбы мы отступимБез стыда и без боязни.Хоть мы крепости не взяли,Но поклясться можем смелоПеред совестью и честью:Не нарушили ни разуНами данного обета, —Целых девять лет не ели,Ничего не ели ровно,Кроме только молока!»Ободренные сей речью,Девятнадцать кастильянцев,Все, качаяся на седлах,В голос слабо закричали:«Sancto Jago Compostello! [11]Честь и слава дону Педру,Честь и слава Льву Кастильи!»А каплан его ДиегоТак сказал себе сквозь зубы:«Если б я был полководцем,Я б обет дал есть лишь мясо,Запивая сантуринским».И, услышав то, дон ПедроПроизнес со громким смехом:«Подарить ему барана;Он изрядно подшутил».
11
Святой Иаков Компостельскии! (исп.)
Эпиграмма № 11
Раз
архитектор с птичницей спознался.И что ж? – в их детище смешались две натуры:Сын архитектора – он строить покушался,Потомок птичницы – он строил только «куры».
Доблестные студиозусы
Как будто из Гейне
Фриц Вагнер, студьозус из Иены,Из Бонна Иеронимус КохВошли в кабинет мой с азартом,Вошли, не очистив сапог.«Здорово, наш старый товарищ!Реши поскорее наш спор:Кто доблестней: Кох или Вагнер?»Спросили с бряцанием шпор.«Друзья! вас и в Иене и в БоннеДавно уже я оценил.Кох логике славно учился,А Вагнер искусно чертил».Ответом моим недовольны:«Решай поскорее наш спор!» —Они повторили с азартомИ с тем же бряцанием шпор.Я комнату взглядом окинулИ, будто узором прельщен,«Мне нравятся очень… обои!» —Сказал им и выбежал вон.Понять моего каламбураИз них ни единый не мог,И долго стояли в раздумьеСтудьозусы Вагнер и Кох
Шея
Моему сослуживцу г. Бенедиктову
Шея девы – наслажденье;Шея – снег, змея, нарцисс;Шея – ввысь порой стремленье;Шея – склон порою вниз.Шея – лебедь, шея – пава,Шея – нежный стебелек;Шея – радость, гордость, слава;Шея – мрамора кусок!..Кто тебя, драгая шея,Мощной дланью обоймет?Кто тебя, дыханьем грея,Поцелуем пропечет?Кто тебя, крутая выя,До косы от самых плеч,В дни июля огневыеБудет с зоркостью беречь:Чтоб от солнца, в зной палящий,Не покрыл тебя загар;Чтоб поверхностью блестящейНе пленился злой комар;Чтоб черна от черной пылиТы не сделалась сама;Чтоб тебя не иссушилиГрусть, и ветры, и зима?!
Помещик и трава
Басня
На родину со службы воротясь,Помещик молодой, любя во всем успехи,Собрал своих крестьян: «Друзья, меж нами связь — Залог утехи;Пойдемте же мои осматривать поля!»И, преданность крестьян сей речью воспаля, Пошел он с ними купно.«Что ж здесь мое?» – «Да все, – ответил голова.— Вот Тимофеева трава…»«Мошенник! – тот вскричал, – ты поступил преступно! Корысть мне недоступна; Чужого не ищу; люблю свои права! Мою траву отдать, конечно, пожалею; Но эту возвратить немедля Тимофею!» Оказия сия, по мне, уж не нова. Антонов есть огонь, но нет того закону, Чтобы всегда огонь принадлежал Антону.
На взморье
На взморье, у самой заставы,Я видел большой огород.Растет там высокая спаржа;Капуста там скромно растет.Там утром всегда огородникЛениво проходит меж гряд;На нем неопрятный передник;Угрюм его пасмурный взгляд.Польет он из лейки капусту;Он спаржу небрежно польет;Нарежет зеленого лукуИ после глубоко вздохнет.Намедни к нему подъезжаетЧиновник на тройке лихой.Он в теплых, высоких галошах,На шее лорнет золотой.«Где дочка твоя?» – вопрошаетЧиновник, прищурясь в лорнет,Но, дико взглянув, огородникМахнул лишь рукою в ответ.И тройка назад поскакала,Сметая с капусты росу…Стоит огородник угрюмоИ пальцем копает в носу.
Катерина
Quousque tandem, Catilina,
abutere patientia nostra?
Цицерон
«При звезде, большого чина,Я отнюдь еще не стар…Катерина! Катерина!»«Вот, несу вам самовар».«Настоящая картина!»«На стене, что ль? это где?»«Ты картина, Катерина!»«Да, в пропорцию везде».«Ты девица; я мужчина…»«Ну, так что же впереди?»«Точно уголь, Катерина,Что-то жжет меня в груди!»«Чай горяч, вот и причина».«А зачем так горек чай,Объясни мне, Катерина?»«Мало сахару, я, чай?»«Словно нет о нем помина!»«А хороший рафинад».«Горько, горько Катерина,Жить тому, кто не женат!»«Как монахи все едино,Холостой. ли, иль вдовец!»«Из терпенья, Катерина,Ты выводишь наконец!!»
Немецкая баллада
Барон фон Гринвальдус,Известный в Германьи,В забралах и в латах,На камне пред замком,Пред замком Амальи, Сидит принахмурясь;Сидит и молчит.Отвергла АмальяБаронову руку!..Барон фон ГринвальдусОт замковых оконОчей не отводитИ с места не сходит; Не пьет и не ест.Года за годами…Бароны воюют,Бароны пируют…Барон фон Гринвальдус,Сей доблестный рыцарь,Все в той же позицьи На камне сидит.