Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников
Шрифт:
Будучи опознан в Могилеве как «царь», учитель «в тот час з Могилева на село Онисковича Сидоровича аж до Пропойска увышол; там же у Пропойску были его поймали во везенью седел».{524} Побег из Могилева в Пропойск не спас его. Меховецкий имел влиятельных сообщников и единомышленников в лице местных чиновников из Пропойска и Чечерска пана Зеновича и пана Рагозы. Благодаря этому обстоятельству он получил возможность шантажировать арестованного бродягу. Учитель был поставлен перед выбором: либо заживо сгнить в тюрьме (его могли также и повесить как московского лазутчика), либо податься в цари. В конце концов он выбрал корону.
Белорусские, польские и русские источники примерно одинаково излагают обстоятельства появления Лжедмитрия II в России.
Буссов подтверждает польскую версию о том, что Лжедмитрий II перешел границу в сопровождении Григория (Грицка) Кашинца, а также подьячего Алексея.{526}
По словам русского летописца, самозванец явился в Стародуб в сопровождении человека, который «сказался московской подьячей Олешка Рукин, а иные сказывают (он был. — Р. С.) детина».{527} В среде московских приказных в XVII в. встречались подьячие Рукины.{528}Но столичный летописец выражал сомнение, не был ли спутник самозванца простолюдином — слугой.
Кроме московского летописца фамилию Рукин сообщает также хорунжий Будила, один из главных сподвижников Лжедмитрия II в начале войны.{529}
Автор белорусской летописи жил в Баркулабове между Пропойском и Чечерском. Он хорошо знал местные власти и с наибольшими подробностями описал исход «Дмитрия» в Россию. После освобождения из тюрьмы в Пропойске, повествует летописец, «пан Рагоза (или Рагозинский. — Р. С.), врядник чечерский, за ведомостью пана своего его милости Зеновича, старосту чечерского, оного Дмитра Нагого на Попову гору, то есть за границу московскую пустил, со слугами своими его пропровадил».{530}
В Белоруссии шляхтичи не сразу добились повиновения от Шкловского учителя. Почему же они отпустили его в Россию фактически одного, без стражи, рискуя утратить контроль за его дальнейшей деятельностью?
Факты наводят на мысль, что налицо был сговор между польскими участниками интриги и русскими повстанцами. Зенович, Рагоза и Меховецкий действовали с величайшей осторожностью. Они не рискнули объявить о появлении царя «Дмитрия» в пределах Литвы и начать набор войска для него, боясь навлечь на себя немилость короля. Кроме того, они не имели достаточных средств и не желали тратить наличные деньги на дело, которое имело мало шансов на успех и могло оказаться мертворожденной затеей. Поляки взяли на себя лишь часть задачи — найти и переправить в Россию подходящего претендента, всю же основную часть работы они предоставили русским повстанцам.
Стремясь снять с себя всякую ответственность, Зенович и Рагоза велели претенденту называть себя не царем Дмитрием, а его родственником Андреем Нагим. По словам Мархоцкого, претендент назвался Андреевичем Нагим уже в тюрьме в Пропойске.{531} Буссов отметил, что претендент, прибыв в Стародуб, поначалу заявил, что «он — царский родственник Нагой, а сам царь недалеко».{532} Согласно свидетельству «Нового летописца», вор назвался именем Андрея Андреева Нагого, выдав себя за сына боярина Андрея Александровича Нагого. При этом он заявил, что «царь Дмитрей приела их (с подьячим. — Р. С.) наперед себя для того, так ль ему все ради; а он (царь. — Р. С.) жив в скрыте от изменников».{533}
Некоторые любопытные подробности насчет своего «исхода» в Россию сообщил сам Лжедмитрий II в грамотах к боярам и народу. Спасаясь от злокозненного умысла Шуйских, писал самозванец, он «сходил» в Литовскую землю, был там «здоров» и пришел
«з Литовские земли… в преславущый град Стародуб во 12 недель и не хотел я себе вскоре объявить и назвал я себя Андреем Нагим… и меня, государя вашего прыроженнаго… узнали нас прыроженные наши люди многих городов и добили челом…».{534} Самозванец утверждал, что время его скитаний в Литве (очевидно, в роли претендента на трон) заняло 12 недель.Опираясь на данные Будилы, С. Ф. Платонов заключил, что самозванец появился в Стародубе 12 июня 1607 г. (в десятую пятницу после пасхи) и объявил свое царское имя четыре недели спустя, т. е. 10 июля.{535} Хронологические выкладки С. Ф. Платонова, принятые в литературе, требуют уточнения.
Будила прибыл в Стародуб с запозданием, в конце августа 1607 г., а свои записки он составил несколько лет спустя. Поэтому предпочтение следует отдать свидетельству белорусского летописца из-под Пропойска, лучше других осведомленного насчет первых шагов Лжедмитрия II. Летописец знал, что Зенович отпустил «Дмитрия (Нагого)» за московский рубеж на Попову гору «року 607, месяца мая, после семой субботы»{536}.Седьмая (после пасхи) суббота приходится на 23 мая 1607 г. В этот день «вор» и перешел границу.
Итак, Лжедмитрий II перешел границу вскоре после 23 мая 1607 г., а до этого скитался по Литве (как узнанный «царь», а точнее, Андрей Нагой) в течение 12 недель. Несложный расчет подсказывает, таким образом, что Зенович, Меховецкий и другие ветераны взялись за подготовку претендента в конце февраля 1607 г. Остается добавить, что с «царевичем Петром» Зенович виделся в Белоруссии в декабре 1606 г.
Поляки направили претендента в небольшую северскую крепость Стародуб. Нельзя считать случайным тот факт, что в момент появления Лжедмитрия II в Старо-дубе там оказался эмиссар «царевича Петра» и Болотникова казачий атаман Иван Заруцкий. По словам Буссова, Болотников послал Заруцкого из Тулы за рубеж, чтобы разузнать, что с государем, которому он присягал в Польше; но атаман будто бы не отважился ехать за рубеж и надолго задержался в Стародубе.{537} Заруцкий был одним из выдающихся деятелей Смуты, обладавшим редкой отвагой. Сын тернопольского мещанина Иван Заруцкий был польским подданным. В его судьбе было нечто общее с судьбой Болотникова. В юности он попал в плен к крымским татарам, бежал из неволи и стал казачьим предводителем{538}. Уроженец Волыни Заруцкий должен был знать, что именно на Волыни, в Самборе, следует искать следы чудесно спасшегося «Дмитрия». Тем не менее он оставался в Стародубе, где и заявил о признании Лжедмитрия II в тот самый момент, когда тот объявил свое царское имя.
Полякам нетрудно было запугать Шкловского бродягу и заставить его назваться именем Андрея Нагого. Заруцкому и другим вождям повстанцев в Стародубе предстояло решить куда более сложную задачу. Они должны были убедить жителей Стародуба и других северских городов, а затем и всей России в том, что беззвестный бродяга и есть их добрый царь Дмитрий.
После отступления войск Шуйского из-под Калуги в военных действиях наступило длительное затишье. Обе стороны готовились к решительному столкновению. Повстанцам надо было, не теряя ни дня, везти объявившегося «Дмитрия» к Москве. Его появление могло решающим образом повлиять на исход борьбы. И все же восставшие не решились немедленно объявить о появлении «Дмитрия» в Стародубе. Причина состояла в том, что шкловский бродяга, оказавшийся втянутым в интригу помимо собственной воли, очень мало подходил к выполнению трудной миссии.
Учитель из Могилева был на своем месте в церковной школе. Он умел делать всякого рода черную работу по дому, терпеливо сносил побои и розги. Приниженному и бедному человеку предстояло сыграть роль великого государя и вождя восстания, что было ему явно не по плечу.
Шкловский учитель не обладал ни мужеством, ни волей, ни практическим опытом, чтобы самостоятельно довести трудное дело до успешного конца. Рукин и другие его помощники также были людьми малоавторитетными и незначительными.