Снега

— Риган, ты совсем не обязана была мне помогать, и тем не менее сделала это, — сказал Луис.

— Не за что меня благодарить, малыш Луис, — ответила Риган. — Мне теперь надо поскорее найти подходящую раму для своего приобретения. А уж затем мы подыщем хорошее место, где бы эту картину можно было повесить.

— Я и сам себя чувствую так, как если бы меня едва только что не повесили.

— Это уж точно. Ты прав, Луис. Что же касается этого другого Луиса, то есть Людовика, уж его-то мы точно повесим в таком месте, где бы все его могли лицезреть при входе в твой ресторан. Таким образом, они смогут отдать этой картине все положенные ей почести.

— Да, сделаем все так, как если бы это были его собственные похороны. Вот сейчас ты говорила, как и должна говорить дочь владельца похоронной конторы.

— О, ты меня перехваливаешь, Луис. Однако лучше будет, если на наших торжествах центром внимания станет все-таки Дедуля. Картина Бизли с изображенным на ней Дедулей будет торжественно открыта взорам в полночь, а до тех пор, значит, все будут смотреть на другого Дедулю и на французского короля Людовика. Вот уж получится достойная парочка.

— Да, в некотором смысле это будут две легенды. Каждая из них — своего собственного рода, — сказал Луис, потом начал что-то напевать себе под нос. — Господи, когда все эти торжества завершатся, я буду себя чувствовать самым счастливым человеком на земле.

Риган не могла понять, почему, но ей казалось, что все это так просто не закончится. Она также поняла, что ей страшно интересно было бы узнать, зачем, для какой цели семидесятипятилетней Джеральдин Спунфеллоу понадобилось нанимать себе частных детективов.

К трем часам Ибен практически уже не мог терпеть. Ему страшно хотелось в туалет. Просто ужасно хотелось! Уиллин и Джадд ушли в девять часов, покормив его завтраком и привязав обратно к кровати. Он все еще испытывал некоторое удовлетворение оттого, что ему удалось немного сбить с них спесь, когда они упражнялись в своем выговоре высшего аристократического общества. Им вообще следовало бы держать свои замыслы в тайне, делишки свои проворачивать под покровом темноты и помалкивать, когда они этими делишками занимаются. Так думал Ибен. Несмотря на то, что это продолжало доставлять Ибену удовлетворение, настроение у него было плохое, просто даже отвратительное.

«Просто удивительно, — думал он, смотря телевизор, который они принесли и установили для него в спальне. — Просто очень даже удивительно, как это необходимость сходить в туалет может напрочь вытеснить из головы все остальные твои мысли, весь остальной мир».

Ибен продолжал смотреть телевизор, при этом не переставая удивляться, как это Джадд и Уиллин додумались разрешить ему смотреть передачи.

— Может быть, ты тут что-то услышишь про то, как некоторые люди будут говорить, что видели тебя там или в другом месте, — сказала ему Уиллин, наклоняясь в поисках розетки для телевизионного штепселя. — Не могу тебе обещать, что тут у тебя телевизор будет показывать очень качественно, но, как говорится, бедняки не выбирают.

— Я ни о чем вас не просил, я не попрошайка, — сухо заметил Ибен.

Уиллин не обратила внимания на его слова.

— Этот телевизор очень плохого качества, ему пора на свалку. У него даже нет пульта дистанционного управления, так что придется тебе смотреть все время один и тот же канал.

— Интересно, как бы тебе самой такое понравилось, если бы с тобой приключилось нечто подобное? — спросил у нее Ибен.

Уиллин усмехнулась.

— Мы-то с Джаддом все время деремся из-за дистанционного пульта. Но ты-то тут один, поэтому с такой проблемой тебе сталкиваться не придется, не правда ли?

— Да, в этом и заключается одно из больших преимуществ жизни в одиночку, — признал Ибен. — Джадд, кстати, всегда затевал драки в телевизионной комнате в тюрьме. Он никогда не хотел смотреть то, что предпочитали смотреть все остальные.

— Он, наверное, поступал так из чувства противоречия, — осторожно предположила Уиллин, выпрямляясь. Казалось, что замечание Ибена вообще до нее не дошло, скатилось как с гуся вода.

И вот теперь, глядя на экран маленького чернобелого телевизора, кое-как установленного на крышке комода, он в который уже раз вынужден был прослушать очередной выпуск коротких новостей, где всех вновь предупредили о необходимости быть осторожными и внимательными, опасаться возможного появления его, Ибена, где-то в округе. Телевизионный курчавый ведущий выглядел одновременно и удивленным, и встревоженным.

— Ибен Бин может быть вооружен и опасен! Будьте максимально осторожными, — напористо призывал он телезрителей. — Если у вас есть какая-либо информация относительно этого человека, просим вас позвонить по телефону…

— Я никогда в своей жизни и мухи не обидел, — прошептал Ибен, и на его глаза навернулись слезы. «Я не могу тут расплакаться, — подумал он, — потому что, в таком случае, мне придется уткнуться в эту вонючую подушку, чтобы стереть слезы».

Особенно странно Ибену было слышать о том, что полиция по всей стране разослала его портрет. Странно это было потому, что он находился тут, совсем рядом от разыскивающих его. Совсем рядом и одновременно так ужасно далеко. В жизни очень часто именно так и случается.

Ибен совершенно не сомневался, что Уиллин и Джадду удастся украсть эту самую картину на торжествах в ресторане Луиса. Все, что они делали, было отлично и тщательно спланировано, а из тех разговоров, которые ему удалось подслушать, он понял, что они являются частью некоей более крупной преступной цепи.

Интересно, это они или нет провернули ту «работу» в Вейле? Все, что там произошло, весьма походило на них, на их почерк, и ведущий телепередач, тряся головой от отвращения, говорил, что в том деле были замешаны мужчина и женщина. «Поэтому они, вероятно, пытаются сейчас вовсю понять, с кем я мог работать в паре. Ха, — думал Ибен, — да у меня даже приличного свидания не было с тех самых пор, как я переехал в Аспен. Да и вся моя жизнь до самой тюрьмы проходила в постоянных бегах».

В передачах новостей по телевизору приводили примеры прошлых преступных подвигов Ибена. Например, то, как он когда-то украл драгоценности семьи Веллингтонов. Одно из украденных тогда ожерелий из удивительной чистоты бриллиантов было на самом деле подменено, видимо, одним из несчастных родственников грязноватыми, в пятнах и плохого качества камнями, представлявшими собой десятую часть стоимости оригинала. Ожерелье не жаль было выбросить в водосточную трубу из окна главной спальни особняка. И, конечно, никто бы не поверил тогда Ибену, если бы он сказал, что бриллианты были украдены задолго до того, как он, в свою очередь, похитил ожерелье.

Когда новости кончились, Ибен повернулся набок и свернулся калачиком, приняв то положение, в котором он обычно любил спать. Может быть, так было потому, что именно в этом положении, в материнской утробе, он был в последний раз в контакте со своей матерью.

Ибен глубоко вздохнул. «Почему они держат меня здесь живым? — задумался он. — Что они еще задумали?». Когда они с Джаддом были вместе в тюрьме, ходили слухи, что Джадд убил пару человек, но это никогда не было доказано. «Что же, в таком случае, мешает ему расправиться со мной, убить меня? Конечно, сейчас им обоим страшно нравится то обстоятельство, что вину за все их похождения взваливают именно на меня».