Снегурочка для босса

А потом резко падаю обратно, обессиленная и счастливая.

Так и лежу вместе с Морозовым, который тяжело дышит со мной в унисон, придавив меня к полу своим телом, словно пойманную бабочку.

Постепенно его дыхание становится спокойнее и глубже. Вот только когда я уже начинаю засыпать, он вдруг снова шепчет в сонной полудрёме своему мрачному прошлому:

— Не играй больше так со мной… Из-за тебя я стал седым, милая.

Глава 33. Больница

Появление вертолёта пробивается сквозь сон нарастающим шумом в ушах.

Сквозь толщу снега, покрывающего площадку для кемпинга и домик, он кажется приглушенным, но я всё равно просыпаюсь очень резко и тру воспаленные глаза. От слез, с которыми я уснула ночью, ресницы совсем слиплись.

А вот Морозов на шум вообще не реагирует.

— Они здесь! — кричит чей-то голос совсем рядом.

«Спасатели…», — мелькает в голове равнодушная мысль, а затем начинается сплошная суета.

— Молодцы! — хвалит кто-то, заметив тонкую щель в двери всё ещё горячей бани. — Грамотно поступили! — и орёт, пробегая в обратную сторону: — Эй, спонсорам сообщите, что поиски увенчались успехом! Пусть успокоятся, а то совсем за ночь нашего главного зае…

Обрывок его фразы исчезает вместе с ним уже снаружи.

Нас поднимают, укутывают большими тёплыми пледами… тащат в кабину вертолёта, задают вопросы и вертятся вокруг, стараясь продиагностировать наше состояние на ходу какими-то жужжащими и пищащими приборами.

Я сижу в депрессивном оцепенении.

Мне так хреново, что вообще ничего не хочется, даже шевелиться. Отвечаю односложно, уставившись в окно, и чувствую себя просто ужасно. И физически, и морально. То, что случайно сказал Морозов сразу после нашей неоднозначной спонтанной близости, настолько выбило из равновесия, что до сих пор не могу нащупать в себе точку опоры.

Мне ведь казалось, что он покончил со своими чувствами к Павлине… Неужели так глупо и обидно ошиблась?

В его словах было столько скрытого болезненного надрыва!..

Он был как трещина в глубине идеально гладкой поверхности льда, которую замечаешь только в тот момент, когда она превращается в предательский разлом под твоими ногами. И ты проваливаешься… падаешь в мерзлый омут проруби, парализованная сознанием своей глупой наивности.

Жалкая, доверчивая Снедурочка…

В больнице нас размещают по отдельности.

Меня после дотошного обследования направляют в общую палату стационара, а вот Морозова забирает целая делегация врачей и сразу укатывает в реанимационное отделение.

Я успеваю услышать только их краткие переговоры в духе: «Повезло, гипотермия почти отошла… но это после недавней ЗЧМТ?.. Рискованно… Надо МРТ проверить, да… кто-нибудь, наберите его лечащего врача, пусть весь анамнез перешлет!»

Мной занимаются гораздо более спокойно.

Медсестра берет анализы, отводит в душевую, а потом вкалывает что-то общеукрепляющее и укладывает на койку. Но эта обыденная безэмоциональная забота, которая снимает с меня какой-то груз ответственности за саму себя, действует как бальзам на душу.

О Морозове я стараюсь не думать.

Потому что в своих ошибках и заблуждениях насчёт него виновата была только я сама, а он ни при чем.

Абсолютно.

Тем более что находился в таком невменяемом состоянии. Не удивлюсь, если он придёт в себя и вообще не вспомнит, что между нами что-то было, пока он мысленно блуждал в мираже своего бреда.

Стал седым из-за Павлины…

Нет, нет, нет! Не хочу об этом думать. Не хочу гадать, что она такого сделала, из-за чего он поседел! Потому что только самые концентрированные, искренние и глубокие чувства способны довести мужчину до настоящего эмоционального потрясения, от которого может произойти нечто подобное. Вряд ли такие сильные чувства способны просто так пройти. Они самые живучие.

И понимать это больно.

Господи, как же больно…

Я крепко зажмуриваюсь и накрываю лицо подушкой, чтобы заглушить всхлип. Не хочу, чтобы на меня обратили внимание скучающие соседки по палате. Задерживаю дыхание, медленно выдыхаю…

А потом слышу вдруг над головой:

— Нова Вероника — это вы?

Быстро вытираю предательские слезы подушкой и отодвигаю ее в сторону. Возле моей койки стоит врач. Солидный и пожилой, с серым от усталости лицом и двумя выдающимися залысинами.

— Да, это я, — отвечаю со вздохом.

— К вам посетители. Если хотите пообщаться, пройдите в приемную около входа.

Я удивленно моргаю и сажусь в постели.

— Посетители… ко мне? А кто?

— Знакомые, которым небезразлична ваша судьба, очевидно, — пожилой врач с каким-то непонятным любопытством изучает меня с ног до головы. — Ведь это именно они настояли на расширении зоны спасательной операции в значительной стороне от места, где прошла лавина. Так что можете им спасибо сказать. И за настойчивость, и за спонсорство.

Это сообщение волей-неволей вытаскивает меня из пучины депрессивных мыслей. Я накидываю халат и следую из палаты за врачом, гадая о личностях «спонсоров».

Наверное, пришел Батянин и кто-то еще из его семёрки. Больше вот так финансировать поиски и переживать о нас с Морозовым просто некому.

— А можно узнать, как сейчас здоровье моего… спутника? — тихо спрашиваю я спину врача, шагающего впереди по коридору.

Тот бросает на меня короткий взгляд через плечо.

— Динамика состояния положительная, — сощуривается вдруг. — Он очень легко отделался… Благодаря вам, полагаю. В подобной ситуации не каждому мужчине везет оказаться в компании с такой чуткой девушкой… — и, к моему огромному конфузу, врач посылает мне иронично-заговорщицкую полуулыбку. — Что может быть лучше для борьбы с переохлаждением, чем живое тепло прекрасной девушки, а потом еще и активное с ней… м-м… взаимодействие, хорошенько разогнавшее кровь самым приятным путем?.. Ваш спутник должен вам памятник поставить, как минимум.

Я краснею, как огнетушитель, стремительно и беспощадно.

Только сейчас до меня доходит мысль, что при нашем спасении куча свидетелей видела, в каком положении мы находились. Да и потом, когда Морозова уже в реанимационном отделении переодевали, могли заметить на его черных трусах-боксерах характерные белые следы мужских выделений и сделать логические выводы…

— Ну-ну, не смущайтесь так. Вы же человеку здоровье сохранили, этим гордиться надо!

— Ясно.

От стыда аж уши горят и хочется провалиться под землю. Быстро обгоняю добродушно посмеивающегося врача, чтобы поскорее скрыться от него в двери приемной…

И сталкиваюсь там с резко обернувшимся Колькой.

Глава 34. Нашествие неравнодушных

— Привет! — слышу я нетипично мнущиеся и какие-то прямо-таки совсем несвойственные мажору интонации. — Ты это… м-м… как ты вообще? Не заболела?

— Более-менее здорова, — осторожно откликаюсь я и оглядываю помещение.

Частично мои догадки оказываются верными — на жестком коричневом диване для посетителей развалился сам Батянин и задумчиво взирает на меня непроницаемо-чёрными глазами.