Снесла Баба Яга яичко
Шрифт:
В этот приезд я заметила, что у нее изменилась манера ходить. Она, толкая перед собой ходунок, старалась держаться прямее и при каждом шаге выше поднимать ногу.
– Это мне Ясминка сказала, повыше поднимать ноги.
Ясминка была ее физиотерапевтом.
Пить кофе мы, как обычно, ходили в ее любимую кофейню на рынке. Она входила туда с ходунком, никак не соглашаясь оставить его на улице («Еще не хватало, чтобы кто-нибудь украл!»). Людям приходилось вставать и отодвигать столики, чтобы дать ей пройти. Я думаю, она вполне осознавала, что ее вход в кофейню
– Когда я прихожу без тебя, мне помогают официанты. Все очень, очень внимательны ко мне. Люди вообще очень любезны, а особенно когда видят меня с этим ходунком, – говорила она.
Она заказывала всегда одно и то же – капучино, а я или Кая приносили из булочной, расположенной рядом с кофейней, «треугольничек» – маленькую лепешку с сыром в форме треугольника. Без ритуального «треугольничка» и капучино она свой день представить не могла. Если из-за плохой погоды она не выходила из дома, кто-нибудь обязательно приносил ей «треугольничек» и готовил капучино дома.
Немного посидев, она была вынуждена идти в туалет. Возвращалась оттуда досадуя:
– Как такое могло случиться со мной? С самой красивой бабушкой в нашем квартале! – ворчала она.
Она не соглашалась носить прокладки на случай недержания с таким же упорством, с каким не соглашалась носить ортопедические туфли для пожилых людей, без каблука («Не могу! Я всю жизнь носила туфли с небольшим каблучком!»). Кто-то один раз сказал ей, что она самая красивая бабушка в квартале. Еще пару лет назад подобное замечание рассердило бы ее, однако сейчас она охотно повторяла: «Все говорят, что я самая красивая бабушка в квартале!»
Правда, произносила это она с едва заметной иронией в голосе. Она пользовалась этой фразой как извинением за свою неловкость и как требованием с уважением относиться к ее «исключительному» возрастному статусу. Недержание было самым жестоким оскорблением, которое наносило ей ее собственное тело. И плохая память тоже сердила ее («Нет, неправда, что я забыла!»), но позже она все-таки смягчалась («Неужели я действительно все-таки забыла?») и в конце концов смирялась («А что удивительного, если я иногда что-то забываю. Все-таки мне уже восемьдесят лет!»).
– Если такое будет повторяться, лучше сразу покончить с собой, – сказала она, косвенным образом требуя, чтобы я ее как-то утешила.
– В твоем возрасте это обычное дело! Посмотри на жизнь с более веселой стороны. Тебе уже больше восьмидесяти, но ничего не болит, ты живешь в собственной квартире, каждый день выходишь на улицу и общаешься с людьми. Лучшая подруга, с которой ты каждый день пьешь кофе, моложе тебя на десять лет. Ясминка приходит три раза в неделю. Кая каждый день приносит завтрак, обед и ужин, при этом она великолепно готовит и соблюдает все, что рекомендуют врачи. Поликлиника в пяти минутах ходьбы от дома, внуки тебя любят и регулярно навещают, я то и дело приезжаю, – проповедовала я.
– Ах, если бы я могла хотя бы читать, – вздохнула она, хотя терпения у нее теперь хватало только на то, чтобы листать газеты.
– Так ты же читаешь, правда, не без проблем.
– Вот бы мне еще хоть раз перечитать мою любимую Тэсс.
Она имела в виду
«Тэсс из рода д'Эрбервиллей» Томаса Гарди.– Как только ты решишься, сделаем операцию. Операция старческой катаракты совершенно безобидна.
– В мои годы ничего не благовидно.
– Я сказала безобидно, а не благовидно. Хочешь, купим тебе лупу?
– Да кто ж может читать с лупой?!
– Хочешь, я буду читать тебе Тэсс? Каждый день одну главу.
– Это совсем не то, что читать самой.
На все мои попытки подбодрить ее она отвечала упрямым детским капризным тоном. Иногда вдруг сдавалась («Может, так оно и есть»), но сразу же хваталась за какую-нибудь новую деталь («Ах, все было бы по-другому, если бы я могла ходить быстрее!»).
– Я так изменилась! Просто себя не узнаю.
– Что ты такое говоришь, у тебя на лбу ни одной морщинки.
– Может быть, но зато кожа на шее висит.
– Морщины на лице у тебя такие мелкие, что их почти не видно.
– Может быть, но я так сгорбилась.
– У тебя сохранилась вполне стройная фигура.
– Живот выдается, – жаловалась она.
– Совсем немного, и это незаметно, – утешала я ее.
– Я изменилась… Узнать нельзя!
– А ты знаешь кого-нибудь, кто в твои годы не изменился?
– Ну, не знаю, – сдавалась она.
– А ты чего бы хотела?
– Не знаю.
– Твоя Ава Гарднер, например…
– Ава была самой красивой женщиной в мире! – сказала она убежденно, но при этом с долей печали в голосе, словно сказанное относится к ней самой.
– Ава умерла в возрасте шестидесяти восьми лет.
– Не может быть?!
– Да, у нее был инсульт. Половина лица осталась парализованной. В конце жизни у нее совсем не было денег, и Фрэнк Синатра оплачивал ее лечение.
– Она? Без денег?! Не может быть!
– Да, и она переселилась из Америки в Лондон. Там она была совершенно одинока и, вероятно, больше не могла зарабатывать. Последние ее слова перед смертью были обращены к прислуге, Кармен: «Я так устала». I am tired! – повторила я последнюю реплику Авы на английском, должно быть для большей убедительности, а потом продолжила: – Говорят, Фрэнк Синатра, когда ему сообщили об Авиной смерти, закрылся в комнате и два дня не выходил. Говорят, он рыдал без передышки.
– Еще бы! – сказала она. – Такой неказистый, совсем никакой, тощий. Рядом с ней он казался просто лягушонком!
– А Микки Руни?
– Что – Микки Руни?
– Он же был ее первым мужем.
– Да, Руни тоже был никудышным! Такая красавица, а вокруг нее все время какие-то гномы.
– Ава была всего на четыре года старше тебя.
– Ава была самой красивой женщиной в мире! – повторила она, сделав вид, что не слышит информацию о разнице в возрасте.
– А Одри Хепберн…
– Эта маленькая? Худенькая?
– Да. Она вообще умерла в шестьдесят четыре года.
– Я этого не знала.
– А Ингрид Бергман?
– Что – Ингрид Бергман?
– Ей было шестьдесят семь, когда она умерла.
– Она была немного неуклюжая, но все равно красивая.
– А Мэрилин Монро? Мэрилин была двухмесячной малышкой, когда ты родилась! А умерла в тридцать шесть!
– Что, Мэрилинка была моей родственницей?
– Ты имеешь в виду ровесницей? Да, вы обе двадцать шестого года рождения.