Снесла Баба Яга яичко

Кажется, сообщение о том, что она родилась в один год с Мэрилин Монро, оставило ее равнодушной.

– А Элизабет Тэйлор? – спросила она.

– Только что отпраздновала семьдесят пятый день рождения. Несколько дней назад, все газеты об этом писали.

– Не могу поверить, что Элизабетка моложе меня.

– На целых шесть лет!

– Она тоже была красавицей, – сказало мама. – Теперь таких нет.

– Но видела бы ты ее сейчас!

– А что?

– В день рождения ее фотографировали в инвалидной коляске.

– Насколько я ее старше?

– На шесть лет.

– На пять с половиной, – поправила она меня.

– Ты только вспомни, сколько раз ее оперировали, – добавила я.

– У нее были проблемы с позвоночником.

– И алкоголь, и неудачные браки.

– Сколько раз она выходила замуж?

– Девять. А в связи с празднованием ее дня рождения писали, что, может быть, выйдет и в десятый.

Мама улыбнулась.

– Вот молодец!

Сейчас мы с ней наконец-то разговаривали. Сплетничали об Элизабетке как две подружки о третьей. Мама, я надеюсь, с удовольствием сопоставляла факты. Элизабетке семьдесят пять, и ее фотографируют в инвалидной коляске. Маме через пару месяцев исполнится восемьдесят два, она ходит и не прикована к коляске. Даже не растолстела.

– Вот, получается, что красота и слава ничего не значат, – сказала она примирительно.

Выражение ее лица говорило о том, что на этот раз она довольна своим жизненным балансом.

– Ты знаешь, что сказала Бетт Дэвис?

– Что?

– «Old age is no place for sissies».

– Что это значит?

– Что старость не для слабых.

– Это точно, – сказала она, на миг приободрившись.

Она часто воспринимала себя более молодой, чем была на самом деле. В этих соскальзываниях в другой, более молодой возраст она однажды обратилась ко мне «бабуля».

– Что, заснула, бабуля? – сказала она мне тоном задирающегося ребенка.

Она скользила во времени. Больше не знала точно, когда что было. Охотнее всего задерживалась в детстве, и не потому, что считала детство самым счастливым периодом своей биографии, а потому, что ее воспоминания об этом периоде были самыми «надежными», давно сформулированными, хорошо упакованными, много раз пересказанными, внесенными в репертуар, который она всегда может предложить слушателю.

Мелкие события и эпизоды детства она пересказывала в одной и той же манере, одними и теми же словами, заканчивая одними и теми же умозаключениями, а чаще не делая и вовсе никаких умозаключений. Это был запаянный репертуар, который, по крайней мере так мне казалось, уже ничто не сможет изменить или исправить, а вместе с тем это была ее единственная надежная система координат во времени. Лишь изредка на поверхность всплывали отдельные скупые картины, о которых я раньше не слышала.

– Я всегда боялась змей.

– Почему?

– Как-то раз мы поехали за город, гуляли по лесу и наткнулись на страшную змеюку. Папа ее убил.

– А она точно была ядовитой?

– Это был поползень.

– Ты имеешь в виду – полоз?

– Да, это была страшная змеюка, и папа ее убил.

«Папой» она раньше называла своего мужа и моего отца, своего отца она обычно звала «дедом». Сейчас этим словом – «папа» – был назван ее отец.

С момента, когда был поставлен «скверный диагноз», прошло ровно три года. Пройдет еще некоторое время. Год? Два? Пять? Ей удавалось торговаться со смертью («Только бы мне дожить до дня рождения моего внука!», «Только бы увидеть, как внук пойдет в первый класс!», «Вот только бы дождаться, как и внучка в школу пойдет!»). Одно было несомненно: она все сделала, все привела в порядок, все было прекрасно «почищено», все было прекрасно убрано. Она сидела в жизни, как в чистой, полупустой приемной перед кабинетом врача: ничего у нее не болело, ничего ее особенно не побуждало к действиям, она просто сидела и ждала, когда ее вызовут, и, казалось, не думала о том, когда это произойдет. Важен был только повседневный ритм: приход Каи в половине восьмого, завтрак под утреннюю телевизионную программу «Доброе утро, Хорватия!», потом одевание и поход в ближайшую кофейню на капучино с сырным «треугольничком», медленное возвращение домой, попутно разговоры на улице и во дворе с соседями, затем ожидание Каи, которая примерно в половине второго приходила с уже готовым обедом, потом послеобеденная дрема и снова появление Каи с ужином, в половине седьмого, ужин под ее любимую телевизионную передачу «Из зала суда», просмотр программы новостей и отход ко сну. Кая приходила три раза в день, она же выводила маму на прогулку до кофейни, где они вместе пили кофе. Ясминка приходила три раза в неделю, сделать несложные упражнения и помочь принять душ. Соседи заходили каждый день, с внуками она виделась раз в неделю, обычно по воскресеньям.

Я звонила ей не меньше трех раз в неделю и часто наезжала в Загреб, где оставалась на несколько дней, а иногда и дольше.

Она все больше спала. Иногда ее сон был настолько крепким, что ее не могли разбудить даже долгие телефонные звонки или стук в дверь. Она спала в такой же позе, как на КТ-снимках, с головой немного выдающейся вперед. Лежала спокойно, расслабившись, с едва заметной улыбкой на губах. Сидя в кресле, она часто погружалась в короткий и глубокий сон, как в ванну, наполненную горячей водой. Я часто заставала, как она сидит перед включенным телевизором, без парика, с метелочкой для пыли в руке, и спит. Потом открывает глаза, медленно поднимает метелочку на длинной ручке, обмотанную мягкой тряпкой, и стирает пыль с телевизионного экрана. Потом, если увидит какое-нибудь пятно на полу, встает и медленно, шаркая ногами, идет в ванную, мочит тряпку, наматывает ее на половую щетку, возвращается, снова садится в кресло и из этого положения вытирает пятно.

– Купи мне те сфинктеры, они лучше всех, – говорит она.

– Ты имеешь в виду «Swiffers» [9] .

– Да, ни одного больше в доме не осталось.

Я приносила ей коробки с волшебными «свинктерами» – мягкими тряпочками, которые были «смертью для пыли»: «Эти тряпки – смерть для пыли!» Она медленно бродила по дому, держа в руке легкую пластмассовую палку, на конце которой в прямоугольном держателе закреплялась свиффер-тряпочка, и медленными движениями смахивала пыль со стен, с мебели, с пола. Яркое солнце проникало через опущенные жалюзи и украшало комнату золотыми пятнами. С коротко подстриженной овальной головой, бледным лицом, с чуть раскосыми светло-карими глазами и на удивление все еще пухлыми губами, она стояла посреди комнаты, усыпанная золотыми пятнами солнечного света, словно украшенная золотыми монетами. В воздухе вокруг нее мерцали миллионы светящихся пылинок. Она медленно взмахивала палкой, чтобы отогнать их, но золотые пылинки продолжали парить в воздухе. Потом она садилась в кресло и снова погружалась в сон. Вокруг роилась золотая пыль. Сидящая так, вся в солнечных пятнах, охваченная сном, она была похожа на древнюю спящую богиню.

9

Марка швабр и салфеток, производимых в Германии.

Как-то раз, очнувшись ото сна, она, словно в бреду, сказала:

– Знаешь, что мне мама один раз рассказала?

– Что?

– Когда она меня рожала, рядом с ее кроватью стояли три женщины. Две были одеты в белое, а одна в черное.

– Может быть, это были волшебницы, ну, те, которые определяют судьбу? – спросила я осторожно.

– Глупости! – сказала она. – Просто мама была измучена родами, вот ей и показалось.

– Две белые и одна черная… – пробормотала она и снова погрузилась в сон.

В те пятнадцать мартовских дней 2007 года восходы солнца были такими роскошными и яркими, что каждое утро нам приходилось опускать на окнах жалюзи. В воздухе пахло весной. Мамин небольшой балкон был в запустении, земля в ящиках для цветов пересохла.

– Нужно купить свежей земли и посадить цветы, – сказала я.

– У нас у первых во всем доме будут цветы!

– Да, у первых.

– Да, герани.

На балконные поручни слетались воробьи. Это был хороший знак, мама была уверена, что в этом году нашествия скворцов не будет.

– Этих гадов больше нет, – сказала она.

– Кого нет?

– Ну этих, тунцов.

– Наверное, скворцов?!

– Так я и сказала – тунцов!

– Птицы – это скворцы, а тунцы – это рыба такая.

– Ну я же так и сказала.

– Что ты сказала?

– Что этих гадов больше нет.

А потом как-то загадочно добавила:

– Как пришли, так и ушли.

Часть вторая Спрашивай, но имей в виду – может ответ принести беду