Снежная княгиня

– Да куда там! – от нетерпения и сказительского пыла фрау Реинхилда даже подпрыгнула на стуле. – Фрау Зельда вот уже говорила, будто у княгини под стенами оборотни воют. Так вот, я вам про эти дела расскажу уж, как смогу.

Набрав в опустевший чайник воды, фрау Зельда поставила его греться на печь, а сама вернулась на табурет и, внимательно оглядев слушательниц, сложила пухлые ручки замком на животе.

– После смерти старого князя его вдова погнала из замка кухарку и горничную, а оставила одного Абеларда. Ну, мы-то знаем, для чего, - старуха сально ухмыльнулась. – И с тех пор сама ни разу не казала носа из своего логова. И вот однажды мой покойный муженек…

– Царствие ему небесное… - перекрестилась фрау Зельда, подняв глаза к потолку.

– Он у меня охотник был, - вздохнула фрау Реинхилда. – Так вот, отправился он в лес, а вернуться до вечера не успел и порешил заночевать рядом с княгининым замком. И, матушкой клянусь, слышал, как слетелись на бал вампиры…

========== Часть 3. Бал парящего снега. ==========

Сквозь тонкие занавески в круглую залу, заставленную высокими стеллажами, проникал свет тусклого ещё совсем по-зимнему солнца. Тонкие лучи ложились на испещренный замысловатыми узорами ковер, подсвечивали тисненые золотом переплеты книг, выхватывали из полумрака, царившего в библиотеке, кружевной абажур торшера и спинку массивного кресла, обитого кожей. В тишине, царившей в огромной комнате, слышался тихий шелест переворачиваемых страниц.

Подогнув под себя ноги, в кресле сидела, склонившись над огромной книгой, лежащей на коленях, молоденькая женщина. На кончике её носа висело золоченое пенсне; выбившийся из аккуратной прически льняной локон спадал на высокий, белый лоб; её острые плечи, спрятанные под кружевной шалью из белой шерсти, медленно поднимались и опускались от ровного, глубокого дыхания.

Вдруг тишину комнаты нарушил гулкий стук. Женщина встрепенулась и подняла голову, натянув на плечо спавшую от резкого движения шаль.

– Да, войдите! – мягким, громким голосом сказала она.

Дверь в библиотеку, находившаяся точно напротив кресла, с тихим скрипом отворилась, и на пороге появился высокий черноволосый мужчина в тонкой холщовой рубахе и надетом поверх жилете из грубой серой шерсти. Притворив за собой дверь, он остановился в шаге от двери и опустил голову, комкая в одной руке фуражку.

– Добрый день, госпожа, - негромко поздоровался мужчина. – Я купил все, что вы велели.

– Благодарю, Абелард, - сказала женщина, сняв пенсне и потерев острый нос.

Привстав с кресла, она бросила взгляд на напольные часы и, несколько мгновений понаблюдав за неспешным ходом маятника, обернулась и взглянула на стоящего у порога мужчину ясными, светлыми глазами.

– Вы приехали очень вовремя, - сказала женщина. – Вероятно, вы помните, что сегодня в замке должен состояться бал?

– Помню, госпожа, - кивнул мужчина, подняв голову и украдкой взглянув на собеседницу.

– Отлично… Отлично… - проговорила женщина и, обойдя кресло, встала позади него и облокотилась на высокую спинку. – Мне бы хотелось, чтобы вы поехали в город. Какой же бал без оркестра?

– Вы правы, госпожа, - кивнул Абелард.

– Кроме того мне бы хотелось, чтобы вы отыскали кухарку, ведь соберется много гостей – мне не справиться с приготовлением такого большого обеда одной, - сказала женщина, внимательно взглянув на стоящего у порога конюшего. – Вы справитесь с этим поручением до вечера?

– Ещё только полдень. Я успею выполнить все ваши поручения до пять пополудни, - ответил мужчина, сжав в кулаке клетчатую фуражку.

– Тогда отправляйтесь прямо сейчас, - сказала женщина, задумчиво отвернувшись к окну.

– Не нужно ли чего-нибудь ещё? – поинтересовался конюший.

– Со всеми остальными приготовлениями я справлюсь сама, - ответила женщина, и в уголках её губ вновь появилась тень печальной улыбки. – Я буду с нетерпением ждать вашего скорейшего приезда.

Выйдя из-за спинки кресла, она принялась задумчиво расхаживать по комнате. На её светлом лице поселилось выражение кроткой, светлой радости, будто она видела далеко впереди неминуемое счастье, и её молодая, ничем не согретая грудь, дышала только в ожидании этого мгновения…

– Госпожа… - тихо позвал все ещё стоящий у порога конюший.

– Да, Абелард, вы что-то хотели? – она обернулась, и в её глазах на мгновение мелькнуло бездонное небо, окутанное невесомой дымкой приближающейся весны.

– Приближается весна… - медленно проговорил мужчина, вытянув вперед руку, которую все это время прятал за спиной. – Я нашел его сегодня утром на прогалине…

На раскрытой ладони уснувшей бабочкой лежал крохотный цветок, белее первого снега. Его нежные лепестки трепетали от малейшего дуновения гулявшего по комнате сквозняка; сиротливо зеленел тоненький, хрупкий стебелек.

– Это мне? – с детской радостью на алых щеках спросила женщина, осторожно взяв цветок тонкими пальцами с шершавой ладони. – Вы очень добры…

Она поднесла цветок к губам и, опустив веки, медленно вдохнула нежный, едва уловимый аромат.

– Я очень благодарна за то, что вы не пожелали уйти… после смерти… моего супруга, - выговорила женщина, и на её светлое лицо легла тень печали.

Она отвернулась и медленно отошла к окну. Стоявший неподвижно у порога мужчина встрепенулся было, будто желал что-то сказать, но тут же печально отвернулся в сторону.

– Прошу вас, поезжайте скорее, - сказала княгиня тихо, взглянув назад через плечо.

***

Мерцали ярким пламенем сотни свечей; в огромных стеклах танцевали желтые отблески; за окном начиналась метель, и серебряные снежинки, вырываясь из окутавшей землю темноты, на мгновение появлялись за холодным стеклом и, сверкнув яркими звездами, тонули в ночной мгле.

Сияла праздничная зала. Разбегались блики света по золоченым орнаментам стен, игрились на белом мраморе пола, замирали на отполированной бронзе канделябров; торжественно и горделиво глядели со стен старинные гобелены; мерцала призрачным сиянием огромная хрустальная люстра, рассыпавшаяся под необъятным сводом потолка сотнями водяных брызг; шуршали и покачивались от малейшего сквозняка тяжелые кроваво-красные портьеры, обрамленные золотой бахромой.

Зазвучала нежная мелодия оркестра. Пели скрипки, тянула свое печальное соло виолончель, и гнусавый гобой разбавлял палитру звука серо-перламутровыми тонами. Тихий, неторопливый напев флейт звонкой песней горного ручья вознесся под самую вышину свода и потонул в шуршании эха. Музыканты в черных фраках задумчиво погрузились в дымку невесомого, неосязаемого мира, и музыка, взмывающая в воздух из-под их пальцев, шелковой пеленой окутывала огромную залу, пронизывая столы, стулья, праздничный скатерти и хрустальные бокалы, опутывала тонкими, воздушными нитями строгие портреты, сурово глядящие со старых холстов на залу.